Пламенный вихрь - Джойс Бренда - Страница 18
- Предыдущая
- 18/76
- Следующая
Он не знал, кого ненавидел больше: шлюху мать или отца-калифорнио.
Его жизнь изменилась в восемь лет, когда дон послал за ним, потому что два его брата погибли. До того момента как мать сообщила, что отсылает его, он даже не знал, кто его отец. По сей день он понятия не имел, каковы были отношения между его родителями или как они познакомились.
Первая жена дона Фелипе, донья Анна, не дала ему еще одного наследника. Постаревшая раньше времени, она оказалась неспособной рожать детей. Она умерла через шесть лет после приезда Бретта, после нескольких выкидышей, и к этому времени дон Фелипе воспринял ее смерть с облегчением. Он сразу женился на пятнадцатилетней Терезе, происходившей из старинной аристократической семьи, в которой рождалось много мальчиков.
К этому времени Бретгу было почти четырнадцать. За годы, прожитые в доме отца, он получил образование, но во всем остальном на него или не обращали внимания, или поносили. Он научился читать и писать на испанском, французском и английском, а говорить на всех этих языках он уже умел. Он даже выучил немного латынь. Он неплохо успевал по математике, геометрии, географии и истории и отличался в езде верхом, фехтовании и стрельбе из пистолета. Он научился говорить, ходить и вести себя кик джентльмен, хотя и знал, что не был таковым.
Дону Фелипе он был как будто безразличен, не считая случаев, когда у Бретта что-нибудь не получалось. Тогда его отец сердился и наказывал Бретта, как правило тростью. Он никогда не давал удовлетворения, когда его били, — он никогда не плакал.
Все шесть лет до самой своей смерти донья Анна отказывалась даже видеть его, не то что разговаривать с ним, хотя и обсуждала его с другими. Он знал, что незаконнорожденный, но это никогда его не волновало, пока однажды не услышал, что жена отца, когда говорит о нем, называет его ублюдком. Тогда он испытал гнев и стыд, каких никогда не испытывал прежде.
Остальные тоже смотрели на него свысока. Маленькая София — его кузина, почти того же возраста, что и он, удивительно красивый ребенок с иссиня-черными волосами и темными глазами — относилась к нему высокомерно и с упоением называла его «ублюдком», зная, что он не может побить ее, как бы ему ни хотелось. Она любила насмехаться над ним. Даже сейчас при мысли о ней он застыл от гнева.
Ну и конечно же еще была тетя Елена. Он невольно улыбнулся. Что именно имел в виду дядя Эммануэль, говоря, что тетя Елена, его жена, осталась такой же, как прежде? Неужели он не знал, что она была шлюхой, как и мать Бретта?
Это случилось, когда ему было почти шестнадцать. Бретт начал интересоваться девушками годом раньше — по такой степени, что несколько служанок стали сводить en с ума. Он даже начал видеть их во сне… Однажды днем он наткнулся на тетю и ее партнера в укромном уголке сада.
Он зачарованно следил, как его тетя совокупляется с конюхом. Никто из них не снял одежды, о чем он пожалел, по ее юбки были задраны до талии, и у нее были длинные белые ноги. Бретт наблюдал, как конюх тычется в нее, пока сам не потерял самообладание и не совершил непростительную бестактность — вскрикнул.
В мгновение ока Елена столкнула с себя парня, опустила юбки и застегнула лиф.
— Кто там? — окликнула она.
Завороженный, не в силах вымолвить ни слова, Бретт вышел из укрытия.
Сначала она испугалась, потом не спеша стала оглядывать его с ног до головы, и он снова стал твердым и горячим. Она улыбнулась:
— Пабло, теперь иди. Увидимся в другой раз. Подойди сюда, Бретт.
Когда Бретт двинулся к ней, сердце его бешено билось. Он не знал, чего ожидать, но твердо знал, что у тети Елены будут страшные неприятности, если кто-нибудь узнает, чем она занималась. Она стояла, расстегивая лиф, и Бретт ахнул, когда из него вырвались полные, в голубых прожилках, с отвердевшими сосками груди.
Бретт совсем потерял голову. Он понимал, что это нехорошо, ведь единственным человеком, который ему нравился, был дядя Эммануэль, но ему было шестнадцать лет и кровь его кипела. За ладонями вскоре последовали его губы и он принялся безумно сосать ее огромные твердые соски, отчего Елена гортанно рассмеялась:
— У тебя безошибочные инстинкты, Бретт. Вскоре он уже погрузился в нее, вонзаясь дико, лихорадочно… Никогда прежде он не испытывал ничего подобного.
