Тафгай 5 (СИ) - Порошин Влад - Страница 25

— Это чего они в конце кому привет передали? — Почесал затылок фрезеровщик Данилыч.

— Ясное дело кому, котам, — хмыкнул его друг Казимир Петрович

Следующий день, 13 апреля, после эпической ничьи с хозяевами чемпионата наш тренерский штаб объявил выходным. Правда, Всеволод Михалыч предупредил, чтоб мы гуляли, да не разгуливались, так как уже завтра, 14 числа, с большим нетерпением наших заброшенных шайб ожидали шведы. И по окончании завтрака перед большинством игроков команды встал нелёгкий выбор: либо проваляться весь день в гостинице, либо одну половину дня бесцельно побродить по городу, а вторую — всё равно проваляться. Пражские магазины, после Стокгольма, Хельсинки и Мюнхена никакого покупательского ажиотажа не вызывали. Смотреть кино без знания чешского языка было неинтересно, а знакомится с пражскими барышнями — бесперспективно.

— Чего развалился? — Спросил я Борю Александрова, который поверх покрывала улёгся на кровать в спортивном костюме.

— Надоело всё, — пробормотал «Малыш» с закрытыми глазами. — С октября прошлого года — хоккей, хоккей, самолёт, самолёт, автобус, автобус…

— Гостиница, гостиница, — продолжил я визуальный ряд своего юного друга. –Пошли, щёлкнемся для истории на фоне собора Святого Вита, или на фоне Пороховой башни.

— С одним условием, — Боря приоткрыл один глаз. — Я выпью кружку пива, здесь оно не хуже, чем в Мюнхене. Не пьянства ради, а чтоб немного мозги «перезагрузить».

— Сегодня одну можно, — кивнул я. — А я пражских колбасок отведаю, говорят они тоже не хуже мюнхенских.

«Странный день, — подумал я, когда мы вышли из отеля. — Центр города, Вацлавская площадь, а народу минимум. Где-то там, на горизонте около Национального музея кто-то бегает, а вокруг никого. А вот погода замечательная, градусов пятнадцать не меньше, как летом на Урале».

— Тебе странным ничего не кажется? — Спросил я Бориса, после того, как мы, завернув за угол, пошли в сторону Площади Республики к Пороховой башне, к массивному готическому сооружению, которое лично мне всегда напоминало дом великана. — Народу что-то мало вокруг.

— Ясное дело, будний день, все на заводе вкалывают. — Хмыкнул «Малыш». — Тебе что, народ нужен или пиво? То есть я хотел сказать фотограф и колбаски. Кстати, давай в погребок заглянем, а то фотографироваться пока настроения что-то нет.

— Странный погребок, — я почесал свой затылок и подумал: «Здесь же вроде как «Аптека» была, а сейчас ступеньки немного вниз и характерная для «харчевни» дубовая дверь». — Ты куда? — Окликнул я Борю, который уже спускался, надо полагать, на запах чешского пива.

— Цены узнаю, — соврал он мне.

Пришлось тащиться следом в полуподвальное помещение. Но какого же было моё удивление, когда за дубовой дверью оказался не бар со столиками, а прилавок, за которым простирались огромные полки с книгами. И судя по корешкам, эти фолианты были напечатаны гораздо раньше, чем я появился на свет. Боря, как и я, когда мы замерли в плохо освещённом, кажущимся безразмерным и гигантским полуподвале, приоткрыл рот.

— Слушай, есть идея, — почему-то прошептал «Малыш». — Давай купим здесь какую-нибудь старинную книженцию, а в Союзе её загоним с хорошей наценкой. А лучше две, или три. Валюты у нас с тобой завались, а рублей «кот наплакал». Ко мне Алёнка хотела в мае приехать…

Про Алёнку Боря договорить не успел, так как с боку открылась маленькая незаметная дверь, и в странном книжном магазине появился либо его хозяин, что было крайне странным для социалистической страны, где всё самое дорогое принадлежит государству, либо продавец. Это был лысый невысокий мужчина с седой бородой в кожаной жилетке и серой рубашке. Из нагрудного кармана жилетки свисала золотая цепочка от часов.

— Привет, дядя, — поздоровался мой юный друг. — Что у тебя здесь можно купить подешевле, чтобы потом в СССР продать подороже? А то у вас в Праге нет нихрена. Отстаёте вы пока от Стокгольма и Мюнхена. Что? Нихт ферштейн? Глухой, наверное. — Сказал «Мылаш» уже мне.

