Притяжение влюбленных сердец (СИ) - "Цветы весеннего сада" - Страница 36

- Что за доверчивое отношение к миру! - Анна Викторовна! Где Ваше чувство самосохранения!

- Яков Платонович, сверкая глазами, - защищалась Анна, - я сегодня вовсе не была доверчивой. Я понимала, что рискую. Именно поэтому я взяла Ваш револьвер.

- Вы решительно с ума сошли! - ахнул Штольман возмущенно, - по недоразумению я было решил, что Вы не осознаете опасности. Оказывается, Вы рискуете вполне осознанно. Вы что же, решили, что Ваша жизнь менее ценна чем жизни великих князей?

- Моя жизнь - отчеканила Анна, - не менее ценна, чем жизнь великого князя или княгини, но менее ценна, чем жизнь многих людей, против которых могли быть направлены взрывы, чем жизни детей, к примеру, смерть которых я видела. И я готова была жизнью пожертвовать, если бы посчитала нужным. Это мое право. У меня тоже имеется свое мнение, честь и совесть!

- А Вы не думали, сударыня, что Вы готовы жертвовать большим, чем Вам принадлежит? - разозлился Штольман.

- Это почему? - возмутилась Анна.

- Да как можно этого не понимать! - изумился Яков. - Удивительно, вроде Вам не трепетные 15 лет, а я должен растолковывать очевидные вещи.

Извольте. Хотя бы потому, что что Вы - единственная дочь у своих родителей. Вы уверены, что они способны пережить Вашу преждевременную скоропостижную кончину? Вы же не офицер, которого они отправили на войну и подспудно готовы получить весть о гибели на поле боя.

Потом, Вы кажется забыли, что только что вышли замуж и вручили Вашу жизнь мне? Что рискуя собой, Вы рискуете и нашей семьей, и настоящей, и будущей? Вы вообще обдуманно решение выйти замуж приняли? Не очень логично получается.

У нас могут быть дети и, черт возьми Ваше упрямство, Вы уже можете быть беременны.

Анна возмущенно выдохнула:

- О таких вещах в приличном обществе прямо не говорят! Вы меня смущаете такими заявлениями. Я не племенная кобыла. Не нужно трогать так неоднозначно мою скромность.

- Так в приличном обществе и с револьвером наперевес дамы от мужа не сбегают на явку к бомбистам! Где была Ваша скромность в этот момент? - продолжал злиться Яков. Бездумно вот так рисковать собой, перечеркивая любое будущее, которое может быть у нас одно на двоих? Вы наказаны навсегда! - выдохнул Штольман.

- Вы меня не уважаете и не считаете равной себе, - возмутилась Анна. - Что значит наказана? Я что для Вас, гимназистка, не сделавшая урок? Может быть еще розги достанете? Учтите, я буду защищаться. Я не могу слепо подчиняться, игнорируя собственный взгляд на мир, свои ценности!

- Да дело не в том, что я Вас не уважаю, это вовсе не так, - начал объяснять ей муж свою позицию, - Вы должны где-то приносить в жертву собственное “Я” взамен нашему общему “Мы”.

Учитывать, что Вы не одна, и думать, прежде чем принять поспешное или необдуманное решение, о тех, кто Вас окружает, что Ваша жизнь для Ваших близких тоже ценна. Не менее ценна, чем жизнь великих князей.

- Да тут великие князья совсем ни причем! - Воскликнула Анна. - Как Вы можете так говорить! Да, если на то пошло, я готова рискнуть, или даже пожертвовать, своей жизнью ради жизни ребенка, к примеру, даже чужого. Это естественный образ мысли для женщины.

- Это Вы как можете так спокойно об этом говорить, ставить меня перед фактом, ультиматумом! - повысил голос Штольман. - Вы не понимаете, что Ваша жизнь уже принадлежит не только Вам одной. Как можно настолько эгоистично предполагать, что спасая других, можно жертвовать счастьем и жизнью близких?

Потому что если с Вами что то случится, Ваши родители не переживут. И я не переживу.

- Вы, Яков Платонович, точно переживете! - зло сказала Анна, разозленная манипуляцией дочерними чувствами и виной. Вы столько раз, за этот год, бросали меня, отворачивались и уходили бесчисленное количество раз. В каждую ссору я была уверена, что вот этот раз был последним. И Вы не вернетесь. Честно пыталась забыть Вас, и жить дальше. Даже сейчас, когда мы ссоримся, я готова умолять Вас, чтобы Вы не уходили и не оставляли меня. Это похоже на дрессуру.

