Волчица (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 32

Это было похоже на то, как Меррель мстила насильникам. Та не давала им возможности насладиться ее страданиями во время насилия, Настя же висела на столбе, и ее тело не реагировало ни кнут, ни на камни, которые били в ее многострадальное тело. Если душа отсутствует в теле — она не может чувствовать боли. Душе не надо еды, воды, не надо шелковых простыней. Душа свободна настолько, насколько ей позволяет Провидение.

Только когда ее снимали со столба, она входила в тело и тогда боль снова к ней возвращалась. Настя не хотела возвращаться — кто же захочет снова испытать такие муки? Но ее упорно, будто гигантской рукой запихивали назад, и ей раз за разом приходилось проходить все шаг за шагом. И она не знала, сколько времени прошло после того, как Настя впервые оказалась на столбе. Неделя? Две? Месяц? А может десять лет? Полубред, полуявь…день за днем, ночь за ночью…

В этот день ее сняли со столба раньше, чем обычно. Она это поняла только тогда, когда прошла через пытку оживлением, и увидела, что за окном не видно кровавой луны, которая как глаз невиданного чудовища каждый вечер заглядывала в ее комнату. Настя ненавидела эту луну. Солнце она тоже ненавидела.

Ее покормили, но и в этом было что-то странное — обычно ей грубо совали в глотку воронку, при этом нещадно раздирая рот и не заботясь о том, чтобы как-то беречь ее губы и язык. В этот раз все сделали аккуратно, даже кровь не потекла. Но опять же — ей пришлось задыхаясь и захлебываясь глотать мерзкую безвкусную смесь, чтобы хотя бы не захлебнуться этим свиным пойлом. Да, она подозревала, что в нее вливают что-то вроде свиного пойла, о котором Настя читала в книгах. В нем было все, что угодно — начиная с объедков, сброшенных с обеденного стола, и заканчивая добавками для быстрого роста мяса и жира. Эдакий комбикорм для строптивой рабыни.

Затем снова за дело взялись маги-лекари, и через час Настя выглядела так же, как и по прибытии в этом мир. Если только не заглядывать ей в глаза…

Одежды ей не дали, но и не били. Настя не могла понять в чем дело, но чувства, обострившиеся за то время, что она была рабыней, подсказывали — что-то изменилось. Ее даже ни разу не облапали, не отпустили сальных шуточек, не ущипнули и не похлопали по заду. Обращались так, будто она снова стала любимой рабыней хозяина, купленной за бешеные деньги и осененной его авторитетом. Ее аккуратно вымыли — две молодые рабыни, молчаливые девушки с губками и мылом в руках. Настя их ни о чем не спрашивала, зная, что это бесполезно. Все рабы до обморока боялись хозяина дома, и если он приказал им с ней не общаться — значит, они не проронят ни слова. Ее даже натерли ароматическим маслом! Что Настю в высшей степени насторожило. Неужели этот гад хочет от нее отделаться? Снова на аукцион?

Скоро все разъяснилось. В комнату вошли несколько охранников, встав вдоль стен, и быстрым шагом зашел Сирус — как всегда обаятельный, элегантный, пахнущий благовониями и богатством.

Чистая, вымытая и натертая маслом, она была настолько прекрасна, что у Сируса перехватило дух. Эдакая ядовитая змея — ненавистная, и красивая до безумия. Сирус желал ее всей своей сущностью, он мечтал овладеть ей, как никем в этом мире! И не мог этого сделать. Проклятая колдунья, лишившая его самого ценного, что есть у мужчины! Жаль, что нельзя ее сейчас убить…

Наста смотрела на него огромными, сияющими голубыми глазами, и на ее лице не дрогнула ни одна мышца. Не сделала даже попытки приподняться из кресла, когда в комнату вошел хозяин.

— Приветствую тебя, моя рабыня! — ласково сказал Сирус, усаживаясь в другое кресло — Хорошо выглядишь. На все семьдесят тысяч, что я за тебя отдал.

Наста что-то сказала на своем языке, неизвестном Сирусу, и явно это было не приветствие. Скорее всего — грязное ругательство. Но он лишь улыбнулся:

— И тебе того же. У меня к тебе есть разговор…грязная сука. Больше всего на свете я хочу тебя выпотрошить, и намотать тебе кишки на шею. Но…

Он оглянулся на охранников, так и стоявших у стен, и приказал:

— Выйдите, и плотно затворите дверь. И чтобы никто не подслушивал! Узнал — отрежу член и засуну в рот.

