Глубокая охота (СИ) - Лапиков Михаил Александрович - Страница 60

— Ну хотя бы с листа? — мрачно вздохнула Пшешешенко!

— Я сейчас пересчитаю всё! — клятвенно пообещала ей Пщола.

— Это хорошо, что ты пересчитаешь, но рулить-то мне сейчас куда? — отчаянно спросила Рысь. Чувствовала она себя при этом так, будто ей на шумном боярском журфиксе за шиворот вывернули мятно-медовое ледяное месиво коктейля «Елена Глинская» — и теперь оно неторопливо расползалось по всей спине. — Ты хотя бы помнишь, откуда мы на цель заходили?

— Слева, — немедленно откликнулась Пщола голосом отличницы. — В руководстве требуют всегда заходить слева!

— Да это понятно, что на деревяшку слева заходили, курсом она каким при этом шла? — требовательно уточнила Рысь.

— Наверно... ой. Я сейчас, — Пщола снова повела рукой по линейкам навигационного компьютера. — Две минуты!

— Две минуты, — вздохнула Пшешешенко. Задание, почти выполненное, снова нанесло подлый удар в самооценку и компетентность экипажа. Две минуты превратились в пять. Затем в семь.

— Три-один-пять! — голосом наконец-то справившейся троечницы радостно выпалила Пщола. — Держи курс три-один-пять!

— Поправку учла? — требовательно спросила Пшешешенко. — Я держала курс триста, десять минут плюс ветер.

— Да, — подтвердила ей подруга. — Три-один-пять. Точно.

Чем ближе самолёт подбирался к ожидаемому сроку прибытия, тем сильнее росло напряжение Рыси. Она буквально не могла найти себе места.

— Рыся, а Рыся, — несмело начала из-за её спины Яська Пщола. — Чисто гипотетически. Как наш командир. Скажи, нам только радиомолчание соблюдать нужно, так? Дорогу спрашивать не запрещал никто? Просто не подумали, что мы найдём у кого спросить, верно?

— Это ты к чему? — нервно спросила Пшешешенко у напарницы.

— Давай у армейца уточним? — отчаянно решилась та. — Он же даже если посмеётся — так у своих, а наши-то и не узнают никто!

— У какого ещё армей... — Рысь осеклась. На сходящемся курсе в нескольких милях ползла хорошо различимая мошка армейского гидроплана тактической морской разведки. — Ку-урва!

Самолёт накренился и послушно двинулся на сближение.

— Смотри, какой хорошенький! — выпалила Яська, когда до гидроплана оставались последние десятки метров. — Молоденький! Красивый! Почти как девчонка!

— Такое счастье, и не для нас, — Рысь вздохнула и старательно нацепила самое жалобное выражение лица, которое могла себе представить.

Армейский пилот — действительно очень молодой, совершенно безусый и с такими женственными чертами лица, будто всю жизнь готовился играть на театре развратных гоморян и споспешествующих их проискам коварных содомитов, осмотрел пару девчонок в кабине, задержал взгляд на исчерканном лётном планшете и невозмутимо отбил курсовой угол в три приёма на пальцах.

Марыся изобразила самый искренний поклон, на который только хватило места в кабине в плену ремней пилотского кресла и сменила курс. При минимальных настройках обогащения смеси и шага винта экипаж Пшешешенко-Пщолы даже успевал вернуться вовремя.

На палубе их уже ждали.

— Ну! — требовательно спросила за всех Анна Тояма. — Как?

— Двойное в силуэт! — торжествующе отчиталась Пшешешенко. — Оценка высшая.

Полыхнула вспышка.

— Этот кадр я назову, — мурлыкнула Кривицкая, — «Радость встречи». Минна-сан, вас не затруднит обнять подруг на камеру?

— Ни капли, — при всей неприязни к вольной журналистике, волшебство момента пересилило. Флайт-станичницы послушно заняли многократно отрепетированные ещё в семейных особняках на занятиях по этикету позы стойки «неформально, радостно».

— И вот ещё что, — продолжила Кривицкая. — С меня эти кадры. Для каждой. А с вас — полная ерунда. Изобразить то же самое для последнего борта на сегодня.

— Это для кого ещё? — с подозрением в голосе поинтересовалась Газель Стиллман. — Наши все здесь.

— Пока вас не было, приняли шифровку, — заговорщицки понизила голос журналистка, — Только для командного состава, но это вряд ли большой секрет. Нам приписали объективный контроль от союзников.

