Опасная связь (СИ) - Джолос Анна - Страница 1

За окном, не переставая, падает снег. Самая настоящая метель разыгралась. Сугробы по колено, деревья укрыты толстым белым покрывалом. Вечернее небо заволокло сизой дымкой. Зима…

Мария Семеновна, или, как привычнее, баба Маша, наблюдая за происходящим, без конца охает и хватается за сердце. Картина, надо признать, та еще: я сижу за столом, на котором лежат медицинские принадлежности и пропитанные кровью тряпки. Слева от меня с сосредоточенным выражением лица пыхтит ее соседка, с энтузиазмом при этом ковыряя раскаленными щипцами плечо, залитое темно-алой жидкостью.

— От она зараза, — довольно улыбается, бросая в миску пойманную мной шальную пулю.

— Ой, кровища-то как хлещет, Гал! — наклоняясь ближе, всплескивает руками донельзя перепуганная баба Маша.

— Не стойте над душой, Марь Семенна! Щас остановим, тут шить надобно.

Ну зашибись.

— А вы себе пока ваколординчика накапайте. Ишь разнервничались как! Не хватало инфаркт словить! Мне потом еще и вас откачивать? У меня вон дома коты некормленые и муж!

— Ох, ужас какой! Илья, Илья! — тяжко вздыхает пожилая женщина в ответ. — Говорила ж я, доведет тебя кривая дорожка до бяды! Нате вот, полюбуйтесь! Как в воду глядела!

— Не драматизируй, баб Маш, — тянусь к пачке с куревом. — Лучше пожрать организуй.

— Больно будет. Терпи, мой хороший, лады? — воодушевленно предупреждает меня мой доктор.

Молча вставляю в рот сигарету и чиркаю зажигалкой. Что-что, а терпеть приучен с детства.

— Вырос-таки бандюганом, — продолжает причитать Семеновна, разогревая пузатую кастрюлю на плите. — Дурная кровь взяла свое. Весь в папашу! А таким пацаненком рос смышленым! Эх…

— Ну харэ уже, — пытаюсь оборвать ее эмоциональный монолог, но, увы, как обычно, ни хрена из этого не выходит. Ее, коль разошлась, уже не остановить. Пока сама не остынет.

— Думала хать после армии угомониссе! Учиться пойдешь в институт. Полезную профессию освоишь. Ты ж пожарным хотел стать или спасателем.

Профессия. Институт…

Невесело усмехаюсь. Порой жизнь ставит тебя в такие рамки, что все твои «хочу» приходится затолкнуть поглубже, действуя согласно обозначившимся обстоятельствам.

— Хорошо что мать твоя, Наташка, ничего этого не видит! — громко шмыгает носом и ставит на стол тарелку с ароматно пахнущим борщом.

Резкая боль в плече, похожая на укусы десятка пчел, вынуждает вынырнуть из тяжелых воспоминаний, связанных с потерей самого близкого для меня человека.

— Еще немного, — наклоняясь ближе, приговаривает «хирург». — Края раны как следует прихвачу…

Затягиваюсь до рези в легких. Медленно выпускаю дым, стараясь не обращать внимания на ее манипуляции, вызывающие до одури неприятные ощущения.

Швея-мотористка херова.

— Повезло тебе, Илюха, что я во время второй Чеченской работала полевым врачом, — хвалится тетя Галя.

— Повезло, — соглашаюсь, слегка качнув головой.

— Повязку наложим и все, как новенький будешь!

— Отрадно.

— Эти две таблетки выпьешь сейчас. Остальное завтра и в течение пяти дней. Пропускать нельзя. Понял? — угрожающе сдвигает широкие брови к переносице, и я (про себя, естественно) снова отмечаю ее сходство с Брежневым. — Готово! Зацените!

Проходит еще пара мучительно долгих минут, и бабы наконец сваливают из кухни. Семеновна, не прекращая сыпать междометиями, отправляется провожать соседку восвояси, оставляя меня в желанном одиночестве.

Как только за ними закрывается дверь, вздыхаю с нескрываемым облегчением. Башка раскалывается от их неугомонной трескотни. Перегруз.

Пододвигаю к себе тарелку, отламываю кусок от свежевыпеченной булки хлеба и принимаюсь за ужин. У бабы Маши всегда отменная жратва. От одного только запаха желудок нещадно сводит.

