Десерт для герцога - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 6

Тот единственный выход, который пришел в голову Еве, я блистательно про… воронила. Дорогой куртизанки из меня не вышло – к счастью – так что самое время придумать что-то новенькое.

Например, сбежать. Да по большому счету только бежать и остается, учитывая разъяренного Альбина.

Только куда и как?

Попытаться попросить помощи и защиты у материнской родни? Уж у графа Лайгона найдется и место в доме, и люди, чтобы защитить этот дом.

Но мать вышла за трактирщика не просто так. Отроковицей ее отправили воспитываться в монастырь – дабы могла научиться там подобающему смирению и благочестию. Через несколько лет оказалось, что забирать ее домой родители не собираются. Упрямую и своенравную девицу, дескать, никто не возьмет замуж без хорошего приданого, тратиться на приданое дочери, когда старший сын удостоился чести быть принятым при дворе? Придворная жизнь дорога.

Что ж, мать показала всем, что упрямой и своенравной ее считали не зря, и сбежала из монастыря перед самым постригом.

Я невольно хихикнула – моя мама, Ирина, тоже уехала из деревни вопреки родительской воле. Те твердили – какой медицинский, какой институт, возмечтала курица о соколином полете! Только когда она все же поступила, помогали чем могли. А граф и графиня объявили дочь мертвой. Опозорила семью, дескать. Пока в одиночку скиталась по дорогам наверняка кто только не потрепал. Репутация погибла, замуж теперь не спихнуть, и приданое не поможет, еще и на старших тень падет. Нет дочери – нет проблемы. Можно ли искать помощи у тех, кто рассуждает подобным образом?

Но все же при мысли о родственниках в груди затеплилась надежда. Люди меняются. Вдруг граф и графиня успели пожалеть о том, что когда-то в сердцах натворили? Опять же Ева – не плод греха, а родилась в законном браке. Правда вместе с этим браком мать лишилась права на титул и всех привилегий дворянства, и…

Надежда угасла так же стремительно, как появилась. Нет, останься мать жива, ни в одном знатном доме ее не пустили бы дальше прихожей. И меня тоже не пустят. О младших и говорить нечего – если над внучкой дед с бабкой и сжалятся, пристроив хоть на кухню, то едва ли озаботятся судьбой остальных. Даже Джулия – единокровная сестра Евы, а не единоутробная, Фил и Бланш вовсе сводные, дети мачехи от первого брака.

И все же, когда буду проходить деревню, загляну к священнику и попрошу сделать выписку из книги, в которую он заносит свадьбы, рождения и смерти. Если он не знает, что такое выписка – объясню. И для девочек и Фила тоже пусть сделает. В мире, где не существует удостоверений личности, понадобится хоть какое-то подтверждение, что я не самозванка.

В траве у обочины блеснул ручей, я свернула. Родник обнаружился совсем рядом с дорогой. Кто-то выложил дно плоскими камнями, вода была чистой и ледяной. Я напилась так, что забулькало в животе, наконец-то смыв гадкий привкус во рту. Чтобы окончательно перебить его, разжевала листик черемши. Нарвав еще пучок, сунула в карман, привязанный к поясу под юбкой. Отличные карманы, вместительные, даже жаль, что в наше время… тьфу ты! Успею я еще этим карманам нарадоваться! Как и соскучиться по душу, канализации и прочим прелестям цивилизации.

Острый вкус черемши разбудил желудок, безумно захотелось есть – все-таки та я, что оказалась в этом теле, сейчас была не Евой, которую накрыла апатия обреченности. Ей мысль о бабке с дедом и вовсе в голову не пришла. Я тоже не особо на них рассчитываю, но плохой план – лучше, чем совсем никакого. Надо бы прикинуть еще парочку альтернативных вариантов.

Я огляделась по сторонам. Жаль, земляники не видно, а для других ягод еще рановато. Взгляд выхватил белые шапочки рядовки, но не настолько я оголодала, чтобы есть сырые грибы. Я еще раз огляделась, с наслаждением вздохнула запах хвои. Сосновая ветка висела над самой головой и на кончиках ее яркой зеленью светились нежные молодые побеги. Баба Люда делала из них чай, витаминный, полезный, как она говорила. Если здешняя история идет примерно как наша, то с чаем еще долго будут проблемы, как и с витаминами. Я начала собирать мягкие ароматные веточки, тоже складывая их в карманы, и замерла оглушенная осознанием – за неделю авитаминоз мне не грозит, а потом вернется Гильем, и ничего уже не будет иметь значения.

