Чисто шведские убийства. Отпуск в раю - Нильссон Монс - Страница 3

— В прачечной есть огнетушитель. Живее, пока пожар не разгорелся! Когда огонь уляжется, позвонишь в авторемонтную мастерскую, найдешь того, кто до завтрашнего утра закрасит эту гадость.

— Н-но надо вызвать пожарных, — запротестовала Элин. — И полицию! Вдруг он еще здесь.

— Мы никуда не будем звонить, — отрезала Джесси. — Позвоним — завтра же угодим в «Симбрисхамнсбладет», а этим трусам только того и надо! — И она указала на пылающий контейнер. — Этот диверсант, кто бы он ни был, уже далеко отсюда. Неси огнетушитель, туши пожар, а потом займись моей машиной! И никому ни слова. Всего этого просто не было. Элин, ты меня поняла?

Заканчивался июнь. В двери осторожно заглядывало шведское лето.

Комиссар уголовной полиции Петер Винстон сидел за рулем вот уже почти три часа. И даже почти семь, если считать всю дорогу от Стокгольма.

Винстон был хорошо сложен — при росте больше метра девяносто он не страдал сутулостью, свойственной многим высоким людям. Коротко стриженные светло-рыжие волосы, гладко выбритые щеки; и хотя Винстону еще не было пятидесяти, он давно уже начал седеть. Кое-кто из коллег-женщин утверждал, что седина в сочетании с вечным костюмом-тройкой придавала ему респектабельный вид — оценка, которая вызывала у Винстона неоднозначные чувства.

Сейчас Винстон сидел за рулем черного «Сааба» — одного из последних автомобилей, сошедших с конвейера, прежде чем фабрика в Тролльхеттене закрылась. Винстон всегда ездил только на «Саабах», и при мысли о том, что эта машина, с большой вероятностью, может оказаться последней, ему иногда делалось тоскливо. Именно поэтому Винстон берег ее как зеницу ока. Регулярно отгонял на техосмотр, мгновенно ликвидировал малейшую неисправность, а мыл и полировал до тех пор, пока не начинал видеть в блестящей поверхности собственное отражение.

Винстон поерзал на сиденье. Последний раз он останавливался где-то в районе Гренны, долговязому телу хотелось размяться и заправиться чашечкой хорошего кофе. Но ехать оставалось уже недолго. Точнее сказать, наверное, оставалось недолго.

Голос навигатора, обитавшего в мобильном телефоне, — голос, который вел Винстона уже шестьдесят миль, — вдруг зазвучал неуверенно.

— Развернитесь, — сказал он, тут же передумал и посоветовал ехать прямо, после чего снова порекомендовал развернуться.

Винстон сосредоточился на противоречивых инструкциях навигатора, отчего не обратил внимания на устроенную в полотне грунтовки решетку, которая не давала коровам бродить по дороге, и хватился, только когда покрышки с грохотом прокатились по решетке и машину тряхнуло.

Винстон тихо выругался, проверил, не повредилась ли подвеска; все было как будто в порядке. Но навигатор после встречи с решеткой окончательно утратил самообладание.

— Неизвестная дорога, — взволнованно сообщил он. — Неизвестная дорога, неизвестная дорога!

— Да слышу я, слышу, — раздраженно проворчал Винстон и выключил звук.

Он проехал еще пару сотен метров, но, поскольку его электронный штурман так и не пришел в себя, Винстон остановил машину на обочине. Всюду простирались зеленые поля, там и сям виднелись ивовые аллеи и мелкие перелески. Винстон достал из бардачка проверенные карты автомобильных дорог, но о существовании этой грунтовки, похоже, не знали даже геодезисты Королевского автоклуба.

Винстону оставалось только одно.

Прошло уже больше семи лет с тех пор, как они с Кристиной развелись, но ее номер до сих пор был у Винстона в списке контактов первым. Наверное, его давным-давно следовало заменить каким-нибудь другим. Проблема заключалась в том, что другой номер так и не появился.

Они с Кристиной познакомились почти восемнадцать лет назад, вскоре после того как Винстон начал свою службу в убойном отделе стокгольмской полиции. Не нашли другого места для встречи, кроме как в прачечной.

