Правда жизни - Джойс Грэм - Страница 16

• Предыдущая
• 16/65
• Следующая

– У-у-у-у-у-у, – снова застонала она. – Поговори со мной, Фрэнк. Поговори со мной. Расскажи что-нибудь.

И Фрэнк рассказал тете Юне про палку. Про то, как сначала бросил ее в пруд, про Рубена, про ворота. Рассказ оказался длинным, и Юне, когда она переставала стонать, удавалось смотреть Фрэнку в глаза, кивать и с неподдельным интересом слушать.

Наконец Фрэнк закончил свое повествование:

– Тетя Юна, хочешь, палку покажу?

Юна громко рассмеялась и долго не могла остановиться, заходясь в хохоте. А потом снова застонала:

– О Господи, началось!

Она вжалась в кровать и разогнула колени. Перед Фрэнком предстала тетина расширившаяся вульва, и там, в середине натянувшейся ткани, розовело что-то величиной с грецкий орех. Фрэнк не знал, что видит макушку первого из близнецов.

Больше ему ничего не удалось увидеть – дверь в спальню распахнулась, и на пороге появился Том с женщиной, чуднее которой Фрэнку видеть не приходилось. Это была Энни-Тряпичница, крошечная повивальная бабка.

Энни-Тряпичница закружилась по комнате со своим кожаным мешком и котомками:

– Ну, как делишки?

На ней была юбка до щиколоток и мешковатая черная кофта. Черные как смоль волосы были убраны наверх старомодным узлом с заколкой. Один глаз у нее был почти закрыт, зато другой сверкал огнем, и им она старалась рассмотреть все, что было в комнате. Вынужденная обходиться только одним зрячим глазом, она рывками поворачивала голову, как птица.

– У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у… – заголосила Юна.

Энни-Тряпичница, рискуя своим огромным сверкающим глазом, поднесла его к самому месту действия.

– Вот-вот, – сказала она. – Но мы еще все успеем. А теперь, солнце мое, давай-ка кричи во всю мочь все, что хочешь, – это помогает.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!… – заорала Юна.

– Так-то оно лучше, солнце мое. – Энни сбросила с себя кофту, открыла окно и сунула Тому в руки мешок с рваным тряпьем. – Иди прокипяти это в большой кастрюле. Да побыстрей, солнышко!

Том пошел выполнять указание.

Тут вдруг повитуха замерла, наклонилась и поднесла свой блестящий ястребиный глаз к Фрэнку:

– А ты кто такой?

Фрэнк затрепетал. Он хотел сказать, как его зовут, но не мог вымолвить ни слова. Должно быть, это существо прилетело из какого-то другого мира. Она тем временем доставала из кожаного мешка свою экипировку, бутыльки, инструменты, и быстро раскладывала их на комоде, с которого все было убрано. От ее одежды до него доносился смешанный запах печного дыма, тушеного мяса и антисептика. Она вынула клеенку, отступила на шаг и махнула ей на Фрэнка.

– Говорят, мальчишкам на такое негоже смотреть, да только ерунда это. Пускай себе смотрят. Будут знать, что к чему. В общем, хочешь – оставайся, не хочешь – иди, солнышко, но если под ноги попадешься, дам по шее. Тебе решать.

– Иди к дяде Тому! – только и успела сказать Юна и снова зашлась в стоне.

Энни-Тряпичница принялась расправлять клеенку на постели, а Фрэнк почувствовал большое облегчение оттого, что эта колдунья отпустила его на волю. Он медленно спустился по лестнице. Увидев на кухне Тома у кастрюли, в которой кипятилось тряпье, он разразился слезами.

– А вот и наш добрый молодец! – Том сгреб его в охапку. – Ну, будет тебе! Все с тетей Юной обойдется, сынок! Ребеночек у нее будет! От теть всегда шуму много, когда они ребеночка рожают. Им так легче, чтоб он на белый свет вышел. Вот увидишь.

Но Фрэнк плакал не из-за тети Юны, ее вида и криков. В ужас его привело ночное пугало, которое он увидел наверху. А там в это время Юна тужилась все сильнее, помогая ребеночку выйти на белый свет, и ее стон перешел в крики. Фрэнку слышно было, как бабка подбадривает ее, чтобы та громче кричала.

Фрэнк вышел на улицу и оседлал велосипед. Он гонял по двору, под открытым окном, из которого голосила его тетушка. Проехался до пруда и обратно.