Зачем я вообще иду домой, в лапы человеку, который намерен продать меня в рабство? Одной-то точно спрятаться легче, чем толпой. Они же мне даже не родня.

Память Евы тут же услужливо подкинула лицо сестры, расплывающееся в мареве жара. Когда Еву прихватила горячка, Джулия не отходила от ее постели, пока не свалилась сама. Та болезнь прошлась по всей семье и унесла вторую жену отца, которую Ева любила как маму. Наверное, современные врачи назвали бы эту хворь пневмонией и вылечили бы. Деревенская знахарка ничем не смогла помочь. Отец ходил в замок и был готов заплатить любые деньги. Но, как на грех, замковый целитель сопровождал герцога в поездку в столицу. Отец рассказывал, как, пал в ноги Альбину, единственному оставшемуся в замке магу, сулил деньги. Тот отказался, сославшись на то, что он воин, а не целитель, но отец продолжал уговаривать, пока Альбин, потеряв терпение, не велел выставить его вон.

Следующее воспоминание было таким же ярким, как первое. Ева с братом собирали хворост, когда кусты раздались и из-за них вышел волк. Страх пробежал холодом по хребту но прежде, чем Ева опомнилась, Фил ухватил палку, и шагнул навстречу зверю. Заорал во все горло, застучал по сосне, и волк отступил.

Я вздохнула, возвращаясь в реальность. Нет, я их не брошу. Ева любила сестер и брата, и они платили ей любовью. Другой-то семьи у меня сейчас нет.

Наверное, стоит попытаться пристроить младших в городе, к брату их матери. Мне он не родственник, но племянников может принять, пока я не найду работу и жилье. Тем более, что и Фил и девочки могут помогать ему и дома и с работой. Но что если он прогонит нас, едва выслушав? Найти пристанище и работу нужно быстро, тех, кого сочтут бродягами клеймят, и…

Я выругалась, благо в лесу слушать было некому. Никуда нам не сбежать, даже в город, потому что пятнадцать лет назад король издал закон, запрещающий работникам – трудоспособным гражданам, если говорить современным языком – сниматься с места без разрешения лорда. Вот почему у Евы даже мысли не появилось о побеге!

Впрочем, если выбирать между несправедливым законом и жизнью – само собой, жизнь дороже. А рабство – это смерть, карьера Роксоланы6 мне точно не светит.

Значит, хватать младших и бежать. И чем быстрее, тем лучше, и без того неделя потеряна. Вещей у нас немного и…

Додумать я не успела: из-за деревьев вышли двое. Средних лет, прилично одетые, один постарше и чуть повыше. Я попятилась: выражения лиц мужчин не предвещали ничего хорошего. В следующий миг я узнала старшего. Когда Гильем появился у нас, этот следовал тенью, отойдя от хозяина лишь для того, чтобы выставить остальных спутников из зала и закрыть наружную дверь. Я, помнится, дернулась тогда. Дверь в питейное заведение должна быть открыта весь день, дабы бейлиф7, если вдруг будет проходить мимо, всегда мог убедиться, что внутри не творится ничего непотребного, не переступая порога и не оскверняя себя посещением пивной. Отец это правило соблюдал неукоснительно, дескать, скрывать нам вовсе нечего, и неважно, что трактир – не пивная.

Откуда они взялись сейчас? Гильем же уплыл, я сама это видела!

– И где это тебя носит? – поинтересовался старший.

Я попятилась.

– На заработки.

– В замок. На заработки, – ухмыльнулся он.

Да какого рожна? Насколько я помню, его наниматель под домашний арест меня не сажал.

– …Тайком в ночи улизнув.

Так вот в чем дело! Видать, его оставили меня сторожить. Проворонил, когда я уходила из дома, и решил – сбежала. Испугался нагоняя от хозяина, а теперь решил сорвать злость и за то, что меня упустил, и за свой страх.