Маньяк по субботам - Гостомыслов Александр Петрович - Страница 20

— Сидите, — приказал капитан, почему-то перейдя на «вы», и дважды повторил процедуру.

— Теперь, надеюсь, с инфекцией покончено?

Капитан разогрел мне борщ и гречневую кашу с мясом, оставленные с обеда.

Я хотел все эго наскоро проглотить, но капитан укоризненно покачал головой:

— Зачем же так суетиться за столом, вы испортите себе желудок. Ешьте с удовольствием.

Я понял, что спешкой обижаю его, стал есть неторопливо, и, действительно, борщ и каша с мясом стали гораздо вкуснее.

Затем пошел в кабинет и подробно доложил Граю о посещении кошколовов. Он задал несколько вопросов, вздохнул:

— Сейчас нам приходится действовать вслепую. Если «ошкол» означает кошколовов, то ты их встревожил и принудил к действию. Завтра об этом узнаем. Если «ошкол» нечто другое — время потрачено зря.

— Конечно, мало удовольствия действовать вслепую, но если ничего другого не остается, я готов продолжить.

* * *

Утром в четверг мы заканчивали завтракать. Грай пил кофе, мы с Бондарем — чай, кот Елисей лакал молоко. Градусник за окном показывал минус тринадцать.

— Я поеду с Шуваловым в Пушкин, посмотрю зал для выставки кошек, — сказал Грай, глядя на узорчатое, расписанное морозом окно. — Ты разыщи бригадира кошколовов Евгения Кулика и попробуй поговорить с ним откровенно. Постарайся не ссориться.

— С ним надо пить, — заметил я. — Потом у меня голова заболит.

— Ты не пей из ведра, возьми кружку, — посоветовал Бондарь.

На желтом «ситроене», доставленном родственниками из Парижа, Шувалов заехал за Граем, и они отправились в Пушкин. Проводив Грая, Бондарь, пожаловавшись на стариковский ревматизм, попросил меня сходить за хлебом. Булочная у нас близко, метров двести, не больше. Отчего лишний раз не размять ноги? Я отправился без пальто и без шапки — закаляюсь.

— Не запирайтесь, минуты через три вернусь. — сказал я Бондарю и лишь прикрыл дверь, чтобы Елисей не увязался следом.

Потом-то я уж сообразил, как элементарно меня подловили. Но если знать, где упадешь, соломки бы подсте-лип. Грай говорил мне, что когда детектив несет авоську с батонами, он настолько себя принижает, что становится профнепригодным. По крайней мере, ни оледенелая дорожка, ни скользкое крыльцо меня не предупредили, и шестое чувство не сработало. Вернувшись, я прошел в кухню и остолбенел… Капитан сидел привязанный к стулу, рот заклеен пластырем, а глазами пытался что-то показать. Секунды мне не хватило, чтобы приготовиться. Сзади почувствовал движение воздуха, шагнул вперед и присел. Что-то весьма твердое, потом выяснилось — кусок трубы, словно стальная бомба, ударило меня по голове, и я отключился.

Обнаружил себя лежащим на полу. Прошло, наверное, минуты полторы. Их было двое, в масках — с чулками, натянутыми на лица. Один оглядывал кухню, другой сидел на мне и начинал связывать руки. Я повернул голову — из глаза Бондаря выкатилась слезинка. От крепкого удара в голове у меня все перемешалось. Но, видимо, удар пришелся вскользь, туман рассеивался, я приходил в себя. Положение ужасное — придет Грай, у него нет оружия с собой, и только левая рука действует. Бандиты сделают с нами все, что захотят. От бессилия впору заплакать.

Я стал выдергивать руки из веревки, заворочался, стараясь сбросить бандита. Он не стал меня удерживать. Сквозь чулок я видел, как зло сжались тонкие губы. Он потянулся, поднял с пола обрезок трубы и замахнулся. Сейчас он ударит и — мне конец.

И тут, когда я был на грани отчаяния, голубая молния беззвучно пересекла кухню, это Елисей прямо со шкафа бросился на черную маску, вцепился в лицо четырьмя лапами, прокусил нос, шипя, воя, стал рвать и маску, и лицо.

От испуга и боли бандит заорал страшным голосом, выронил трубу. С трудом оторвал кота от себя, отшвырнул и с криком выбежал из дома. Второй нс сразу понял, в чем дело, но успел повернуться спиной к коту и схватиться за карман, где у него, вероятно, было оружие. Кот взвыл так, что даже мне стало страшно, молнией прыгнул ему на спину, стал рвать одежду и шею.