– Никогда больше этого гада к себе не подпущу – так и скажи ему, – услышал он, как вопит тетя.

В окне появилось лицо Энни-Тряпичницы, она сверкнула на него глазом и захлопнула окно.

Затем все стихло.

Некоторое время спустя, когда уже спускались сумерки, дверь отворилась, и Энни-Тряпичница позвала Фрэнка.

– Поди-ка сюда, солнышко, иди глянь.

Фрэнк осторожно вошел. На плите все еще мирно кипятилось тряпье. Повитуха пошла наверх перед ним и открыла дверь в спальню. Юна сидела в постели и держала спеленатого ребенка. Том сидел на кровати рядом и держал другого.

– Двоюродные твои, – с гордостью сказала Энни-Тряпичница. – Две хорошенькие девчушки. Запомни, за ними глядеть надо и всегда во всем помогать.

Фрэнк, раскрыв рот, смотрел на розовые макушки, видневшиеся из-под пеленок. Том глупо улыбался. На глаза у него навернулись слезы. Слабо улыбалась и измученная Юна.

– А теперь, – обратилась Энни к Фрэнку, – помоги-ка мне кой-чего сделать.

Она заворачивала что-то в газету. Как будто отрезанный кусок печени размером с небольшой мяч. Газета намокла, и Энни пришлось взять еще несколько листов – получилось что-то вроде свертка от мясника.

– Пошли, солнце мое, – сказала она, держа перед собой сверток. – Иди за мной.

Они вышли во двор. Фрэнк побаивался, но старался не отстать от этой карлицы.

– А где тут лопата? Молодец! То, что надо.

Она привела его к дальнему краю огорода, где Том выращивал лук, ревень и красную смородину.

– Надо нам все пчелкам рассказать. Обязательно. Расскажем? Расскажем про твоих двоюродных сестренок?

– Расскажем, – согласился Фрэнк.

Повитуха нашла местечко под кустами смородины и положила туда сверток. Потом выкопала в земле ямку, поместила туда послед и обернулась к Фрэнку, уставившись на него зрячим глазом.

– Слушайте, птички, пчелки-невелички, слушай всяк кусточек и слушай ветерочек. Ну-ка, солнышко, повторяй за мной!

Энни-Тряпичница помогла ему проговорить присказку.

– Ну вот, дело сделано.

Она засыпала сверток землей и с хрустом распрямила спину.

Они подходили к дому, когда во двор въехала на коне всадница.

– А это кто будет? – спросила Энни у Фрэнка.

– Мам! – закричал Фрэнк. – Двойняшки!

– Да не может быть! – сказала Кэсси, соскакивая с серого приземистого коня. Она похлопала его по бокам, и тот послушно потрусил в конюшню.

– Еще как может! – заверила ее Энни-Тряпичница. – А ты сымай сапоги и руки хорошенько вымой, а потом уж к ней иди.

Выполнив указания Энни, Кэсси поднялась к сестре, а Том спустился. Он собирался расплатиться с повитухой. Она работала от себя – не хотела связываться с официальной медициной, но все вокруг говорили, что в своем деле ей нет равных. И все же она отказывалась взять у него хоть пенни, пока все не закончит – мол, еще уборки полно.

– А для чего нужны были эти тряпки? – спросил Том, показывая на булькающую кастрюлю.

– А, да это так. Чтобы таких, как ты, делом занять – чтоб под ногами у меня не путались. Но я их все равно заберу, ладно? И от чайку бы теперь не отказалась.

Том провел рукой по подбородку и вспомнил про игру в куклы.

В это время Фрэнк бежал по полю. Что ему было до птичек, пчелок, всяких там кусточков и ветерочков – он хотел поделиться новостью с Человеком за Стеклом.

Пока на ферме царила вся эта суматоха, Олив делилась с Мартой своими страхами – она боялась, что ее собственный домашний очаг может скоро дать трещину. Дело было в Уильяме. Он во всех смыслах был хорошим мужем и отцом – не жалел сил на свою зеленную лавку, в детях души не чаял, пил в меру, не играл и не шатался где попало. Но что-то такое было у него на уме.

– В облаках витает, – жаловалась Олив. – Он все время будто не со мной. А заговоришь с ним – вздрогнет, будто у него за спиной шарик воздушный лопнул. И смотрит на меня долго, ровно не узнает. Точно, душа у него не на месте.

– Может, из-за работы? Вдруг с деньгами неладно, а тебе говорить не хочет?

• Предыдущая
• 16/65
• Следующая