Засранец Бэдд (ЛП) - Уайлдер Джасинда - Страница 5

Я моргал, пытаясь понять и переварить то, что он сказал.

— Ты наговорил достаточно, малыш.

— Я просто имел в виду…

— Как ты сказал на свадьбе, я не дурак, Ксавьер. Я понял, что ты имел в виду. Мне просто нужно это обработать. Мой мозг работает исправно, но не так быстро, как твой.

— Исходя из моего опыта, таких вообще единицы.

Он сказал это просто как факт, а не чтобы похвастаться.

— Так ты говоришь, что я… Я влюбился в нее?

— Влюбился? — Ксавьер поморщился. — Да вы только встретились, все, что вы сделали, — занялись сексом. Ты буквально не имеешь ни малейшего представления об этой особе, Зейн. Знаешь, существуют и другие эмоции помимо любви и вожделения, которые ты можешь испытывать к женщинам.

— Да неужели? И какие же? — спросил я с любопытством и удивлением.

— Дружба? — предположил он, привычно не обратив внимания на тонкую нотку сарказма в моем голосе. — Уважение. Сострадание. Любопытство. Нужда. Желание, но как к компании или человеку, а не физическое желание, которое для большей ясности обозначим термином похоть. И правда, диапазон человеческих эмоций так широк и многообразен, что, боюсь, у нас не найдется адекватной терминологии для всех возможных нюансов и вариантов.

— В какой бездне ты берешь это дерьмо, Ксавьер? — потряс я головой.

— Я читаю постоянно и очень быстро, и у меня есть врожденное любопытство, которое заставляет исследовать широкий круг вопросов. — Он повернулся, чтобы посмотреть в окно на розовый рассвет на горизонте. — Математика, естествознание, электроника и робототехника, физика — это предметы, которые я изначально понимаю. Я обладаю очень логичным умом, поэтому эти предметы легки для меня. Люди не… логичны и не предсказуемы, за исключением некоторых моментов поддающихся логике и прогнозированию… человечество — тяжелая, сложная тема. Психология, эмоции… это то, что я не могу понять так же легко, как дифференциальное исчисление или квантовую физику, — он глубоко вздохнул, а я сидел в тишине и слушал, ведь Ксавьер редко говорил о себе. — Как и большинство гениев, я борюсь с самовыражением и еще больше с пониманием людей. Я имею в виду, что понимаю людей на антропологическом уровне, но когда дело доходит до взаимодействия с людьми? Я гораздо менее уверен в себе в реальных социальных ситуациях.

— Это, вероятно, самый глубокий разговор из всех, что у меня был в… — я сверился с часами на плите, — пять утра.

— Правда, — улыбнулся он, устремив взгляд в космос, — я часто сижу с Хаджи после нашей смены, и мы говорим о многих глубоких и сложных проблемах вплоть до утра.

— Кто такой Хаджи? — спросил я.

— На самом деле его зовут Мухаммед ибн Ибрагим, или что-то вроде. Хаджи — это титул, который он получил, совершив паломничество в Мекку, называемое хадж.

— Ах, да, — кивнул я, — я слышал о чем-то подобном.

— Он работает в вечернюю смену со мной еще со школы. Он очень умный, очень эрудированный и хорошо говорит. Мы, так сказать, немного странная парочка, так как ему уже далеко за пятьдесят, а мне едва исполнилось восемнадцать, и мы из совершенно разных культур и традиций, но разделяем странное любопытство, и ни один из нас на самом деле не чувствует, что мог бы где-то вписаться.

— Ты восхитительный человек, Ксавьер, — хмыкнул я.

— Восхитительный? — Он посмотрел на меня в полном недоумении. — Что это значит? В каком смысле я восхитительный?

— То, что ты рассказываешь, то, как ты это делаешь? Ты говоришь как кто-то из… даже не знаю, скорее как Джейн Остин или Чарльз Диккенс, а не восемнадцатилетний приблатненный хипстер, — я встал и отнес чашку в раковину, похлопав его по спине. — Я рад, что мы проведем этот год вместе, братишка.

— Я тоже. — Он наблюдал за мной, пока я не дошел до своей комнаты, затем снова заговорил. — Так… что ты решил по поводу этой девушки?

