Хищное утро (СИ) - Тихая Юля - Страница 31

Потом я видела, как один колдун разрубил себя на лестнице Холла заклинанием, — это была какая-то глупая политическая акция, что-то про процветание островов и социальную повестку. Ещё дважды убивали горгульи по моему приказу, а прошлой весной у Адриано Бранги остановилось сердце прямо на заседании Конклава.

И, конечно, я знала, что однажды тоже умру, — и иногда даже представляла это перед сном в ужасающих подробностях, не в силах остановить эти мысли.

Словом, нельзя сказать, чтобы я была особенно тронута этой смертью. Только отвести взгляд было почему-то сложно, и по голой спине пробежала зябкая дрожь. Впрочем, ничего удивительного: оранжерейные окна закрывали сад от зимы, но гуляющий по пространству сквозняк был довольно ощутимым.

— Пенелопа, — это Серхо Иппотис, как всегда несоразмерно тихий, легонько тронул меня за плечо, — могу я вас попросить…

— Горгульи перекрыли здание, мастер Серхо.

— Благодарю.

Полицейские, — все они были сегодня, конечно, не при исполнении, но это мало на что влияло, — оттеснили публику от тела; Харита осталась в саду, а её ребята отошли, и где-то со стороны дыхнуло диагностическими чарами. Сам Серхо присел на крупный круглый валун в центре сада камней и закурил.

— Не расходитесь, коллеги, — так же тихо сказал он, выпуская в стеклянный потолок дым, — скоро прибудут наши друзья из Сыска, и нам с вами будет что обсудить.

Люди, тем не менее, отходили: вид тела для многих был некомфортным. Кто-то из служащих принёс скатерть, и несчастного накрыли ею так, что были видны только начищенные ботинки под мягкой бахромой.

Странно, но не было родственников. Я нахмурилась, пытаясь припомнить хоть один Род, из которого в Огице жил бы ровно один представитель, — и не смогла. Впрочем, может быть, он приехал совсем недавно; или, может быть, кто-то, как наша Ливи, возмутительно проигнорировал национальный праздник.

— Вы видели, кто это? — театральным шёпотом спросила невесть откуда взявшаяся Селия Маркелава.

Я пожала плечами. Лицо показалось мне смутно знакомым, но я не смогла бы ручаться, — возможно, это один из многих сотен колдунов, которым я была когда-то формально представлена; под маской кровавой пены и мучительной боли его было сложно узнать.

— Кто-то должен был видеть, — деловито продолжала Селия. — Не может же никто его не узнать?

Теперь, когда спасать никого было уже не нужно, праздник оказался безнадёжно испорченным, а впереди гостей, очевидно, ждало много часов скуки и неприятных расспросов, праздное любопытство проснулось не только в Селии.

— Молодой мужчина, — со знанием дела говорила та девушка в светлом, которая пыталась окропить пострадавшего колдовской водой. — Думаю, из северных, видели какой нос?

— Его кровь была не в порядке.

— Конечно, она же выливалась!..

— Нет, я имею в виду…

— Не может быть, чтобы никто его не знал.

— Если он недавно приехал…

— Не может быть.

Так продолжалось с полчаса. Гости разбрелись по Холлу; мужчины заняли покерный стол чуть в отдалении от сада камней и тела, и среди играющих я с неудовольствием заметила Ёши. Правда, играли, кажется, без ставок, пустыми фишками, и без большого азарта.

Потом человеческое море всколыхнулось: приехали служащие Сыска, для большей важности — со штурмовой горгульей. Они разбрелись, кажется, по всему Холлу, а к телу вместе с ними спустился, хромая, старик Тибор Зене, седой, как Луна, — на заседаниях Конклава он по большей части просто спал в своём кресле.

Лиса вертелась вокруг тела рыжей стрелой. Мрачный сотрудник с полным каких-то склянок чемоданом натянул перчатки и отбросил в сторону скатерть, а Тибор склонился к земле, к самому лицу погибшего, и не сумел потом выпрямиться, — Серхо пришлось поднять его рывком.

— Да, — печально проскрипел Тибор Зене. — Это Матеуш Вржезе. Бедный, бедный ребёнок!..

