Танцующие пылинки (ЛП) - Янг Саманта - Страница 29

— Ты выживала дольше, чем некоторые. Ты все сделала правильно.

Я смотрела на него и не понимала, почему настаиваю, почему спрашиваю. Может быть, я хотела поспорить, может быть, хотела напомнить, что мы не можем быть друзьями.

— Давай на чистоту. Ты думаешь, я была избалованным ребенком, высмеивающим что-то реальное и ужасное, из чего у других людей нет выхода.

В темных глазах О'Ди мелькнуло раздражение.

— Я думаю, ты делала все, что нужно, чтобы выжить.

— Но дело в том, что это был не единственный мой вариант.

— Разве? Я не говорю о выживании бездомных, Скайлар. Я говорю, что ты, чтобы выжить, сделала то, что должна была сделать.

Я поняла, что он имеет в виду: как я пережила смерть своей матери. Слезы жгли горло, и мне пришлось отвернуться. Если бы О'Ди продолжал так смотреть на меня, я бы разрыдалась. Так что я сдерживалась и терпела.

— Отэм сказала, что вы потеряли родителей.

Когда ответа не последовало, я поняла, что получила то, что заслужила. Я подняла глаза, ожидая увидеть холодную пустую маску, но обнаружила кое-что другое. Я обнаружила, что О'Ди изучает меня, оценивая, и не знала, как к этому отнестись.

А потом он потряс меня до чертиков.

— Отэм — моя сводная сестра. Я и не воспринимаю ее по-иному, кроме как сестрой. Ее отец, Питер О'Ди, усыновил меня, когда женился на моей маме. Мой настоящий отец находился в тюрьмах с самого моего детства. Питер был мне настоящим отцом.

Наша жизнь изменилась, когда мне было одиннадцать, а Отэм всего шесть. Мы были на семейном празднике. Родители заказали полет на вертолете, но Отэм не хотела в него садиться. Она кричала и плакала всякий раз, когда мы пытались затащить ее в эту штуку. Папа не хотел терять деньги за бронирование и сказал, что он присмотрит за Отэм, пока я и мама полетаем. Но Отэм хотела, чтобы я остался с ней. Она выла всякий раз, когда я пытался ее отпустить. В конечном итоге… — О'Ди сделал паузу, его горло дергалось, как будто он пытался сглотнуть. Я затаила дыхание, ловя каждое слово. — …Я сказал маме и папе, чтобы они полетели. Что я останусь с Отэм возле кассы. Оператор пообещал присмотреть за нами, что все будет в порядке, и они ушли. — Его губы сжались, как будто воспоминание было не более чем неприятным. Но грудь, вздымавшаяся с неглубоким дыханием, выдавала его. — Вертолет разбился. Это был последний раз, когда мы их видели. Дядя подал в суд на владельцев за халатность, нам с Отэм выплатили много денег в качестве компенсации. Дядя занялся этими деньгами, хорошо вложил, и мы получили их, когда нам исполнилось восемнадцать. Вот почему у Отэм есть то, что есть, и ей не нужно работать. Конечно, дядя злорадствует по этому поводу, как будто хочет, чтобы мы поблагодарили его за то, что он дал нам, за то, что мы отдали бы в мгновение ока, если бы это вернуло наших родителей.

Боль за него и за Отэм подступила к горлу, и я сморгнула слезы, инстинктивно зная, что О'Ди не захочет этого от меня. Но мои собственные эмоции, которые неделями бурлили, поднимаясь все ближе и ближе к поверхности, пытались подавить меня.

Почему О'Ди поделился этим со мной?

Теперь я чувствовала себя обязанной ему. И все же в этом было что-то освобождающее. Как будто у меня не осталось другого выбора, кроме как поговорить, сказать ему, потому что это был долг, который нужно было вернуть.

— Я не была близка с отчимом.

О’Ди вырвался из своих мыслей.

— Что? — осторожно спросил он.

Мысль о Брайане все еще наполняла меня негодованием, и это было ужасно. Это только усугубляло мою вину.