— Выслежу ее, — пожал я плечами. — Посмотрим, смогу ли я найти способ убедить ее уделить мне время днем.

— Думаешь, афоризм о том, что за счастье стоит бороться относится к женщинам, Зейн?

Я остановился и оглянулся на него.

— Думаю, я собираюсь это выяснить, брат.

Мара

— Ты так не сделала.

Это были слова Клэр, которая сидела напротив меня в кабинке дешевой забегаловки, очень далеко от «Badd’s Bar and Grill». Было уже за полночь следующего дня, когда я ушла от Зейна, и меня допрашивала лучшая подруга.

— О, поверь, сделала.

Клэр была такого же роста, как и я, и мы обе были натуральными блондинками, но на этом сходство заканчивалось. Она была более хрупкого телосложения, стройная, с, как она сама их называла, грудью размером с комариный укус и мальчишеским задом, со стрижкой пиксибоб, которая была окрашена в розовый с того самого раза, когда я видела ее последний раз. В то время как я… фигуристая, так сказать. Я поддерживала форму, но только спортзал и здоровая еда могут сделать так много. Они не смогут, например, уменьшить визуальный эффект четвертого размера груди с моими сто шестидесяти пяти сантиметрами, и не смогут уменьшить пышность моей попки, которая всегда была… щедрой, скажем так.

Красота — это намного больше, чем размер чашки бюстгальтера и размер джинсов, и хотя у Клэр было не так много выпуклостей, она, официально заявляю, была самой красивой девушкой, которую знаю и люблю так сильно.

Что мне иногда не нравится, так это ее настойчивость ткнуть меня лицом в мое же дерьмо. Я имею в виду, да, это отчасти то, почему я люблю эту сучку так сильно, но, боже, это так раздражает, когда я просто хочу, чтобы меня оставили в покое и дали свалить с моим же дерьмом.

Как сейчас, например.

— Еще раз расскажи мне, как он выглядел, — потребовала она. — В подробностях, будь так добра.

Отпив «Каберне Совиньон», я тяжело вздохнула.

— Я уже говорила тебе, как он выглядит, Клэр.

— Знаю, но просто чувствую, что, если верить твоим словам, он стоит того, чтобы это повторить.

Я покачала головой из стороны в сторону.

— В этом есть смысл, — еще один большой глоток. — Хорошо. Он охренительных шесть футов ростом и весит не меньше двухсот фунтов. И, дорогая, этот засранец — одни сплошные крепкие мускулы. Если в нем больше восьми процентов жира, то я — моя двоюродная бабушка Люсиль. Его тело такое… рельефное. Ты же знаешь, тот тип, что мы обе любим, правда же? Он не из тех бодибилдеров, которые выглядят так, будто пытаются стать одной большой загорелой мышцей. У него все мышцы в нужных местах. Вот какой Зейн.

— Руки как у порноактера? — предложила Клэр.

Я притворилась пораженной.

— Руки как у порноактера? Сучка, он весь целиком одно сплошное порно. У него грудь как у порноактера, и пресс как у порноактера, и бедра как у порноактера, и…

— Член как у порноактера?

Я вздрогнула, и на этот раз не притворялась.

— Клэр… ты и понятия не имеешь.

— Жаль, что у меня нет этого понятия.

— Да уж, правда, не имеешь. Имею в виду, если бы ты на самом деле переспала с ним, я была бы вынуждена вызвать тебя на дуэль за нарушение женского кодекса, но, серьезно, член этого парня… ему нужен собственный трехзначный междугородный телефонный код. Он может быть профессиональной моделью члена.

— Ты имеешь в виду порнозвездой?

Я покачала головой.

— Это не просто штуковина; если бы модели пениса были произведением искусства, то он был бы моделью пениса. Потому что он просто… он красивый, Клэр. Как… я просто хочу дотронуться до него, подержать его и смотреть на него, и…

— И назвать его Джорджем?

Я закашлялась от смеха, чуть не выплюнув вино.

— Да! Я буду любить его, и обнимать, и сжимать, и называть Джорджем [1].

— Я назову его Сквиши [2], он будет только мой, будет моим Сквиши. Иди ко мне Сквиши!

— Хорошо, Дори, — я вытерла подбородок салфеткой для коктейля. — Давай серьезно. Он действительно удивительный.