— Да ладно? — не выдержала Анна Тояма. — Армеец на борту?

— То-то они так разлетались, — задумчиво сказала Пшешешенко.

— Пожалуйста! — настойчиво повторила Кривицкая. — Сами же понимаете, кавалергард-лейтенант, максимум, обличать и карать прибыл, а ему на самой встрече такой цветник на палубу! Дружба родов войск! Сила юности! Дух взаимовыручки!

— Тираж полтора миллиона, — в такт ей добавила Стиллман.

— Вообще-то уже миллион семьсот, — застенчиво уточнила Кривицкая. — Ну так что?

— Ладно, уговорила, — согласилась за всех Стиллман. — Ждём.

Что-то подозревать Марыся Пшешешенко начала, когда точка на горизонте выросла до игрушечного самолётика и на глазах превратилась в знакомый ей уже армейский гидроплан. Всё то время, что он выравнивал надводную скорость и заходил в крепежи штатной кран-балки она нервно металась по краю палубы чуть в стороне от разноцветной команды и пыталась заглянуть в кабину — тот или не тот.

Тот.

Уже на весу пилот разглядел её, расплылся в искренней улыбке и старательно повторил в кабине всё тот же сидячий галантный поклон, что полчаса назад подарила ему Рысь.

Наконец, клацнули стояночные замки. Фонарь кабины пришёл в движение.

— Юхии, — простонал каким-то уж совсем женственным голосом армеец, выпутался из ремней и распрямился в полный рост. Лётная куртка тут же набухла двумя увесистыми — как боеголовки торпед — полусферами.

— А? — Рысь вытянула к ней палец. Тот неиллюзорно дрожал. — Ааа?

— Привет, девчонки! Вижу, обогнали таки? — совсем недавняя, как оказалось, всё же знакомая, непринуждённо спрыгнула на палубу и демонстративно поклонилась. — Антонина Мифунэ, кавалергард-лейтенант. Ёрошику онэгай шимас!

Полыхнула вспышка фотоаппарата.

Ни Рысь, ни Яська так и не поняли, кто из них первой сказал «Блядь!»

Глава 20. Подводник. Музыка шторма.

Эта дрянная погода хороша одним. По крайней мере, у нас над головой нет вражеских самолетов.

Генрих Леманн-Вилленброк

— Потрясающий вид, правда?!

Восторг фон Хартманна был вполне искренним. В шторм, ночью, с мостика даже крейсерской подводной лодки обычно видно лишь часть палубы, которая то и дело пропадает в потоке бурлящей воды и очередную волну, которая пытается смыть всё, что не прикручено дюймовым болтами. Но в этот раз буря в океане шла в паре с бурей в эфире и где-то в небесах развернулись полотна экваториального сияния. Лишь малая часть его пробивалась сквозь облака, но и этого вполне хватало подсветить призрачно-синим не только изнанку туч, но и бешеную мешанину волн — сколько хватало глаз.

— Удивительное зрелище.

— У-у-ика… — Анна-Мария запнулась и, согнувшись, опустилась на колени. Учитывая, что почти весь экипаж «Имперца» уже четвертые сутки вынужденно придерживался диеты «две кружки воды и полкорочки хлеба», блевать ей было нечем. Увы, приступы тошноты не обращали внимания на мелочи вроде пустоты в желудке.

— Ничего не получается, командир!

Каким образом Верзохина в штормовую погоду сохраняла в относительном порядке свои кудряшки, стало величайшей загадкой не только для фон Хартманна, но и большей части вахтенных, спускавшихся вниз промокшими до нитки. Наиболее популярной, насколько Ярослав понял из услышанного шушуканья, считалась версия, что сохранность прически обеспечивают некие тайные фамильные заклятия.

К большому сожалению фрегат-капитана, магия старинного аристократического рода и современная наука, даже объединившись в лице навигатора «Имперца», никак не могли дать ответ на простой вопрос: в какой точке океана сейчас находиться подводная лодка? Сделанная той же Верзохиной — и втайне от неё пересчитанная командиром — прокладка по счислению с поправкой на снос «два пальца к носу» давала точность «где-то посреди океана, наверное, чуть ближе к Архипелагу, чем к материку». За последнее, впрочем, ни Алиса-Ксения, ни сам фон Хартманн поручиться бы не рискнули, слишком уж часто менял направление ветер…