Шпана на вес золота - Шарапов Валерий - Страница 11

Терпеливо выслушав его треп, Сергеевна заметила:

– А вон дом стоит.

– Ради одного дома огород городить?

– То-то я смотрю. Тогда получается, что мы на ней и стоим, на Третьей.

– Так и есть.

– А там что? – Сергеевна с интересом посмотрела на собачью обитель, потом отправилась было поближе, но Акимов ее остановил:

– Погоди, там целая стая.

– Я не боюсь, – заверила она, вытаскивая из своего портфеля сверток в промасленной бумаге. В нем оказалось несколько бутербродов с маргарином. Катя бестрепетно залезла в кусты, где возилось собачье семейство. Заросли были густыми, ничего не было видно, были лишь слышны повизгивания, тявканье и шелест бумаги.

– Вроде бы понятно, – констатировала Сергеевна, выходя из кустов и вытирая платком руки. Достав блокнот, она осмотрелась, начертила схему и нанесла какие-то крестики-нолики, – а это вот не Введенской дом?

– Ее.

– Так вот почему вы тут прячетесь. Лично я – всё, а вы, Сергей Павлович, остаетесь?

– Нет, нечего мне тут делать, – решительно заявил он. – А позволь узнать, Сергеевна, чего это ты тут делала? – как бы мимоходом спросил Акимов. – Чертила карту острова сокровищ?

– Что-то наподобие того, – улыбнулась девушка, – просто проверяла одну версию…

– Что за версия?

– Да я пока толком и сказать-то не смогу, – уклончиво ответила она, – а знаете, что я сегодня видела?

«Жучка аль ероплан?» – чуть не брякнул Сергей, уж так сияли и горели воодушевлением ее чистые глазенки.

– Видите ли, сегодня товарищ Остапчук одного деда выловил, любопытный такой дед, скрюченный, здоровенный, один глаз заплыл, бородища – во! А разговаривает – ну просто Лука, человечный старик.

– Это кто еще? – не сразу уловил Акимов.

– Горький, «На дне», – охотно пояснила Сергеевна. – Ходил там такой шарлатан гуманности, лукавый успокоитель страждущих. Не это важно. У него вообще-то сто первый километр, прописка в Александрове, а он тут ошивается, да еще по несколько дней.

Акимов насторожился. Черепушки непонятные – это не факт, а вот нарушение режима – уже что-то – статья и палочка в отчетности:

– У кого?

– То-то и оно, что у Введенской.

– С чего вдруг? Родичи?

– Он утверждает, что отец.

– А по документам?

– И по документам: Лука Ильич Введенский, одна тысяча восемьсот семьдесят девятого года рождения…

– А она?

– И она то же говорит – папенька, мол.

– И что? Оно, конечно, нарушение. Но все-таки, если по-людски…

– Ничего, – пожала плечами практикантка, – непонятно, с чего это она папенькой обзавелась, ведь, по официальным данным, из отдела кадров и загса, она – сиротка круглая.

Акимов почесал затылок.

– Ах вот оно что. Кать, но это тоже не того… мало ли, не переоформила бумаги, она же все-таки недоумок. Нередко бывает, что вырастил чужой дед. Народ-то у нас, сама знаешь, душевный.

– Я-то ничего, – снова заявила Сергеевна, – просто удивительно, с чего у него такая любовь даже не к родной дочке, что он рискует сесть на год за нарушение режима.

Некоторое время они шли молча, но было очевидно: что-то Катю грызет и гложет.

– Сергеевна, – внушительно начал Акимов, – не скрипи умом в одиночку, не имей такой привычки.

– Да вот, Сергей Палыч, понимаете ли, чемодан у него…

– Какой чемодан? Прекращай свою дедукцию, говори толком.

– Так я же с самого начала сказала: не знаю, в чем дело, – пояснила Катя, – чего это он с чемоданом туда-сюда катается, а в чемодане – ничего, кроме, извините, кальсон и зубной щетки. Зачем ему под такой багаж такая тара? Любит чемоданы? Почему не сидор, не вещмешок?

– Может, это весь скарб, другого нет, – предположил Сергей, – боится оставлять по месту прописки, вот и носит с собой.

