Зов (СИ) - Стерх Юрий - Страница 13

Отец всегда ходил в рейды в одиночку, и сослуживцы дали ему за это позывной Перст. Во время очередного рейда к американской базе, находившейся на побережье, и произошел с ним тот самый случай. С трех сторон базу плотно окружали непроходимые джунгли. А наши вьетнамские товарищи с севера очень любили вокруг военных баз понаставить всяких смертоносных и коварных сюрпризов. В тот раз они что-то там напутали в метках опознания своих хитроумных ловушек, и ничего не подозревающий отец влетел прямо в одну из них. Это оказалась одна из самых неприятных ловушек, какие только умели создавать наши изобретательные вьетнамские друзья. Американцы называли ее «пунджи» — «острая боль». Нога проваливается в яму и натыкается там на заточенные колышки, обильно смазанные фекалиями, ядом или уже сильно разлагающийся мертвечиной. После такого мало кто выживал. Быстрая ампутация прямо на месте — подарок судьбы!

Так вот, отец, матерясь, вытащил ногу из ловушки, мысленно пообещав пообщаться с вьетнамскими товарищами по возвращении лично. Затем тщательно обработал раны, остановил кровь, вколол себе антибиотик и через сорок минут, прихрамывая и проклиная на чём свет стоит весь их братский народ, начиная с товарища Хо Ши Мина, двинулся дальше. Где-то с час его немного лихорадило, а потом всё прошло! Через два дня на месте пробоев от кольев были только темные пятнышки.

Вот так!

Еще, как оказалось, мы очень сильные гипнотизеры.

У кого-то в нашем роду способности к гипнозу посильнее, у кого-то послабее, у меня же пока их нет совсем. Я не чувствую в себе ничего! Может, позже что-то и проявится… не знаю. Но отец говорил, что проявится обязательно, и что мне на этом моменте не надо особо зацикливаться, придет и мое время. Причем на нас самих совершенно никакой гипноз не действует, ну совсем никак! А наш — на всех без исключения.

— Ну а как ты хотел? — улыбаясь, говорил мне отец. — Думаешь, легко мне только при помощи одного грима изображать из себя старика? Грим и внушение намного лучше, чем просто грим, поверь мне.

Оказывается, с этим нашим затянувшимся старением целая проблема. Нам постоянно приходилось скрывать свой истинный возраст. Когда приходило время, мужчины нашего рода изображали из себя немощных стариков, а после, имитируя свою смерть, исчезали где-нибудь за границей и начинали там новую жизнь.

Мой дед не дожил до наших дней, погиб в сорок третьем, а вот прадед двухсот пяти лет отроду жил на юге Франции и по сей день изображал из себя добропорядочного французского пенсионера.

А прапрадед умер всего полтора года назад в возрасте двухсот пятидесяти девяти лет в удаленном ските какого-то там забытого всеми монастыря.

— А ты деда своего давно видел? — поинтересовался я.

— Как понимаешь, постоянной связи с ним нет. Иногда присылает о себе весточки и всё. Просто ведомство, в котором я работаю, имеет очень длинные руки и уши, а вот в том, что он жив и здоров сейчас, у меня нет никаких сомнений. Я это чувствую. Мы виделись лет десять назад, он приезжал в Москву как самый обыкновенный турист. Кстати, он в прекрасной спортивной форме и дряхлым стариком его никак не назовешь!

Я в тот вечер во все глаза смотрел на отца, любуясь его стройной атлетической фигурой. В голове никак не укладывалось, что ему тоже уже лет немало.

Сила, выносливость, гибкость при наших немалых габаритах — всё это было просто запредельным и выходило за рамки понимания обычных людей. Но со слов отца, мы понемногу теряли свои способности. Например, один наш родич по имени Гудим жил где-то шестьсот пятьдесят лет назад. Так вот этот Гудим пробегал в полном доспехе без остановки свыше ста вёрст и мог потом целый день махать мечом, сражаясь с врагами без устали.

— Кстати, вот этим вот самым, — сказал отец, подойдя к стене и снимая с крюков тяжелый средневековый двуручный меч.