— А вы чего желаете? — Улыбнулся продавец, спросив меня на чистейшем русском языке.

— Я бы чего-нибудь интересного и необычного почитал, — ответил я, почесав затылок. Кстати, идея Бориса мне в принципе понравилась, так как коллекционеры редких книг могут быть необычайно щедры.

— Интересного и необычного, — хмыкнул мужчина. — Вы прямо как султан Сулейман Великолепный, он же библейский царь Соломон. Тоже так бывало заглянет по-свойски, и просит почить чего-нибудь интересного и необычного. Мудрейший был человек, покровительствовал поэтам, художникам, сам писал стихи. Правда, стихи были не очень. — Поморщился продавец, а затем, вынув из нагрудного кармана золотые часы, посмотрел, который сейчас час. — Хотите заглянуть в книгу «Перемен»? Очень интересная книженция, гарантирую.

— Давайте ваши «Перемены», берём! — Обрадовался «Малыш». — А то у нас на сегодня большая культурная программа, а так же ещё пиво, колбаски и фотография. Выбиваемся из графика, дядя.

Мужчина, спрятал часы обратно в нагрудный карман жилетки, подмигнул Борису и из-под прилавка, где обычно бдительные советские продавцы держат для нужных людей «дефицит», вынул очень большую и старинную книгу.

— Из этой книги можно узнать, что будет в будущем. — «Дядя» протарабанил заковыристый джазовый ритм длинными музыкальными пальцами по обложке, которая почернела от времени. — Называйте число и место действия и посмотрим, что в это день там должно будет произойти.

— Кхе, — крякнул я, так как лично мне захотелось сразу узнать многое. — А почему фолиант называется книгой «Перемен», а не какой-нибудь книгой «Предсказаний»?

— Потому что, уважаемые, паны, если в настоящем чего-нибудь накрутить такого этакого, то будущее поменяется. — Заулыбался продавец и уже подмигнул мне. — Не вам ли это знать, молодой человек?

— Сколько стоит твой «талмуд» дядя? — Вновь влез «Малыш». — Заворачивай, берём не глядя!

— Подожди, Боря, поверим «Перемены» на качество. — Я похлопал друга по плечу и назвал первую интересующую меня дату. — 8 декабря 1991 года усадьба в Беловежской пуще «Вискули».

— Вискули, Вискули, не тревожьте солдат, — пропел странный продавец и что-то прошептав, открыл толстенную книгу сразу на нужной странице.

Я моментально вперился глазами в появившиеся строки, которые были напечатаны на нормальном русском языке. «Состоялось празднование пятилетнего юбилея экономического союза восточноевропейских народных республик. На празднике присутствовали…», — прошептал я себе под нос. А дальше шло больше десятка разных фамилий и должностей, который стали расплываться перед моим взором. И заметив это, продавец резко захлопнул книгу «Перемен».

— В будущее долго смотреть нельзя. — С сожалением произнёс он. — Загадаете ещё дату или достаточно?

— Загадаем! — Хлопнул кулаком по прилавку Боря. — Чё бы ещё спросить?

— 26 апреля 1986 года, Припять. — Отчеканил я каждое слово, с болью вспомнив свою первую любовь, которая умерла молодой, пострадав от аварии на Чернобыльской АЭС.

Мужчина перестал улыбаться и, вновь что-то прошептав, открыл толстенный фолиант сразу на нужной странице. «Прошла седьмая реконструкция атомной электростанции. Сварная конструкция придавила рабочего Иванова, сломав ему ногу. Государственная комиссия рассмотрит вопрос о…», — у меня опять всё поплыло перед глазами, и я уже сам отринул назад от книги, которую мгновенно закрыл продавец.

— Я ещё хочу посмотреть одну дату, — упрямо пробормотал я, протирая кулаками глаза. — 28 сентября 1972 года, город Москва.

— Учтите молодой человек, — тяжело вздохнул странный продавец. — У вас конечно организм крепкий, но если третий раз за день заглянуть в будущее, то можно и заболеть. К примеру, ангиной.

— Ангина — это не французский насморк, открывай, говорю! — Проревел я, почувствовав непреодолимый спортивный азарт.

— Желание клиента — закон, — хмыкнул мужчина и практически тут же открыл нужную страницу, без всяких перешёптываний.