Фея из Преисподней (СИ) - "Ad Astra" - Страница 32

Я села на освобожденный пуфик, сложила на коленях руки, как того требовали нормы поведения, и встретилась с тусклыми, настороженными, карими глазами. Матушка была очень худой, отчего её кисти казались костями, обтянутыми кожей. На лбу и вокруг рта сияли глубокие морщины, хотя её ни в коем разе нельзя было назвать ни «в возрасте», ни пожилой, тем более. Лицо её посерело от длительной болезни, и дышала она тяжело, как если бы ей на грудь водрузили камень.

– Здравствуй, – начала я, решив прервать это испытание молчанием. – Как самочувствие?

– Ох, удостой меня возможностью не отвечать на эти лицемерные вопросы. Тебе нет дела до моего здоровья.

Язва. Самая настоящая язва, несмотря на измученное состояние. Мне вспомнился сон, где она без сомнений ударила Сисиль по лицу, и я скривила рот, подумав о том, что вежливость – неподходящая тактика для данного случая.

– Ты хотела видеть меня, вот я и пришла.

– Я слышала об успехах Мордора, но не могла поверить в то, что всё это твоя заслуга.

– Какого плохого ты обо мне мнения. Ты тоже считаешь, что в прошлых бедах виновата исключительно я?

– Абсолютно. Я надеялась, что суровый высший свет выбьет из тебя твои мягкие ненужные черты, но ты не только сохранила их, но и позволила другим сыграть на этом. Будь ты сильной Правительницей, твой регион не постигло бы столько бед.

– Ты для этого позвала меня? – огрызнулась я, и женщина чуть нахмурилась.

– Нет, но, как я погляжу, дерзости ты поднабралась.

– Только не говори, что чувствуешь последний час и решила поговорить со мной об этом.

– Я не собираюсь умирать, – стиснула та зубы, взглянув на меня исподлобья, – в отличие от тебя. Рада, что ты передумала.

– Спасибо, что пришла на похороны.

– Наша семья переживала ужасный траур.

– Заперлись по комнатам и плакали?

– Сисиль! Что за обращение? – она начала сильно кашлять, и я подала ей воду. Нужно держать себя в руках. Будет плохо, если ей станет хуже из-за меня…

– Мне сейчас очень непросто восстанавливать регион. Я плохо сплю и легко выхожу из себя. Могу лишь сказать, что теперь я не та, что прежде…– прозвучало, как оправдание, пускай я и пыталась придать словам уверенный стиль.

– Вижу…Точнее, чувствую. Ты словно бы совсем другая фея…– теперь она говорила уже хрипло и тихо. Где-то внутри мне вдруг стало её жаль.

Мы замолчали. Матушка откинулась на большие подушки, чтобы перевести дыхание, я теребила складки платья. Очевидно, извиняться она не собиралась – это претило её характеру – но всем своим видом женщина выказывала сожаление. Она вновь и вновь пыталась спрятать его глубоко в себе, но из-за слабости здоровья не контролировала эмоции на своем лице. Сейчас она задумчиво жевала губы, смотря куда-то в окно.

– Не будем враждовать, – произнесла я, решив, что хотя бы этим отдам должное Сисиль, – я не в обиде на тебя. По большей части теперь мне все равно.

Госпожа чуть сощурила глаза, словно не доверяла, и промолчала, допив из стакана воды. Из её рта донесся ужасный скрипучий хрип, и я даже несколько испугалась, решив, что она задыхается. Вместо этого матушка нервно отмахнулась от меня рукой.

– Я не сожалею ни о чем, что сделала.

– Хорошо.

– Я никогда не хотела замуж за твоего отца, он был мне противен. После того, как он принял участие в восстании, я и вовсе не желала его видеть. А потом ещё и ты появилась – его точная копия…Я, по-твоему, не имела права на счастье? Не имела права начать всё с чистого листа?

– Имела. Но отринула прошлое так, как того не следовала бы делать. Ты поступила ужасно.

– Я не буду извиняться.

– Я знаю.

Некий обмен правдивыми ядовитыми плевками, и всё же отчего-то стало вдруг легче. То, что она захотела увидеть Сисиль, уже о многом говорит – думаю, если бы не её жутко упрямый и самоуверенный характер, мы бы давно извинились перед друг другом. Она – за все свершенное. Я – что поддалась влиянию и пустила всё на самотек.

– Твой отец очень любил тебя, – ответила она вдруг после очередного пятиминутного молчания.

