Царская немилость (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 19

Например:

Лорд — знатная псина. В рублях? Много в рублях. Да, даже больше.

Карий — плут, каких поискать, но борзый, как борзая борзый. И этого в рублях? Поменьше, а то и более. Как есть — борзый.

Вика. Ну, Вика она и есть Вика. А мать ейная Вельвета, вот та да. А Вика, ну Вика не Вельвета. В рублях? Так, поди, много в рублях, да вот как Лорд, не меньше.

Но за одну псину цена была известна. Приезжал тот же самый Николай Николаевич летом этим и просил продать Ганну за пятьсот рублёв.

Сейчас, вестимо, за Ганной и приехал.

— Собака — существо, которое облаивает вошедшего гостя, тогда как человек — гостя ушедшего. — Смотря на суетящегося рядом с псарней соседа, вспомнил чей-то афоризм Брехт и пошёл к дорогому гостю.

— Николай Николаевич, рад. Душевно рад вашему визиту. Ранняя вы птичка, как и я.

Обещал же с сынком быть, а вместо этого был с тем самым Карлом Генриховичем Бауэром — управляющим большим и разноплановым имением секунд-майора Елизаветинского. Немец выглядел неправильно. Как должен? Пухленький такой розовощёкий человечек с перепачканными чернилами пальцами и лысинкой некрасивой. Ну, как канцлер Шольц. Этот был другим — на Гиммлера Генриха, скорее, походил или даже на Кальтенбруннера. Высокий, сухой с пенсне на носу. И презрительной полуулыбкой. Учит тут хозяйствовать унтерменьшей. А спрашивается, чего дома не проявлял свою хозяйственность и прочие знания? А, там ещё умнее. Ещё хозяйственней.

Попили всё же кофейку сначала. Пётр Христианович никакой дворне не доверил сей продукт гробить. Сам заварил с двумя «гвоздиками» гвоздики, три раза поднимая на плите в настоящей медной турке.

Бисер перед свиньями рассыпал. Морщась, вылакали в два глотка и к шубейкам своим кинулись. А светская беседа, а восхваления хозяина.

— Николи не пивал-с такой ароматный, это у вас из какашек крыс высребленные зёрна или это просто талант его готовить. Брависсимо, Пётр Христианович! Просто брависсимо.

— Премного благодарен, если хотите и вас научу.

Нет, не так всё было.

— Попили-с, так, может, Ганну посмотрим уже. Ведите нас к собачкам, дорогой Пётр Христианович.

— Конечно. Ганну, так Ганну.

Собаку эту Тихон уже из общей клетки извлёк и гребнём чего-то их неё выгребал.

— Ах, красавица, ух, красавица, вах, красавица. — И ещё несколько раз на русском и французском. На французском всего разок. Посконный ещё секунд-майор. Не въелся в него прононс.

— Даю вам, Пётр Христианович за неё пятьсот рублей сразу не торгуясь. Знаю, что это огромные деньги, но уж больно Ганна ваша мне приглянулась. Тряхну мощной. — А рожа прямо хитрая — прехитрая, обдмануть прыщща столичного надеется.

— Согласен с вами, Николай Николаевич … — и когда в победной улыбке майор секундный расплылся, добавил граф, — только бартером.

— Бартером? Вас ист бартер? — это немец управляющий подвох почуял.

— Вот тут стоит коровник на тридцать коров, в нём тридцать коров, а рядом сеновал с сеном до весны на тридцать коров. Малость. И Ганна с Карим ваши. Себе в убыток. Но и меня поймите, детей малых двое их молоком кормить, то бишь, поить, надоть. Ах, да забыл уточнить — коровы двухлетки. И производитель … Бык. Бычище. Вот такущий, как я прямо. Рядом.

Николай Николаевич в надкушенном яблоке червячка нашёл, скривился.

Зря, Пётр Христианович вечером у мужиков своих цены узнал. Корова нормальная стоит пятнадцать рублей на ассигнации. Очень хороший бык или вол может и тридцать стоить. Лес на коровник ещё рублей тридцать и бригада строителей, чтобы за пару недель отгрохать небольшой коровник ещё полста рублей. На самом деле чуть больше пятиста рублей и выйдет, а если пятьсот рублей на серебро, так и вообще, то на то выходит.

Про сено и говорить не стоит. Мелочь. Сейчас пуд ржи стоит пятнадцать — двадцать пять копеек в зависимости от сезона. Три тысячи пудов ржи можно за эту собачку потребовать. Даже представить себе такую гору зерна сложно. Эверест настоящий. И это горбатое худющее недоразумение. Где Ганна и где сорок пять тонн ржи.