– Может, – кивнула практикантка, хмуря брови. Было видно, что соглашается исключительно из вежливости.

– А еще – борода… Она такая – прямо до глаз. Как будто прячется за ней, как за кустом.

– Сергеевна, хватит, – призвал к порядку Акимов.

Она надулась и замолчала.

«Вот повезет какому-то бедолаге, – благодушно подумал лейтенант, – эдакая малость, а какая въедливая, ведь прямо под кожу влезает. Тут не то что гульнуть – вильнуть налево не получится, факт».

Когда они добрались до отделения, суровый Остапчук уже заканчивал воспитательно-разъяснительную работу и напутствовал обсуждаемого субъекта:

– Имей в виду, Введенский, еще одна такая выходка – и ты так просто не отделаешься, оформим путевку сам знаешь куда.

Задержанный, крупный широкоплечий старик, сидел, ломая картуз, и сокрушенно мотал вороной с сильной проседью головой, лохматой, как воронье гнездо. Того и гляди, разлетятся оттуда с карканьем. Выслушав внушение, он загудел густым басом, как пароход в тумане:

– Что же вы, господин… гражданин хороший, старого человека за то, что дочку и внучку приехал повидать, гостинчиков привез, перекусить кой-чего деревенского, – и так сразу карать.

– Я тебя не за то предупреждаю, что своих навещаешь. Хоть каждый день езди, но ночевать изволь по месту прописки – и точка. И на жалость не бери. Когда на Столешниковом чужие вещи толкал – небось не о дочке-внучке думал.

– Думал! – возмутился старик и вздернул голову.

Какого деда Луку имела в виду Катя – неясно. Сергею он показался похожим на Гришку Распутина: большой, костистый, заросший диким черно-седым волосом по самые глаза, один из которых был полузакрыт и косил к большому носу.

– Как раз и думал! Мне-то зачем все эти денежки, я ими и брезгую. А девкам моим надо и покушать, и к чаю что, да и чая самого! А?

Остапчук оборвал:

– Хорош, заладил. Я тебе сказал, повторять не собираюсь: приезжать приезжай, навещай, тут не звери какие, а ночевать выметывайся куда следует. Не зли власть.

Старик снова кивнул:

– Понял, гражданин начальник, что ж не понять. Не буду злить. Власть позлишь, пожалуй! Это все равно что с ломовой кобылой в горелки играть. Прощайте покамест.

Он встал и, кряхтя, поковылял со своим чемоданом прочь.

«Эк какой скрюченный, – отметил Акимов, – вот бедолага-то».

Кровожадный Остапчук проводил старика голодным взглядом:

– Засадить бы его, гада. Ишь, шастают.

– Что ты на инвалида напал? – призвал к человечности Акимов. – Чего попусту сажать-то?

– Попусту, как же! Все миндальничаем, гуманизмом страдаем. А он, черт волосатый, пользуясь нуждой народной, по области рыщет, за керосин-сахар иконы выменивает, мешочник подлый.

– Иконы все равно пропадут, – заметил Сергей.

– Вот-вот. А так связи бы отработать, Иван Александрович, – подала голос Катя.

– Ты еще тут! – возмутился Остапчук. – Опросила соседей по этому, как его?

– Да, – хладнокровно заявила Сергеевна, ничуть не испугавшись, – и по Ивановым с Центральной, и по Корнейчукам с Привокзальной. Можно я пойду, мне в институт, руководителя повидать.

– Вот и вали, недоучка. Свободна! Чего без толку ошиваешься?

– Да, Сергеевна, давай иди, иди, – поторопил Акимов, стремясь закруглить конфликт, – а потом вон в кино, что ли, сгоняй.

Катя, невозмутимо кивнув, испарилась, столкнувшись в дверях с Сорокиным.

– Ишь, заводной веник, – к чему-то заметил капитан, глядя ей вслед то ли с одобрением, то ли с укором.

– Связи ей, – продолжал пыхтеть Остапчук, – а то я не знаю! Этого черта на куски режь – не скажет ничего, только бубнит чего-то, уши вянут. Введенские, мол, своих не сдают, пятое-десятое…

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.