Вырубает меня надолго. Снится какая-то нервирующая муть. Погоня. Обстрел. Видимо, подуставший мозг все еще стремится проанализировать случившееся накануне.

Голова при пробуждении тяжелая. Глаза слипаются. Чертово плечо неприятно ноет. В общем, из подвала вылезаю недовольный и разбитый. В самом прескверном расположении духа.

Не одупляю, отчего за окном снова темно. Сперва думаю, что на дворе все еще ночь, но, взглянув на старые часы, с удивлением обнаруживаю стрелку, застывшую на цифре семь.

Дергаю шеей. Почти на сутки отключился. Ни хрена себе. Как медведь.

— Пришел в себя, бандюган? — в кухне появляется не по-домашнему разодетая Семеновна. — Садись давай, проблемный, кормить тебя буду.

Хмыкаю.

В этом вся она. Как бы не осуждала, а все равно как к своему относится. По-доброму. С теплом и давно позабытой заботой. Не удивила, когда вместо ругательств, за помощью к Степановне припустила, обнаружив меня, подстреленного, на пороге своего дома.

— Мне отлучиться надо по делам. Ты уж дальше сам похозяйничай, — торопливо выставляет передо мной первое. — Там у сковороде макароны по-флотски. В банке на столешнице компот.

— А рядом добротная сивуха, — киваю, мол знаю.

Прямо день сурка. Словно и не спускался вниз.

— Как плечо? Не тревожит? — оборачивается уже в дверях и морщится.

— Заживает как на псине, — отзываюсь безучастно.

— Сегодня спать будешь в зале. Нечего почки морозить в подвале, — повязывает на голову аляпистый платок. — Таблетки выпей. Галка сказала, что надобно обязательно.

— Помню, иди уже по своим делам, баб Маш. Не дите, справлюсь.

— И не вздумай запивать их самогоном.

Закатываю глаза.

Совсем за кретина держит.

Когда она, испустив очередной тяжкий вздох, удаляется на улицу, достаю пистолет и кладу его на стол. Мало ли, кто пожалует. Теперь, пожалуй, в ближайшее время нужно быть начеку. Без вариантов.

Пока стынет наваристый борщ, думаю, как отблагодарить Семеновну за вынужденный приют. Окидываю взглядом окружающее пространство и в итоге прихожу к выводу, что неплохо было бы сменить старый бормочущий холодильник на новый. Да и плита уже явно доживает свой век…

Шум, доносящийся со двора, прерывает мои размышления. Сперва хватаюсь за пистолет, но, едва заслышав знакомый девичий смех, расслабляюсь и разжимаю пальцы.

Лялька моя из Москвы приехала. Вот так сюрприз!

— Ба! — оголтело кричит на всю хату. — Гостей тебе привела, встречай!

Веселая, судя по голосу. Хорошо, видать, тридцать первое прошло.

Не то, что у некоторых. В КПЗ.

— Ну и где ты? Сюда проходите, ребят. Тут печка, чаю выпьем, согреемся.

Розовощекая и сияющая Алена появляется на кухне. Резко притормаживает у порожка. Улыбка тут же гаснет. В шоке приоткрывает рот, растерянно на меня глазея.

— Как говорится, на ловца и зверь бежит, — хмыкаю, усмехнувшись.

— Ииилья? — произносит, заикаясь.

С опаской косится на пистолет. Затем, хмурясь, посматривает на прострелянное плечо, замотанное бинтами.

— Здрааасьте, баб Маш! — рядом с ней материализуется растрепанная рыжеволосая девчонка.

— Илья, что случилось? — наконец отмирает Ляля. — Где бабушка? Что с рукой?

Отодвигаю тарелку. Стискиваю челюсти до скрежета. За спину ей смотрю, и внутри моментом закипает злость.

— Ты, родная, не с того начала, — изрекаю, вперившись взглядом в столичного пижона. — Не хочешь рассказать о том, как сильно скучала по мне? И поинтересоваться, куда пропал…

— Илья, где бабушка? — повторяет настойчиво.

— Скоро вернется. К Степановне пошла. Че за персонажи? Не представишь? — хрустнув шейными позвонками, склоняю голову влево и откидываюсь на спинку стула.

— Ммои одноклассники, Саша, Роман, — объясняется, на ходу борясь со смущением, красочно расцветающим на ее щеках.

— Роман… — повторяю следом.