Когда мы перестали лгать друг другу? (СИ) - "_lepra" - Страница 4

Она остановилась рядом с Асторией и Гарри, которые обсуждали с Пэнси поездку в Австрию на ближайшие выходные. Рон допивал шампанское, которое уже успело выветриться. Он накинул на плечи жены свой пиджак, заметив, что она немного дрожит от холода, хотя это ни капли не отвлекало ее от спора с Асторией по поводу виллы, которую стоит выбрать. Уизли мягко улыбнулся, продолжая наблюдать за женой, активно доказывающей, что им обязательно нужен небольшой бассейн внутри дома.

Прикусив губу, Гермиона лишь успела подумать о том, чтобы время двигалось быстрее. У нее появилось непреодолимое желание уйти. Казалось, что еще пара секунд и она расплачется под звон бокалов и радостный смех.

Гарри взмахнул палочкой, и огоньки, ранее парившие под потолком, сложились в цифры, обозначавшие время.

Одиннадцать пятьдесят семь.

Мерлин.

Гермиона совершенно забыла про традицию с поцелуем. Теперь ей еще больше хотелось исчезнуть и оказаться на улице, где морозные порывы ветра пронзили бы тело насквозь. Может быть, они смогли бы справиться с пламенем, пожиравшим ее изнутри?

Замерев, все смотрели на немного подрагивающие искрящиеся цифры в ожидании нового дня, а Грейнджер нервно сжимала руки, впиваясь длинными ногтями в мягкую кожу ладоней. Наверное, останутся блеклые следы в виде полумесяцев. Малфой стоял рядом, спрятав руки в карманы брюк. Гермиона искоса посмотрела на него. Он наблюдал за ней, не скрывая этого. Внимательно изучал нечитаемым взглядом, который она чувствовала кожей даже тогда, когда поспешно отвернулась, стараясь скрыть свою растерянность.

Одиннадцать пятьдесят восемь.

Нельзя же просто уйти прямо сейчас?

Эта мысль навязчиво крутилась в голове, не давая покоя. Но как же глупо это будет выглядеть — взять и сбежать за две минуты до полуночи в рождественскую ночь. А время текло невыносимо медленно. Впервые за долгие годы Гермиона не отказалась бы от сигареты. Какая разница, если внутри все уже давно отравлено? Она представила, как сизый дым наполняет легкие, как немного кружится голова, потому что она почти ничего не ела, как на языке остается горько-сладкий привкус яблока и ментола. Сердце болезненно сжалось, и Гермиона нервно выдохнула, прикрыв глаза, чтобы успокоиться.

Одиннадцать пятьдесят девять.

И ей вновь захотелось увидеть перед собой темноту. Она испепеляла взглядом ненавистные цифры и мечтала, чтобы этот день побыстрее закончился. Вокруг стояла тишина, словно время замерло, давая Грейнджер последний шанс сбежать. Она вновь не смогла удержаться и посмотрела на Малфоя. Их взгляды переплелись, когда цифры сменились еще раз, а позже растворились в воздухе золотистым свечением.

Звон бокалов. Громкий смех и радостные возгласы. Гермионе казалось, что хуже уже быть не могло, но она поняла, что ошиблась, когда увидела внезапно появившуюся невысокую брюнетку, стоящую рядом с Малфоем. Она что-то говорила ему, не отрывая глаз с накрашенными черными ресницами, напоминавшими паучьи лапки. Он не обращал на нее внимания, продолжая смотреть на Грейнджер, но, когда девушка взяла его под руку, на миг инстинктивно отвернулся, отвлеченный этим действием. Его взгляд будто приковывал к полу, связывал невидимыми веревками, что были прочнее стали, и, только освободившись от него, Гермиона нашла в себе силы быстрым шагом выйти из гостиной, проталкиваясь сквозь толпу, не заметив, как Малфой пытается высмотреть ее силуэт.

Сев на длинный диван рядом с входной дверью, она дрожащими руками принялась расстегивать застежки на босоножках, которые ни в какую не хотели поддаваться. Грейнджер знала, что с наибольшей вероятностью расплакалась бы, если бы к ней кто-то подошел и спросил, что случилось, куда она уходит или любой другой вопрос, похожий на эти. Пальцы едва слушались, и Гермиона чуть не сломала себе ноготь, но в конце концов справилась с туфлями и наспех надела зимние ботильоны на невысоком устойчивом каблуке. Спустя минуту она уже спускалась по лестнице, на ходу застегивая длинное черное пальто. Дрожь в руках стала слабее, когда Гермиона оказалась на улице.