— Всю нашу жизнь были только мы с мамой. Мой отец умер, когда я была совсем маленькой. Он служил в армии и был убит в бою. Мама действительно любила его, поэтому не была заинтересована в новых отношениях в течение длительного времени. Она посвятила жизнь моему воспитанию и думаю, она считала, что должна компенсировать мне отсутствие отца. Все, что я хотела, любое желание, которое у меня появлялось, она исполняла. Даже если не могла себе этого позволить, находила способ. Мой балетный период. Период тхэквондо. Период фотографий. Художественный период. Период печатной машинки. Период игры на гитаре и фортепиано. На этом остановились. Мне было тринадцать, когда мы с Мики решили, что достаточно хороши, чтобы собрать группу. Мама была нашим тылом с самого начала, так же, как и со всеми моими периодами. Но думаю, она понимала, что это не очередной проходящий этап. Она копила деньги, чтобы купить мне мою первую гитару, возила нас на дерьмовые концерты, платила за время в студии звукозаписи. Моя мечта была ее мечтой.

А потом, год спустя, появился Брайан. Он считал, что мы кучка глупых детей. Он заставил меня чувствовать себя виноватой за то, что я потратила те небольшие деньги, которые были у мамы. Они были в отношениях в течение двух лет, прежде чем съехаться. Он делал ее счастливой, но ее раздражало, что Брайан не мог поддерживать меня так, как она. Это заставило ее разрываться между нами. Они чуть не расстались. Но потом группа заключила контракт со звукозаписывающей компанией, они поженились, и вдруг… этот ублюдок, оказывается, всегда знал, что мы справимся.

— Похоже, он тебе не очень нравился.

Внезапно воспоминание, которое я так старалась держать на расстоянии, вырвалось наружу.

***

— Ты здесь, но на самом деле тебя здесь нет. — Мама внезапно ворвалась в мою спальню.

После провального концерта в Глазго я попросила Гейл найти мне какое-нибудь укромное местечко подальше от Мики. Она отправила меня в летний домик во внутренних фьордах Осло в Норвегии. Наконец, когда уже не могла избежать настойчивых расспросов мамы, я вернулась домой. В дом, который я купила своей маме. Огромный дом с шестью спальнями на окраине Биллингса с потрясающим видом. Он был такой большой, что у меня был свой номер (Прим: имеется в виду соединенная серия комнат, которые будут использоваться отдельно от дома, например: спальня, ванная, гардеробная, гостиная, и т. д.) Я наивно полагала, что смогу прятаться в нем еще две недели, прежде чем вся группа вернется в студию звукозаписи, чтобы собрать новый альбом.

Судя по всему, с мамы было достаточно.

— Разве ты не знаешь, что надо стучаться?

— Не надо. — Она покачала головой, и ее симпатичное лицо вспыхнуло от гнева. — Не делай этого. Я ужасно беспокоюсь о тебе, а ты ведешь себя так, будто ничего не происходит.

Расстроенная тем, что заставляю ее волноваться, хотя это было совсем не то, чего я хотела, я встала с кровати и подошла к ней. Изобразила на лице усталую улыбку.

— Мам, клянусь, я просто устала. Я просто… Подзаряжаю батарейки перед тем, как вернуться к работе.

Мама внимательно посмотрела на меня. А потом сказала:

— Ты врешь.

— Мам! — фыркнула я.

— Я знаю, что ты лжешь. Ты избегаешь меня. Ты не отвечаешь на мои звонки. Тебя здесь никогда не бывает… Я в шоке, что ты вообще здесь появилась. И я думала, что это означает, что ты хочешь перестать отгораживаться от меня и поговорить. Но ты пряталась здесь все это время.

— Мама, я не отгораживаюсь от тебя.

— Это наркотики?

Мои глаза расширились.

— Нет. Неужели ты совсем меня не знаешь?

Она пожала плечами.

— В газете упоминалось что-то о наркотиках.

Меня охватил гнев.

— Моя мама. Моя собственная мать? Ты что, издеваешься надо мной? Ты слушаешь эту выдуманную чушь?

— Ну, моя собственная дочь не хочет со мной разговаривать, так что же мне еще думать? — закричала она.

— Не верь таблоидам, как идиотка.

— Не смейте так со мной разговаривать, юная леди. В этом доме ты не рок-звезда! Прояви хоть какое-то гребаное уважение!

Я в ужасе моргнула. Моя мама никогда не кричала на меня так. Никогда.