Второй бандит завизжал от боли и страха, ему, наверное, казалось, что с него живого сдирают кожу, снимают скальп, он закружил по кухне, пытаясь сбросить разъяренное животное, кое-как стряхнул его и опрометью бросился к выходу. Где-то вдалеке взвыл мотор машины, и все стихло.

Я подполз к стенке и сел, опираясь на нее. Бондарь окаменел с вытаращенными глазами. Елисей прошелся по дому, передергиваясь и содрогаясь, дошёл до двери, посмотрел, нет ли еще кого из незваных гостей, и снова походил, нервно дергая хвостом и успокаиваясь. Затем забрался мне на плечо и начал лизать рану на голове — лечил. И действительно, шершавый язык его массировал, зализывал ранку, снимал боль. Мне стало легче, я кое-как поднялся на ноги.

Елисей запрыгнул Бондарю на колени, стал тереться о грудь, подбадривал. Плохо слушавшимися пальцами я развязал старика.

Через три часа вернулся Грай. Осмотрел кухню, спросил:

— Они, конечно, в перчатках были? Трубу в полиэтиленовый пакет положи, пригодится как вещдок… Это не те, кого мы ищем, другой почерк, нас хотят пустить по ложному следу. Наш соперник сам побоялся идти, понял, что мы узнаем его. У этих хватка не та, не сумели кота взять. А вам, Виктор, наука — даже когда детектив несет авоську с хлебом, как бы ни был принижен бытом — он должен оставаться детективом. Кстати, как вам показалось, они могут вернуться?

— Смотря кто и для чего их нанял. Почему бы им снова не проведать нас?

— Ладно, оставим это дело, — Грай провел черту в воздухе здоровой рукой, — Ты в порядке?.. Тогда поезжай и разыщи бригадира кошколовов Евгения Кулика.

Я быстро собрался, по тропке наискосок спустился с холма, на ко юром стоял наш дом, к трамвайной остановке. Через двадцать минут заиндевелый трамвай привез меня на улицу Зенитчиков к заметному кирпичному дому. Парадную лестницу мыли не далее, как вчера, отметил я, поднимаясь на четвертый этаж. Дверь в квартиру оказалась обита реечками и покрыта лаком. Значит, хозяин был рукастый, или не пожалел денег на отделку. Из центра двери на меня подозрительно таращился глазок.

Я нажал на звонок и встал напротив глазка, мне прятаться незачем. Женский голос спросил из-за двери, кого надо?

— Кулик Евгений дома? — спросил я. — По работе к нему.

Дверь открыла пожилая женщина с шерстяным платком на плечах. Произнесла устало:

— Пет его дома… Что передать?

— Передать?.. Я бы лучше с ним поговорил. Может, зайти попозже? Скажем, через час? У меня серьезный разговор.

Она подумала.

— Нет сына дома, вчера ждала, не пришел. Не впервой с ним такое. Примет лишнего на работе, там и уснет. Проспится и утром домой притопает. А сегодня, видно, добавил с приятелями, пора бы уж и прийти, а вот нет.

— Ненадежные приятели, видел их, — посочувствовал я матери Кулика.

— То-то и оно, — вздохнула она, — золотые руки у мужика, а толку никакого. Как вечер, так он «болеет». А если нужно, вы съездите к нему на работу, он, наверняка, там.

— А нельзя позвонить, узнать?

— Где ж ему быть! — всплеснула она руками. — Спит, наверное, сидя за столом. Я уже звонила, не отвечает…

Через сорок шесть минут я добрался до конторы кошколовов. Баки стояли пустыми, но нехороший запах хранило само это место, сама земля. Я поскорее прошел в подъезд. Контора кошколовов — небольшая квартирка на втором этаже — оказалась открытой. Две двери заперты, я толкнул их костяшками пальцев, а в щель под дверью комнатушки бригадира Кулика был виден свет.

Не знаю, хватило бы у меня духу войти в комнату, если бы я знал, что он там убитый сидит со вчерашнего дня. Но я этого не знал. Легонько постучал, не услышал ответа и постучал сильнее. Молчание. Тогда нажал на ручку и медленно, стараясь не произвести шума, открыл дверь. Кулик сидел на стуле в рабочей одежде, навалившись на покрытый замызганным дерматином стол. Воздух в комнате стоял тяжелый, пахло пылью и водкой. С первого взгляда казалось, что Кулик рухнул головой на стол и заснул, уронив руки. Настораживала тишина. Я напряг слух и не услышал дыхания. Потрогал руку — холодна. Значит, он мертв уже часов шесть или больше.