За месяц, оставшийся до его отъезда, она многому научила его. Бретта переполняло чувство вины, но он был не в силах сдержать себя. А потом донья Тереза, новая жена отца, родила сына, Мануэля, и пропала всякая необходимость в том, чтобы Бретт оставался…
Бретт решил не обращать внимания на письмо. Дон Фелипе как был, так и оставался равнодушным ублюдком, а София — все той же сучкой. Елена наверняка все та же шлюха… и ему на всех на них плевать. Он скомкал письмо и бросил в камин.
Будь проклят этот Бретт д'Арченд.
Сторм яростно расхаживала по спальне, вес еще в костюме для верховой езды. Она не могла не думать о нем, не могла избавиться от стоявшего перед глазами смуглого красивого лица. Она не могла забыть, как освещалось изнутри его лицо, когда он улыбался, или как маленькие лучики разбегались от его глаз в редкие моменты хорошего настроения. Проклятие!
Она не могла забыть ощущение его губ на своих губах, твердых и нежных, а потом — свирепых и злых. Она рухнула в кресло и закрыла лицо руками.
Ее тело ее предало. Пока разум пребывал в оцепенении, когда он поцеловал ее, ее тело поддалось, стало нежным, податливым, теплым, нетерпеливым. Ей нравились его поцелуи!
Даже теперь от одного только воспоминания ее бросило в жар.
До этого ее целовали только однажды, и ей это было отвратительно. Ей даже, никогда не нравились мальчики, кроме как в качестве товарищей, с которыми можно охотиться, скакать верхом и бороться. На нескольких последних торжествах, которые посещала ее семья, Сторм чувствовала себя чужой среди девушек своего возраста, у которых на уме была только одна тема — мальчики, Сторм считала их глупыми. Ее гораздо больше интересовало, что их лучшая кобыла собирается жеребиться, и что медведь стал таскать скот у соседей, и бандит Мак-Рей, за которым гонялись рейнджеры.
Сейчас Сторм ощущала себя несчастной. И разозленной. И униженной. Мысль, будто Бретт знал, что ей понравились его поцелуи, была совершенно непереносима. Похотливая свинья. Тщеславный павлин. Дерьмо. Слава Богу, У нее хватило ума сообразить, как далеко все это заходит. Она постаралась ему неплохо врезать. Ему было больно, она это точно знала, и эта мысль радовала ее беспредельно.
В дверь постучали; вошла горничная, неся обед, и Сторм поняла, что умирает с голоду. Она сразу накинулись на еду и прикончила все до последней кротки — бифштекс с картошкой, бобы и салат, и даже съела вишни из компота. Она ощущала такое смятение и стыд, что не решилась встретиться с Полом за обеденным столом внизу.
Сторм не была дурочкой. Она знала об отношениях между полами. Точнее, она с детства видела, как совокуплялись лошади, собаки и коровы. Однажды она даже застала своего брата Ника в кладовке с одной из горничных. Сторм невольно улыбнулась при этом воспоминании: Нику было всего шестнадцать лет, высокий и костлявый, он почти затерялся среди обширных прелестей чувственной ирландки. Так что она знала весьма много о том, как совокупляются мужчина и женщина, и сегодня днем она прекрасно поняла, что означала эта появившаяся между ними твердость. Это придало ей силы вырваться, вернуло ей здравый смысл. От этой мысли она вспыхнула. Бретт хотел овладеть ею, так же как Ник овладел Розой. Она покраснела еще больше: понимание происшедшего щекотало ей нервы.
Ей стало стыдно. Теперь она понимала, почему у отца и матери бывает такой одинаково довольный вид, почему они вечно дотрагиваются друг до друга и целуются. Но это совсем другое. Они были женаты. Они любили друг друга. Сторм никогда даже не задумывалась, что мужчин и женщин может тянуть друг к другу, но теперь, когда она это поняла, ей стало ясно, что это хорошо и правильно, если происходит между любящими мужчиной и женщиной. Но ведь она не любит Бретта, она его совершенно не выносит. Возможно, даже ненавидит его. И она ему уж точно не нравится. Тогда что же с ней происходит?
- Предыдущая
- 18/76
- Следующая