Я с благоговением взял семейную реликвию и ощутил, что сейчас у меня в руках что-то знакомое, близкое. Как будто это мой собственный меч, и я только вчера повесил его на стену в кабинете отца.

— Почувствовал? — спросил отец, уловив мое состояние.

Я кивнул.

— Мы называем это родовой памятью, сынок. Еще одна способность, для которой у нас пока нет объяснения.

— А это? — Я указал рукой на другое оружие на стенах.

— Да это всё оружие твоих предков, но об этом чуть позже. У нас на это еще будет время.

Я другими глазами взглянул на клинки. Мое воображение тут же стало рисовать их в действии: как на экране замелькали кадры отчаянных схваток, из которых мои предки выходили победителями…

Отец положил мне руку на плечо.

— Потом, сынок, об этом расскажу.

Итак, мы теряли свои способности. Понемногу и не быстро, но теряли. По словам отца, в своей лучшей форме он пробегал с обычным железным ломом за плечом километров восемьдесят, а потом его хватало на то, чтобы без перерыва постучать этим ломом по деревьям часа два или три. Но затем железка сама выскальзывала из ослабевших рук, держать ее уже не было никаких сил.

— Мы живем совсем в другое время, — говорил отец, — в наше время на первое место выходят умственные способности, а не сила! Умение, прежде всего, работать головой, принимать быстрые и правильные решения — вот залог нашего процветания и долголетия. Ты, наверное, и сам не раз замечал, как легко тебе дается обучение в твоем интернате?

Я кивнул, соглашаясь, и уже сам ухмыльнулся.

У нас в интернате были далеко не самые плохие учителя. Они умели толково и грамотно объяснить материал спортсмену, у которого в голове, кроме тренировок и девчонок, не было вообще ничего. Мы даже умудрялись со своими спортивными мозгами выигрывать московские олимпиады по математике и физике, да и по другим предметам старались не отставать.

Мне и впрямь всё давалось очень легко. Я запоминал с одного раза и уже никогда ничего не забывал. Конечно, я не высовывался особо, учителя меня хвалили, отмечали мою сообразительность и трудолюбие, но мне было далеко до настоящих отличников. Просто, следуя наставлениям отца, я никогда не стремился в эти самые отличники. Хотя при желании заткнуть их за пояс по любому предмету проблем бы не составило. Но не всё в нашем роду было так радужно и безмятежно. Была и огромная ложка дегтя в этой бочке мёда.

На мой вопрос, почему мы так долго живем, и у нас так мало родни, отец меня огорошил просто.

— Потому, что за всю нашу длинную, по человеческим меркам, жизнь у нас рождается всего один ребенок, и это всегда мальчик. И пока мы не обеспечим безопасность этого ребенка до его вхождения в возраст, мы не имеем права рисковать собой. Таков древний закон нашего рода, и мы стараемся следовать ему неукоснительно. Есть, конечно, некоторые исключения из правил, — он похлопал себя по груди, — но это необходимость с моей стороны, а так риск прервать род очень даже велик.

— А как же жёны?

— А что жёны? Жен мы выбираем себе сами, так их еще надо хорошенько поискать! Это должна быть особая женщина с редким составом крови и способная родить крупного ребенка… хотя последнее не столь важно! Но ты со временем сам почувствуешь, кто тебе нужен! Это, наверное, самое страшное проклятие нашего рода, но, к сожалению, это так!

— И как это происходит? Как я пойму, кто мне нужен?

— В самый первый раз, когда ты возьмешь ее за руку, или она прикоснется к тебе, тебя словно пробьет током от макушки до пят. Это ни с чем несравнимое ощущение, и ты догадаешься сразу, что нашел Ее! Правда, если женщина уже рожала, то током не ударит, а лишь легонько кольнет, и у тебя с ней, к сожалению, уже ничего не получится.

— А как с мамой?

— А с мамой и током шибануло, и любовь была настоящая и чистая! С этим мне, сынок, очень сильно повезло. Жаль, что она так рано от нас ушла. Поэтому, прежде чем с кем-то связать свою жизнь, подумай об этом хорошо.

В разговорах пролетел остаток дня и вся ночь. Мы говорили о наших родичах, о трудностях, с которыми нам приходилось сталкиваться, и о том, как мы их будем преодолевать сообща.