– Да…

– Твои брат и сестра на твоей стороне. Они знают тебя и почему-то уверены, что тебе просто не повезло стать жертвой.

– Почему ты говоришь мне об этом?

– Я хочу, чтобы у них была старшая сестра.

На этот раз замолчала уже я. Это наставление, чтобы я присматривала за родом? За родом, в котором я, можно сказать, и не состою вовсе? Женщина будто бы прочла мои мысли.

– Мы были вынуждены так поступить. Если бы этого не произошло, нас бы ждали разорение и вечный позор.

– Так ты об этом хотела поговорить со мной? Теперь ты вдруг думаешь, что я достаточно сильна, чтобы за твоими детками присматривать? А они на что тогда роду?

– Я знаю своих детей. В первые года им понадобится помощь.

Я с силой укусила себя за щеку, чтобы пренебрежение не вырвалось из души. Не стоит накалять и без того горячую обстановку.

– Хорошо…

– Я бы не попросила тебя, если бы не была уверена в том, что ты изменилась. Должно быть, все горести изменили тебя.

«И часть этих горестей на твоей совести», – подумала я, но лишь кивнула. Хотя бы под гнетом сильной болезни, госпожа, очевидно, решила признать свои ошибки. Пускай, столь странным и завуалированным способом.

– Я оставила тебе наследство, – добила она меня своим решением. – Надеюсь, этой суммы окажется достаточно на твои новые идеи.

– Это…

– Это накопления твоего отца, – тут же вернула она себе прошлый язвительный нрав, – не больше, не меньше. Он бы хотел, чтобы я отдала их тебе.

– Спасибо.

– Не мне это надо говорить, – фыркнула матушка, укладываясь в постель и накрывая себя одеялом. – Я хочу спать.

– Хорошо. Я пойду.

– Ты останешься здесь на ночь?

– Да.

– Это хорошо. Здесь и твой дом тоже.

Так и закончился этот странный, полный недосказанных слов вечер. Думаю, Сисиль было бы гораздо легче услышать долгожданное «Прости», но, как по мне, и того, что было произнесено, оказалось достаточно. Как бы то ни было, добавить иных слов уже не представилось возможным никому. Следующим утром, едва взошло солнце, госпожа скончалась.

***

Похороны состоялись через два дня, погрузив поместье в угрюмые черные тона. Последний раз взглянув на маскообразное бледное лицо, я задумалась о том, как часто в жизни мы желаем, но не успеваем сказать нужных слов. Наш разговор был довольно сухим, и всякому наблюдателю он мог бы показаться крайне неприветливым, однако, мы обе наступили себе на горло в тот час. Извиняться порою очень сложно, а прощать ещё труднее, но теперь, когда широкая постель была аккуратно заправлена, а ветер блуждал по пустой комнате, я не сожалела о том, что приехала. Глаза не наполнялись слезами, чуть побледневшее лицо осталось хладнокровным, но Сисиль внутри меня изнывала от огорчения. Думаю, она всегда желала быть к матери ближе, чем та позволяла, и теперь страдала от несбывшейся мечты. Но могла ли она изменить хоть что-то? Закон гласит, что над отношениями принято работать вдвоем, и никакое одностороннее упорство этого не изменит. Если подумать, то я сама в прошлой жизни и попрощаться толком ни с кем не успела, и, наверняка, я многое умалчивала и многое желала сказать.

На похоронах было много фей: аристократия посчитала своим долгом проводить главу древнего рода в склеп, где её ожидали оба мужа. С нескрываемой тоской я смотрела на имя отца, которого смутно помнила, и тихое кладбище в ясный безветренный день угнетало больше, чем если бы шел дождь, а небеса полнились тучами. Розалия надрывно плакала на моем плече, и горько ронял слезы её брат. Я хмуро смотрела на склеп, на множество цветов и одетых в черное господ, на зачитывающего наследство советника. Эта атмосфера вводила в оцепенение, как если бы незнакомый человек пришел на чьи-либо похороны.

Стоит отдать госпоже должное – она позаботилась о том, чтобы её дети жили спокойно и безбедно. После прочтения наследства аристократы принялись изливать свои сочувствия, выбрав для этого Розалию и Роузела, которым уж точно было сейчас не до этого. Меня по-прежнему остерегались, даже боялись, хотя причину я успела позабыть. Безусловно, Фея Раздора. Мне потребуется слишком много времени, чтобы изменить отношение к себе. Но стоит ли его менять? Быть может, страх к моей персоне позволит новым жителям Мордора не совершать преступлений и воздержаться от восстаний и прочих предательств.