«А я думала, под этой горой отжатых простыней никого нет», — язвительно заметил голос у него за спиной. Он обернулся; за спиной стояла она. Высокая, темные волосы заплетены в косу, очки сдвинуты на кончик носа (потом она призналась, что очки ей на самом деле не нужны, зато пациенты относятся к ней серьезнее).

«Меня зовут Кристина. Не Тина и не Стина, ладно?»

Оказалось, что Кристина живет выше этажом, и Винстон на той же неделе пригласил ее прогуляться.

«Вообще мне следовало бы отказаться, — заметила она. — Вы, наверное, привыкли, что женщины сразу соглашаются?»

Кристина сделала паузу, чтобы подождать, не начнет ли он протестовать; Винстон не запротестовал. Она угадала. В Винстоне было что-то, что нравилось женщинам.

«Но… — продолжила Кристина, склонив голову набок, — на этот раз я сделаю исключение. Кино и ужин. Где-нибудь, где недорого».

Они посмотрели французский фильм, и перед заключительными титрами Кристина взяла Винстона за руку. Через полгода они начали жить вместе, а еще через полгода Кристина забеременела, и они заключили брак в ратуше, всего за месяц до рождения Аманды.

Пока Аманда была маленькой, Кристина, психолог, довольствовалась частичной занятостью в психологическом центре на Мариаторгет, работая при этом над книгой и над диссертацией. Винстон меж тем делал карьеру в полиции. Прошел путь от убойного отдела до Комиссии по расследованию убийств. Объехал всю Швецию, участвовал в расследовании нескольких громких случаев и приобрел вполне заслуженную репутацию дельного следователя. Где-то по дороге — как, когда и почему осталось неясным — их брак сошел на нет. «Бывает, что что-то просто заканчивается и никто в этом не виноват», — подытожила Кристина.

Когда ее приняли в ординатуру Лундского университета, Винстон ничего не имел против — во всяком случае если и имел, то недолго. Он не стал спрашивать Аманду, не хочет ли она остаться с ним в Стокгольме. Винстон очень любил дочь, но Кристина сильно превосходила его в родительских качествах. Аманде лучше было жить с матерью.

Так что Винстон просто помог им с переездом. Помучился, но собрал их новую мебель и с тех пор по возможности часто навещал их в Лунде.

Аманда подросла и стала ездить на поезде одна; теперь она навещала отца в Стокгольме. В последние годы визиты дочери начали становиться все более редкими, а теперь его общение с Амандой свелось в основном к переписке и видеозвонкам, отчего у Винстона кошки скребли на душе. Во всяком случае сейчас он убеждал себя, что как раз пытается исправить положение.

Кристина, как всегда, ответила после первого же гудка.

— Ты уже рядом?

— Привет, это Петер. — Фраза была в общем ненужной, но Винстон счел, что телефонный этикет ее требует.

— Ты уже рядом? — Кристина не стала делать вид, будто заметила его приветствие.

— Не совсем. Навигатор начал спотыкаться где-то после Санкт-Улофа. Я сейчас где-то в чистом поле.

— Столик с молочными бидонами видишь?

— Чего?

— Столик с молочными бидонами. Такой стол, на котором стоят пара молочных бидонов из нержавейки…

— Я знаю, что такое молочный столик, — раздраженно перебил Винстон. — Я с десяток таких столиков проехал за последние пятнадцать минут. Они что, всё еще в ходу?

— Нет, конечно. Но туристы такие столики обожают. Здорово же, когда говоришь: «А я был в Сконе и видел молочный столик». А еще междугороднюю электричку, а еще конюшню.

Винстон, как всегда, не понял, издевается над ним Кристина или говорит серьезно, и сказал:

— Я только что переехал противокоровную решетку.

— А, ну тогда ты на верном пути. Кстати, я на тебя страшно злюсь. — Способность мгновенно менять тему разговора тоже была фирменным умением Кристины. — Утром я говорила с Бергквистом.

— Да? Зачем? — Винстон ощутил беспокойство. Бергквист, его шеф из Комиссии по расследованию убийств, человек холерического темперамента, имел массивную нижнюю челюсть и мешки под глазами, что придавало ему сходство с бульдогом.