- Вот значит как Вы думали! “Честно пытались забыть.” А я не пытался забыть Вас. Я терпеливо ждал, когда вы перестанете сердиться, и будете вновь общаться со мной. Ходил, как дурак, по Затонску, надеясь на случайную встречу. Я не согласен с тем, что Вы про меня говорите.. Все не так было. Ни тогда, ни сейчас. Сейчас, я в принципе не могу Вас оставить. Ни по сердцу, ни по совести я не способен на такой поступок. Я люблю Вас, и Вы моя жена. Виктор Иванович вложил Вашу руку в мою, передав и доверив мне.. Сейчас я почти в отчаянии, я не понимаю, как остановить этот бесконечный Ваш риск, похожий на странные игры со смертью.

- Яков Платонович, я прошу Вас, будьте со мной на равных, - попросила Анна, - не оставляйте меня в стороне от общего дела, без весомой причины, только потому что я младше, и потому, что я женщина. Доверяйте мне, мне важно тоже доверять Вам, чтобы я могла сказать где я, чтобы посмела поделиться чем-то, пусть возмутительным на Ваш взгляд, но важным для меня.

- Да я Вас дома оставил, и просил оставаться и далее, не только из-за опасности физической, но и она была очень серьезной! Вы не обратили внимание, с каким энтузиазмом отнесся полковник Варфоломеев к проявлениям Вашего дара? Я пытался оставить Вас в тени, не демонстрировать лишний раз особые способности царской охранке, это очень непростые люди.

- Яков Платонович! Я очень старалась. Я иногда просто знаю на уровне интуиции, что все хорошо будет и сегодня знала, я была почти уверена. Я собиралась выстрелить в бомбу. Дух сказал, что прикроет меня и вот, Вы же видите, на мне нет ни царапины! - попыталась убедить Анна мужа.

- Нет, у меня в голове не укладывается! Мы уже с Вами говорили, что бездумно я духам не верю. Нельзя слепо доверять потустороннему, это попросту наивно и опасно. С чего Вы решили, что эти сущности не способны на обман, порядочны и нравственны? - парировал Штольман.

- Я не всегда живу рассудком. Иногда я живу чувствами, иногда интуицией. Это тоже я, и я не могу быть такой же как Вы. Рациональным, с материалистическим подходом к жизни, с железными нервами и железной логикой! - воскликнула Анна. - Может быть когда-нибудь и смогу, позже. Когда накоплю больше жизненного опыта. Разочаруюсь, возможно, после множества ошибок и в чувствах, и в людях. Стану циничной.

- Если доживете до этого момента! Нет, конечно доживете, я Вас запру, пока не поумнеете, - заявил Штольман, - и никакого равноправия! Где Вы этой эмансипации нахватались? Мне казалось Вы повзрослели, но Вы все та же взбалмошная барышня, что знал я 1.5 года назад, не заслуживаете к себе равного отношения. Вы сказали “дрессура”. Нет, это грубое слово. Однако Вас нужно воспитывать и защищать от Ваших же безумных, сумасбродных идей!

Яков с досадой отвернулся.

Анна в ужасе закрыла лицо. Она всегда боялась что ее сочтут именно такой. Сумасшедшей. И кто так сказал? Её муж!

- Отчего же Вы женились на мне, если считаете меня безумной и сумасбродной? - тихо спросила она.

Яков не отрываясь смотрел на нее, он все еще злился, но уже пожалел о сказанном. Последние его слова были уже из ряда вон. Это был запрещенный удар. Его занесло под влиянием эмоций.

- Я думал, Вы будете меня слушать или, хотя бы, прислушиваться, - пытаясь остыть, также тихо сказал Штольман.

Какое-то время они ехали молча.

По приезду, Яков вышел из кареты и подал жене руку. Она смотрела на руку и молчала, не сделав ни одного движения. Он оскорбил ее. Тогда Яков проигнорировал ее оскорбленный вид, вновь запрыгнул, и крепко схватив Анну за руку, потянул на себя. Анна вскрикнула от жесткого захвата и упала бы от неожиданности, если бы он не держал ее.

До комнат они дошли молча. Дежурный покосился на пару. Молодая мадам бесследно исчезла в обед, резкий господин искал ее. А теперь они шли вместе, но лица их были так сердиты, что от них, разве что, не искрилось.

В номере Яков первым делом закрыл дверь на ключ и принялся раздеваться. Он бы, по привычке, помог раздеться и Анне, но она быстро убежала за ширму. Там, наконец, она снимала свои непритязательные вещички, складывая их стопкой, пока не осталась в одной сорочке. Яков задумчиво посмотрел на Анну и ушел в ванную. Ему срочно надо было выпустить пар. Топка печи всегда успокаивала его. В ванной что-то загромыхало, еще и еще.