Пройти чистилище - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 63

• Предыдущая
• 63/72
• Следующая

– Как мне все это не нравится! – Крючков встал из-за стола и начал ходить по кабинету. Дроздов внимательно следил за ним.

– Значит, Гордиевского трогать не будем, – обернулся к нему Крючков.

– Нельзя, Владимир Александрович, он должен добраться до англичан живым и невредимым.

– Я должен буду согласовать этот вопрос с Виктором Михайловичем, – наконец неохотно дал свое согласие Крючков.

Дроздов молчал.

Крючков вернулся к столу. Снова сел в кресло.

– Одни жизнью своей рискуют, а другие... И ты хочешь, чтобы мы его отпустили.

Крючков редко обращался к кому-либо на «ты» и делал это лишь в минуту откровенности со своими офицерами. Дроздов это знал.

– Мы выиграем значительно больше.

– И с этой «Дрофой» не все ясно, – махнул рукой Крючков, – ты когда-нибудь про такое слышал?

– Поэтому мы и спланировали всю операцию, – ответил Дроздов.

– Сколько лет этот американец работал на нас? – спросил вдруг Крючков.

– Больше пяти, – нехотя ответил Дроздов, – он проходил по Шестнадцатому управлению. Вы ведь знаете, какая у них секретность. Хорошо еще, что отдел пошел нам навстречу и согласился на эту операцию.

Шестнадцатое управление КГБ СССР занималось перехватом и электронной разведкой. В самом ПГУ был шестнадцатый отдел, занимавшийся этим же, но против шифровальных служб Запада. Как правило, агенты Шестнадцатого управления считались наиболее важными и никогда не выходили на контакты с местными резидентами ПГУ в местах своего жительства. Шестнадцатое управление и шестнадцатый отдел использовали только своих курьеров, и встречи происходили только в нейтральных странах.

– Они согласились?

– Практически да. Мы пообещали им отдавать всю информацию Юджина, объяснили, в чем дело.

– А если у нас ничего не выйдет? – спросил вдруг Крючков. – Ваша операция «Дрофа» провалится, Гордиевский улизнет на Запад, а Юджин останется в тюрьме. Что тогда?

– Тогда... – Дроздов заколебался, наконец, подумав, поднялся. – Я подам в отставку, товарищ генерал.

– Этим вы не спасете Юджина, – махнул рукой Крючков, – садись, давай еще раз все прокрутим. Ох как я не хочу отпускать Гордиевского! Для меня это как пощечина.

– Для меня тоже, Владимир Александрович. Я ведь его давно знаю.

– Вызовите генерала Грушко, – распорядился Крючков и, посмотрев на Дроздова, вдруг спросил: – Представляешь, как он сейчас будет ругаться?

Десятого июля Олег Гордиевский вернулся из санатория домой. К работе он по-прежнему не приступал, находясь в отпуске. По-прежнему за ним следили, и он видел лишь первый круг наблюдения, состоящий из нескольких не очень подготовленных агентов.

Ровно через девять дней Гордиевский вышел из дома в четыре часа дня на традиционную пробежку. В старом полуспортивном костюме, в мятой фуфайке. Первый круг наблюдения даже не стал за ним следить, полагая, что он скоро вернется домой. Полковник не вернулся. Через несколько часов он встретился с представителем английской разведки. Еще через несколько часов он улетел из аэропорта, загримированный и с чужим паспортом. Проходя пограничный контроль, он не заметил, что в десяти метрах от него стоял высокий человек, внимательно за ним следивший. И лишь когда Гордиевский прошел паспортный контроль и получил обратно свой паспорт, он облегченно вздохнул.

Кроме этой пары глаз, принадлежавшей англичанину, вторая пара чужих глаз была рядом с Гордиевским и по документам считалась его супругой. На самом деле это была сотрудница английской разведки, получившая конкретное задание провести самого ценного английского шпиона на посадку. Все прошло благополучно. Через некоторое время самолет взял курс на столицу одной из социалистических стран, где они должны были получить другие паспорта и сделать пересадку, направляясь в Германию. Маршрут был выбран не случайно. Выезжающих в социалистические страны гостей проверяли не так строго.