— Карл Генрихович? — с надеждой последней в плачущем уже голосе обернулся Курдюмов к управляющему Бауэру.

— Ein Moment. — калькуляторы, а нет, арифмометры в глазах у Кальтенбруннера пенснявого.

— Карл Генрихович?! — чуть не подпрыгивает сосед.

— Я. Это можно. — Кто больше обрадовался Брехт или Курдюмой ещё посчитать в децибелах надо.

— По рукам, Пётр Христианович!

— По рукам, Николай Николаевич!

Событие двадцать седьмое

У народа на Руси, издавна ведётся,

Сколько гостя не корми, все равно напьётся.

Пока ехали к царскому родственнику, проигравшему всё свое состояние, а потом и приданое жены, Пётр Христианович решил закинуть удочку в самое рыбное место.

— Герр Бауэр, lieber Карл Генрихович, а не возьмётесь ли вы продать остальных моих собачек. Вам десять процентов, ну, десятая часть, от общей суммы сделки или всех сделок. Часть денег можно строительным лесом и досками. Можно так же кирпичом из коего можно печи класть.

— Пф, — сказал немец-перец-колбаса.

— Это я или не я? — попытался уточнить граф.

— Пф. Я. Гойсподьин графф …

— Можно по-немецки.

— Найн. Нуйжно учит язык.

— Гут. — Язык это хорошо. Говяжий в сметанно-чесночном соусе. Ещё грецкого ореха добавить и обжарить с грибочками. Сказка.

— А сколько лес?

— Много.

— Я. Много — карашо.

— Очень много.

— А чтой строит?

— Пф. — Пётр почесал затылок под лисьим треухом, — Сорок пятистенков. Один большой брак, ну, дом длинный на пятьдесят человек. Большую конюшню. Амбар с глубоким подвалом. Сыр чтобы вызревал. И здание типа склада, где можно разместить … А ладно. Где женщины будут крахмал из картошки получать. Ну и свинарник, свиней на сто.

— Пф! Пф! Я, дас ист фантастиш. — Ну почти. — Ja, das ist eine ernsthafte Konstruktion.(это серьёзное строительство).

— А то!

— А рабьёчий?

— Зима ведь …

— Я, винтер, зима. Понимать. Я искать вам управляющий. Много работы, много считать.

— Согласен. А сколько стоит управляющий?

— Пф. Десять рублей серебром в неделя.

— Десять?

— Десьять.

— А, один раз живём. Заверните.

Как раз за разговором и подъехали к селу Дубровицы — вотчине графа Павла Андреевича Ефимовского.

«А не пойти ли нам в гости? — В гости? — Да, я как-то случайно подумал: а не пойти ли нам в гости? Немного подкрепиться»? — На дворе перед огромным двухэтажным домом жарился на вертеле олень, наверное, или бычок молодой. А запах. Сразу Винни-пух вспомнился.

Опять бухать.

Событие двадцать восьмое

Нельзя полагаться на доходы, которые мы только надеемся получить, какими бы верными они нам не казались.

Мишель де Монтень

Проснулся Брехт в гостевой комнате у графа Пётра Андреевича. Что можно сказать о проведённом дне и вечере. Цыгане были. Не, не те цыгане ещё. Так красиво на гитаре про шмеля ещё петь не умеют. Голосят на своём молдованском чушь всякую. Медведика примучивают, чтобы он кувыркался. И ведь кувыркается и кланяется. Брехт смотрел, как радуется при виде кланяющегося ему мишки граф Ефимовский и даже сам умилился. Такой детский восторг из графа сквозил. Цирк приехал.

Шампанское тоже, как и положено, рекой лилось. Пётр Андреевич приезду соседей крайне обрадовался, и пир закатил на весь мир. И не скажешь, что крестьян и имение продаёт, чтобы по приказу императора с долгами расплатиться. Богатый и хлебосольный барин. Других гостей не было — пили горькую втроём. Потом, уже в конце вечера, цыганки присоединились, но Брехт, памятуя, что никаких антибиотиков ноне нет, и сифилис не лечится в этом времени, даже прикасаться к себе чернявой дивчине, честно стоит сказать, довольно миловидной, не позволил. Стулом гамбсовским от неё отгородившись. Прямо с разбегу целоваться бросилась. Тогда, чтобы девушек (хм) не обижать племянничек императорский себе трёх забрал в опочивальню.