Сергей Павлович Королев - Ребров Михаил - Страница 3

С 1929 г., после знакомства с К. Э. Циолковским и его работами, начал заниматься вопросами ракетной техники. Вначале руководил по совместительству одной из первых групп по ракетной технике (бывший ГИРД), а затем перешел на постоянную работу в этой области с 1933 г., где и работаю до настоящего времени.

Имею за период до 1951 г. 40 работ, научных трудов и проектно-конструкторских разработок по авиации и специальной технике (перечень см. особо).

В 1947 г. был избран членом-корреспондентом Академии артиллерийских наук ВМ СССР по IV отделению.

С 1947 г. работаю руководителем Особого конструкторского бюро».

Далее следует подпись и дата. Написано это в 1952 году.

Судя по документам, сохранившимся в отделе кадров ОКБ-1 и архивах Академии наук и Ракетно-космической корпорации «Энергия» (носящей его имя), автобиографии он больше не писал. Сергей Павлович оставался руководителем Особого конструкторского бюро № 1 до последнего дня своей жизни. В 1953 году, 23 октября, его избрали членом-корреспондентом Академии наук СССР, в том же году приняли в Коммунистическую партию. Его биография складывалась из замыслов и проектов, которые он решал, из реальных конструкций и испытаний, из радости побед и горечи неудач. Все это было. В достатке…

Архивы сохранили и документы иного рода: отчеты о научной деятельности (в соответствии с Уставом Академии он ежегодно направлял их сначала в Отделение технических наук, а позднее — в Отделение механики и процессов управления), наброски докладных записок и предложений в правительство, планы отдельных работ…

В отчете за 1954 год, подписанном Сергеем Павловичем 25 июня 1955 года, содержится программа исследований верхней атмосферы и космического пространства. В ней есть и такой примечательный пункт: «Одним из важнейших… явилось бы предложение о создании ракеты-лаборатории для подъема 1–2 экспериментаторов на высоты до 100 км с разработкой специальной системы спуска лаборатории и ее экипажа на Землю. Значение такого эксперимента огромно не только с научной точки зрения, но и с точки зрения приоритета СССР, являющегося родиной ракетной техники…»

Не менее любопытные мысли содержатся и в отчете, датированном 7 января 1956 года. Из шести пунктов приведу лишь тот, который значится под номером «3»: «В конце 1955 г. были начаты исследовательские работы и подготовлены общие соображения в связи с созданием искусственного спутника Земли…»

Пройдет всего год, и в новом отчете появятся скупые записи о возможных путях развития «объектов новой техники, обладающих сверхвысокими характеристиками, с использованием как известных, так и новых видов топлива». И далее: «В значительной мере продвинулись работы по разработке искусственного спутника Земли».

А потом — дерзновенные замыслы о «проникновении в межпланетное пространство, на Луну и планеты человека». С обоснованием, конкретными сроками, перечнем проблем конструкторского, технологического и организационного плана, указанием ведущих смежных конструкторских бюро, НИИ, предприятий, с предложениями по созданию средств орбитальной сборки, запуску спутников связи на стационарную орбиту, заметки по тяжелому межпланетному кораблю и тяжелой орбитальной станции… И как своеобразное завещание — статья в «Правде» от 1 января 1966 года под псевдонимом «Профессор К. Сергеев», которая заканчивалась словами: «То, что казалось несбыточным на протяжении веков, что еще вчера было лишь дерзновенной мечтой, сегодня становится реальной задачей, а завтра — свершением».

Читаю эти документы 50-х и 60-х годов и пытаюсь понять, как соотносится биография Королева с крутыми переломами эпохи, о которых он умолчал, с тем, что было в его жизни в 20-е, 30-е, 40-е годы, с событиями, сломавшими судьбы миллионов людей. Он был среди них. В 1938 году Королев становится вдруг не нужен знаменитому РНИИ (Реактивному научно-исследовательскому институту), созданию которого он отдал столько сил и энергии. Почему так, что произошло? Еще совсем недавно он обсуждал с заместителем наркома обороны маршалом М. Н. Тухачевским многие проблемы и получал поддержку. Но потом маршала вдруг обвинили в том, что он главная фигура «военно-фашистского заговора»…

Впрочем, не стану забегать вперед. Лучше все по порядку, в той последовательности, какая выдержана самим Королевым в его автобиографии.