— Свой член что ли? Отрежешь и засунешь! Ха ха ха! — звонко расхохоталась Наста, и глаза ее покрыла поволока безумия. Сирус вдруг понял — она на самом деле безумна. Только безумный человек не боится смерти, только безумный совершает поступки, которые нормальный и в дурном сне представить не сможет.

— Я передаю тебе Арене — спокойно, даже скучающе ответил Сирус — Вот там и посмеешься. Знаешь, что такое Арена? Знаешь. Ты будешь драться с женщинами, приговоренными к смерти. Ты должна будешь их убивать. Если убьешь — будешь жить дальше неопределенно долго… Поняла, животное?

— Это ты животное! — хрипло выдохнула Наста — Нет, я так оскорбляю животных! Нельзя их сравнивать с тобой! Ты…я даже не знаю, как тебя назвать! Ты опухоль, разъедающая человека! Ты…ты…

— Заткнись, мразь! — Сирус подал импульс боли, и Наста свалилась на пол, дергаясь в болезненных судорогах. А он с интересом наблюдал за ней и гадал — обмочится девка, или нет. Нет, не обмочилась. Похоже что у нее теперь что-то вроде устойчивости к боли. Не зря ведь она столько дней провисела на столбе. Тут волей-неволей научишься терпеть боль.

Очнулась она довольно-таки быстро, что тоже удивительно. Обычно после такого импульса проходит минут пятнадцать, прежде чем человек снова начинает управлять своими мышцами. А тут — десять, пятнадцать секунд подергалась, и снова сидит в кресле. Губу только прикусила — красная струйка протянулась по подбородку, и капало на грудь. Но это легко поправимо.

— Все? Очухалась? — участливо спросил Сирус — Ну-ну…не притворяйся, не так уж и тяжело тебе пришлось. Я же постарался, чтобы тебя потренировать терпеть боль! Теперь ты легче переносишь болевой удар! Не правда ли, это замечательно?

Она бросилась на него, да так быстро, что Сирус едва успел отреагировать, но все-таки успел. Наста врезалась в него всей своей тушей и сбила с ног, но приземлилась уже парализованной, и даже не успела ничего ему сделать.

И снова она встала за несколько секунд, после того, как он ее отпустил, и Сирус вдруг подумал о том, что нужно увеличивать силу удара, иначе в следующий раз она свернет ему шею, наплевав на принесенную боль. Девка и правда натренировалась.

— Сядь и успокойся. И послушай меня — вздохнул Сирус, следя за тем, как рабыня поднимается с пола, даже не пытаясь на него взглянуть. Впрочем, он этим не обольщался. При ее ловкости ей и смотреть не надо, чтобы на него наброситься. Потому он на всякий случай отсел в кресло подальше.

— Итак, ты будешь драться. Будешь, будешь! Голыми руками, ножом, мечом, копьем, да чем угодно! Что тебе дадут, тем и будешь драться! Иначе тебя убьют.

— Пусть убьют — выдохнула Наста, наклонила голову и взглянула на него исподлобья — Лишь бы тебя не видеть, мразь! Лишь бы не видеть вашу проклятую страну! Лишь бы не видеть ваши мерзкие рожи! Будьте вы прокляты, гады! Будьте вы все прокляты!

— Слова, слова… — вздохнул Сирус — кроме слов ничего более. Ты жалкий таракан. Ты никогда не сможешь мне отомстить. Знаешь, почему? (молчание, сопение и высверк голубых глаз) Потому, что ты ничтожество. Потому, что ты никто. Поганая муха! Дрянь! Помоечная крыса! Я могу уничтожить тебя в одно мгновение! Но не буду. Потому что рабыня, которая посмела посягнуть на своего господина, должна получить по-полной, как следует хлебнуть страданий.

И снова Наста что-то ему сказала на незнакомом языке, и сделала жест — оттопыренный средний палец руки. Вероятно, это был неприличный жест ее мира.

И тогда Сирус улыбнулся, и…парализовал рабыню. Она так и застыла на месте, вытаращив глаза и оттопырив палец. Он сделал так, чтобы Наста все чувствовала, но не могла сама по себе двигаться. Чтобы исполняла команды, и не могла им сопротивляться. Держать ее в таком состоянии довольно-таки трудно, и надолго Сируса не хватит, но…ему много времени и не нужно.