За полетом самолета следил и полковник Трапаков. Когда самолет был уже в воздухе, он кивнул стоявшему рядом сотруднику:

– Можешь передавать: все прошло спокойно. Он улетел.

А Гордиевский сидел в самолете и думал о том, как впервые в истории КГБ ему удалось переиграть эту грозную организацию. Он был почти на свободе и от радости готов был кричать во все горло.

Сидеть в американской тюрьме по сравнению с советской – это все равно что получить путевку на престижный курорт. В отличие от отечественных тюрем, задавшихся благородной целью перевоспитать преступника, а на самом деле создавших немыслимую систему унижений и издевательств над заключенными, американские исправительные заведения никаких высоких целей не ставят. Здесь нет такого показного лицемерия и лозунгов, призывающих идти на свободу только с чистой совестью. В американской тюрьме заключенный отбывает свое наказание. И точка. Он обязан сидеть в этой тюрьме, изолированный от общества за совершенные преступления. Но при этом не должен подвергаться неслыханным унижениям, работать практически задаром с утра до вечера и быть объектом издевательств любого должностного лица. В советской системе подать жалобу – это не просто вызвать гнев администрации и заключенных, но и подвергнуть свою жизнь серьезной опасности. В американской тюрьме любая жалоба должна быть рассмотрена в установленном законом порядке, невозможно даже представить себе, что она может не дойти до прокурора.

Из сказанного не следует, что в американских тюрьмах можно действительно отдыхать вместо Ривьеры и наслаждаться прекрасным обществом. В тюрьмах сидят такие же подонки, как и везде, а среди администрации, как и во всем мире, встречаются садисты, гомосексуалисты и просто предатели. Просто все познается в сравнении. А в данном случае сравнение было явно не в пользу подобного рода заведений страны развитого социализма.

Но Кемаль Аслан, попавший сюда из своих роскошных апартаментов, находил тюрьму довольно мрачным и очень непривлекательным местом. Его привезли в Вашингтон в первый же день. В отличие от Советского Союза, где некоторые правоохранительные органы имели свои собственные внутренние заведения подобного рода, в Америке любая тюрьма считается федеральной и строго подчиняется прокуратуре штата, на территории которого находится.

С момента ареста ему было разрешено вызвать адвокатов, и два лучших адвоката Нью-Йорка – мистер Страум и мистер Розенфельд – взяли на себя защиту интересов арестованного доктора Кемаля Аслана. И хотя Кэвеноу строго проследил, чтобы об аресте Кемаля никто не узнал, мистеру Саймингтону стало об этом известно уже через двое суток после задержания. И именно с его подачи сам Розенфельд прилетел в Вашингтон, чтобы вести дело Кемаля Аслана.

Газеты пока хранили молчание, но в некоторых уже начали появляться намеки на нежелательное развитие дел в компании мистера Кемаля Аслана. Сам задержанный находился в одиночной камере и имел массу времени для обдумывания своей позиции по всем вопросам. В первый день его не допрашивали. Они прилетели поздно вечером, и по строгим законам американского процессуального права заключенный имел право на отдых. Во второй день после завтрака к Кемалю Аслану уже разрешили войти адвокатам. Доктор Страум был блондин небольшого роста, юркий, с хитро бегающими глазками и маленькими ручками. В Нью-Йорке он считался крупнейшим специалистом по разного рода юридическим хитростям, благодаря которым многим его подследственным удавалось избежать наказания.

Доктор Розенфельд, напротив, был высокого роста, полный, обильно потевший, в крупных роговых очках. Блестящий юрист, работавший ранее прокурором штата Вермонт, он в последние годы возглавил крупную адвокатскую контору и добился немалых успехов на этом поприще. Кроме всего прочего, многие знали о тесных связях Розенфельда с сильными мира сего. Ни для кого не было секретом, что государственный секретарь США Бейкер учился вместе с Розенфельдом, а многие высшие чиновники Пентагона и Лэнгли часто прибегали к его помощи и консультациям.

• Предыдущая
• 63/72
• Следующая