Итак, 1906 год.

Он родился в Житомире, на Украине. Самого города того времени не помнит. По рассказам матери — Марии Николаевны — представлял окруженный деревьями белый одноэтажный дом в ряду таких же аккуратно побеленных, со ставнями и высоким забором, что вытянулись вдоль бывшей Дмитриевской улицы. По ее же рассказам представлял и отца — Павла Яковлевича Королева, человека образованного (он окончил Могилевскую духовную семинарию и Нежинский историко-филологический институт), любящего свое дело (преподавал словесность в гимназии), начитанного, в чем-то самолюбивого и болезненного мнительного. Сереже едва исполнился год, когда родители решили разойтись. Мать не любила касаться этой темы. Говорила лаконично: «Не сложилось». Но упреков в адрес отца или недобрых слов он никогда от нее не слышал.

После развода Мария Николаевна поступила учиться на Высшие женские курсы в Киеве, а Сережу отвезла к дедушке и бабушке в Нежин. Там он и рос: в окружении взрослых, но в детском одиночестве. Игры с самим собой, книги, рисунки… Читать научился рано, писать буквы и слова — тоже, мог складывать простые числа и придумывать веселые рассказы про зверей.

Бабушка, хотя и не чаяла в нем души, но держала в строгости: этого нельзя, туда не ходи, у колодца не крутись, на улицу — ни-ни. А улица и сверстники жили своей жизнью, в чем-то загадочной, веселой, шумной, ребячьи игры, состязания и раздоры он видел через щели в заборе, завидовал свободе сверстников, но ослушаться и переступить границу дозволенного не решался.

Дед был занят своими делами. Вечерами в доме частенько собирались гости, их разговоры о ценах на рынке, видах на урожай, городских новостях и прочих событиях местного масштаба были, как ему казалось, скучны и однообразны. Все изменялось, когда приезжала мать. С ней он проводил все время, делился сомнениями и секретами, засыпал ее вопросами и грустил, когда приближался час расставания.

Однажды в эту скучную, тягучую и тягостную для мальчишки размеренность вдруг ворвалось то, что потрясло его своей необычностью, непонятностью и удивительностью. Он увидел то, о чем никогда не слышал ранее, что не могло родиться в его воображении. И хотя этому «вдруг» предшествовали разговоры взрослых, упоминания о неком Уточкине, который летает на самолетах, о предстоящем зрелище на ярмарочной площади, Сережа никак не мог понять, что же это за событие, которое породило столько волнений и трепетных ожиданий не только в их доме, но и во всем городе.

Потом в детскую душу закралась тревога: все уйдут смотреть Уточкина и летающее «чудо», а его, Сергея, не возьмут, запрут в доме и заставят выбирать из блюда, полного белых блестящих фасолин, черные и мелкие. Он старался быть послушным, не прятался в бабушкиных георгинах, аккуратно складывал рубашку перед сном и без напоминания мыл руки. Он ждал особого дня. И этот день пришел.

…Он выдался ясным и солнечным. Юркие ласточки носились в голубом небе с сумасшедшим визгом. Сережа проснулся рано. Повернулся на спину и увидел, как желтые дрожащие блики играют на потолке. Казалось, что они, верша свою затейливую игру, как бы поднимают потолок вверх, все выше и выше. «А если улетит крыша?» — вдруг кольнула мысль.

Сережа встал, подошел к окну. Над деревьями простиралась бездонная голубизна с застывшими белыми облаками. Небо словно окаменело, неподвижное и равнодушное, завороженное странным своим спокойствием. На сердце у шестилетнего Сережи было тревожно: возьмут или не возьмут?

После полудня город пришел в движение. Пестрый людской поток, шумный и возбужденный, тек по пыльным улицам, по Киевской и Синявской, огибал артсклады, женский монастырь и выплескивался на площадь Всеедной ярмарки. Сережа вышагивал рядом с дедом и бабушкой, которые торопились, как и все, желая увидеть необычное представление.