Дальше было, действительно, скучно. Опрос проводили двоедушники, хотя Харита и предлагала немедленно вызвать на службу саму себя и всех своих ребят. Я честно сказала, что в течение вечера с погибшим не общалась, произошедшего не видела, а вышла на крик; после этого меня попросили задержаться и проследить за горгульями, охраняющими периметр здания. Вообще говоря, управлять горгульями Холла мог любой член Конклава, но Серхо, похоже, рассудил, что если уж на месте так удобно оказалась Бишиг — пусть она этим и занимается.

Я полагала, что охранять на деле нечего: от крика до того момента, как я велела горгульям занять охранные позиции, прошло довольно много времени, — и убийца, если он был и был не дурак, легко мог успеть покинуть Холл. Его поиски теперь были заботой лис, но среди них нельзя было заметить особенного энтузиазма.

— Его убило хищное утро, — шептались в Холле.

— Хищное утро!

— В Огице? Хищное утро?

— Это проклятие Королей…

Словом, похоже, никто ничего толком не видел, а про Матеуша в толпе ходили только какие-то странные сплетни. Ребёнком он казался, конечно, только Тибору Зене, — ему было вроде бы тридцать пять или около того; в толпе говорили, будто Матеуш ничем толком не занимался, только тянул содержание из Рода, катался по Кланам и неохотно ездил на мелкие заказы по поручению отца. Дар у Вржезе был какой-то водный, подробностей я припомнить не смогла.

Наверное, тем и должно было кончиться. Дар Рода не любит оставаться без дела; а может быть, это проклятие предков недостойным потомкам, — так или иначе, иногда кровь бунтует, и тогда колдун просыпается в хищное утро. Там сон мешается с явью, там слышен шёпот Бездны, там страшные старые сказки становятся реальностью; от того колдуны, говорят, сходят с ума, и даже самая жуткая смерть становится избавлением.

Отпускать гостей стали только ближе к четырём часам утра, когда все разговоры смолкли, а в галерее столпились разномастные стулья, собранные по всем комнатам Холла. Автомобили приезжали один за другим; я обходила периметр, проверяя горгулий и легонько касаясь их чарами. Забывшись, я так и выскочила на улицу в платье, но ледяной февральский ветер быстро привёл меня в чувство.

Мы с Ёши уезжали почти последними, — я даже предложила ему не ждать меня, но он, видимо, продолжал выполнять инструкции и «излучать радость от женитьбы». В машине я тёрла глаза и отчаянно давила зевок, а потом плюнула на приличия, стянула с себя пыточные инструменты, которые люди по ошибке считают туфлями, откинулась на сидении и задремала.

Спала я крепко: ничем другим нельзя объяснить то, что я сползла головой Ёши на плечо и грела руки в полах его траурных халатов. И проснулась — рывком, который мгновенно отозвался в теле тошнотой.

— Извините, — подчёркнуто нейтральным тоном сказал муж, — я не смогу вас донести.

Я вспыхнула, отстранилась и принялась запихивать уставшие ноги обратно в туфли.

От ворот так и шли: прямой, как палка, Ёши с заложенными за спину руками, и я — встрёпанная и зябко кутающаяся в старое пальто. Дорожки были вычищены, и холод не добирался до ног через подошву туфель, зато лодыжки и икры мгновенно покрылись мурашками.

Не знаю, когда уехала с праздника бабушка, но дом давно спал, и только горгульи постепенно собирались у крыльца на заднем дворе. Я толкнула дверь, вывалилась из туфель, взяла по одной в руку и так и пошлёпала наверх, разрезая воздух перед собой каблуками.

В душе мне стало немного легче — от холодной воды сознание прояснилось, и я даже успела отставить жидкое мыло раньше, чем вылила его на голову вместо шампуня. Я тёрла кожу жёстким полотенцем, а в голове крутилось вялое: когда я успела стать такой старой? Ведь ещё года четыре назад бессонная ночь совершенно не была для меня причиной быть такой разбитой…

В общем, на крыльцо я выползла не в самом лучшем расположении духа. Кровь разбилась тягучими каплями, мелькнули металлом серые стрелы горгульих тел, мясная стружка рассыпалась по грязному снегу, — а я закрыла порез на ладони чарами и наконец-то закурила.