Редкий снег медленно падал с неба, теряясь в белом покрывале, укутавшем Лондон. Холод был мягким, не пробирающим до костей. Желто-оранжевый свет от фонарей наполнял улицы. На домах ярко сверкали рождественские украшения, благодаря которым создавалось ощущение, что ночь еще не успела опуститься на город. Машины еле ползли по асфальту, тонущему в растаявшем грязном снегу. Смотря на скользящие по тротуарам темные фигуры людей, которые казались лишними в этом ночном пейзаже, Гермиона крутила в голове слова, не помня, где их услышала: одиночество — это нормально. Не обязательно цепляться за кого-то, чтобы чувствовать себя полноценным.

Но тогда почему эта мысль звучала так абсурдно и лживо? Почему пустота города в таком случае так сильно давила, не давая отделаться от ощущения, что в груди разрастается дыра. Кто-то забрал что-то жизненно необходимое, и Гермиона не знала, как вернуть это обратно.

Грейнджер запрокинула голову, широко открыв глаза. Она почувствовала, как по щекам потекли слезы, которые казались обжигающе горячими. Маленькие снежинки таяли на коже и путались в непослушных каштановых волосах. Небо было бесконечно черным и опустилось пугающе низко. Протяни руку — и коснешься его. Непроглядная пустота и бесконечность космического пространства, простирающегося на тысячи световых лет. В сравнении с этим все вокруг резко показалось невозможно маленьким и ничтожным. Иллюзия, туманившая многие разумы, заключалась в уверенности уникальности своего существования на крошечном космическом теле, падающем в бесконечность. Время текло слишком быстро, а в этом огромном туманном пространстве не было ни намека на помощь.

Каждый спасает себя сам.

Когда холод перестал казаться обманчиво мягким, Гермиона поняла, что забыла шарф у Гарри. Она ни за что бы туда не вернулась, поэтому просто подняла ворот пальто, стараясь сохранить хоть немного тепла. Она не хотела использовать согревающие заклинания, которые прогнали бы наступавший холод, потому что именно он возвращал в реальность, не позволяя вновь начать захлебываться в собственных мыслях.

Гермиона решила прогуляться до своей квартиры, которая находилась в паре кварталов. Припорошенный снегом тротуар был немного скользким, и Грейнджер шла медленно, боясь упасть. Она уже собиралась достать наушники и небольшой плеер из кармана пальто, как услышала за спиной торопливые шаги. Обернувшись, она заметила фигуру, быстро приближающуюся к ней. Наверное, это был первый раз, когда она видела, как Драко Малфой почти бежал.

Спустя пару секунд он оказался рядом с ней, тяжело дыша. Полы его пальто развевались от слабых порывов ветра. Он не успел застегнуть ни одной пуговицы. Неужели так сильно спешил? Несколько светлых прядей ниспадали на высокий лоб, касаясь широких темных бровей. Он немного нахмурился, заметив, что Грейнджер слегка дрожит.

Если бы он только знал, что холод был совсем ни при чем.

— Ты забыла шарф.

Не дав ей ответить, он принялся заматывать ее в этот злосчастный шарф, делая это очень неумело и торопливо. Она едва сдержала рассеянную улыбку, смотря на его сосредоточенное лицо.

— Ты ушла, — сказал он, застегивая пуговицы на пальто, а после пряча руки в карманы.

— А ты такой наблюдательный, — вымученная усмешка, а после самая настоящая правда. — Мне стало нехорошо.

Одновременно хотелось, чтобы он ушел, а лучше и вовсе остался праздновать с остальными, но также, чтобы остался, чтобы продолжил этот бессмысленный разговор, в котором фразы состояли всего из нескольких слов. Хотелось прогнать его, чтобы не смотрел так внимательно своими серебристыми глазами, что казались еще ярче, и в то же время безвозвратно тонуть в них, падать и падать в бесконечную серую бездну. Чтобы стало невыносимее. Чтобы перестало быть так больно.

Он опять изучал ее взглядом, а она начинала медленно ненавидеть эту привычку. И любить. Любить так нестерпимо сильно, что хотелось вырвать из себя ту часть, что отвечала за эмоции. Гермионе казалось, что она сходит с ума. Разве можно так сильно привязаться к человеку, почти не зная его? Влюбиться в образ, в глаза, в движения, в слова. Придумать и искренне верить в существование этого миража, которого никогда не было и не будет. Разве можно так глупо и наивно себя обманывать? Мечтать о том, чего с наибольшей вероятностью и вовсе не существует. Видеть в другом человеке иллюзию, построенную на своих желаниях. Влюбиться в собственную боль, от которой не было лекарства.