Царь нигилистов 2 (СИ) - Волховский Олег - Страница 30

— Сначала надо сделать опытный образец, — сказал Саша. — Еще посмотрим, как будет бегать.

Дядя Костя посмотрел с благодарностью.

Шестого сентября, за два дня до Никсова ДР, Саша размышлял за завтраком та тему, что подарить, если велик накрылся. Ничего дельного как на зло не приходило в голову.

Можно, конечно, сделать какой-нибудь особый небесный фонарик, написать «Милому Никсе» и запустить над морем. Но повторяться не хотелось.

Можно что-нибудь купить. Денег было 27 рублей 40 копеек.

— Григорий Федорович, а сколько стоит пистолет системы Лефоше? — спросил Саша.

— Рублей сорок, — предположил Гогель.

— Понятно, — вздохнул Саша.

Впрочем, даже сорокорублевому Лефоше трудно было бы конкурировать с Кольтом дедушки и катаной от Голландской королевы.

— А вам зачем? — спросил воспитатель.

— Думаю, что Никсе подарить.

Саша взял лист бумаги и стал выписывать варианты: оружие, книга, картина или фотография…

Вздохнул и сложил из листка самолетик. Запустил в сторону Володьки.

— Вот это да! — отреагировал брат. — Он летает!

— А что бы ему не летать, — задумчиво проговорил Саша. — Он же самолет. Никогда не видел?

— Никогда! — сказал Володя.

Гогель тоже смотрел с удивлением.

Володька поднял самолетик и запустил в Сашу.

Однако не рассчитал. В комнату как раз вошел Зиновьев, и летательный аппарат врезался ему прямо в грудь.

— Что это? — спросил Николай Васильевич.

— Самолет, — отчитался Володя. — Сашка придумал.

Зиновьев поднял самолетик, бросил на него рассеянный взгляд и доложил:

— Александр Александрович, вас зовут во дворец Коттедж.

Дворец Коттедж — это тот самый готический дворец королевы эльфов, где Саша часами просиживал в библиотеке и впервые сыграл «К Элизе».

Версий о том, что от него хотят в этом великолепном месте, у Саши родилось сразу две: пессимистическая и оптимистическая.

Первая заключалась в том, что папá все-таки донесли про кадетскую пирушку, и значит, Саше придется стоять перед государем по стойке смирно и выслушивать очередной выговор. И хорошо, если папá ограничится выговором.

Но почему дворец Коттедж? Воспитательные мероприятия папá любил проводить в Фермерском дворце, в своем синем кабинете.

Суть второй версии была в том, что из Ниццы вернулась бабинька — императрица Александра Федоровна — и жаждет обнять внука и послушать «К Элизе» в авторском исполнении. В этой милой теории имелась ложка дегтя: бабинька, по словам родственников, изъяснялась исключительно по-немецки, так что Саша предпочел бы отложить знакомство до освоения этого языка хотя бы на базовом уровне.

Странно, что его не предупредили о ее возвращении, и никто не говорил об этом. Ну, он бы знал!

— А что случилось? — спросил Саша Зиновьева по дороге. — Что там в Коттедже?

— Не знаю, Александр Александрович, — сказал воспитатель. — Государь за вами послал.

Значит, папá. Это говорило скорее в пользу первой версии.

Они миновали библиотеку и поднялись на третий этаж, где Саша никогда не был. Здесь был пост, точнее солдат с легендарной шестилинейной винтовкой, которую бы теперь Саша узнал среди любого оружия. Солдат поднял ружье и взял на караул.

Что он тут охраняет интересно?

Учитывая крайне легкомысленное отношение августейшей фамилии к своей безопасности, было странно, что вообще что-то охраняют.

«Никак филиал Алексеевского равелина», — мрачно подумал Саша.

В довольно просторной комнате сидел папá в генеральском мундире и мамá в нежно-голубом атласном платье. У стола возле стены стоял незнакомый человек в штатском. Он был грузен, лицо имел широкое, чисто выбритое, с крупным носом, ямочкой на подбородке и глубокими темными глазами. На шее у него был повязан галстук, который Саше по привычке хотелось назвать «бабочкой», но местное население предпочитало слово «лавальер» в честь фаворитки Людовика Четырнадцатого, которая впервые завязала бантом шейный платок своего возлюбленного и государя.

На столе стоял прибор, который Саша уверенно опознал как телеграфный аппарат, суда по бобинам с бумажной лентой и ключу.

Телеграф прочно ассоциировался с Лондоном, а Лондон — с Герценом. И Саша подумал, что Александр Иванович опять что-то про него написал. Или (не дай Бог!) что-то его напечатал.

Но папá смотрел доброжелательно, а мамá — с восторгом.

На ноги поднялись оба. Сначала ужасно нежно обняла мамá, а потом — крепко — папá.

И мягко повернул его к незнакомому штатскому.

— Вот он, изобретатель, — сказал папá.

— Ваше Высочество… — сказал штатский, — это удивительно…

— Знакомься, Саша, это академик Борис Семенович Якоби, — представил папá.

Саша несмело протянул академику руку.

— Это большая честь для меня, — сказал Якоби.

— Ну, что вы! — улыбнулся Саша. — Это для меня честь. Я много о вас слышал.

Честно говоря, на ум приходил только якобиан. Что это, Саша помнил смутно и всегда путал его с лапласианом.

Да, Никса же рассказывал! Там, на железнодорожной станции Новый Петергоф.

— Вы изобретатель электродвигателя? — спросил Саша.

— Да, одного из многих.

— И почему мы до сих пор ездим на лошадях?

— Мощность маленькая, — объяснил Якоби, — скорость электрохода оказалась около двух верст в час.

Саша посмотрел вопросительно.

— Шлюпка на электрической тяге, — пояснил ученый. — Испытывали на Неве двадцать лет назад.

— А как это сделали? — удивился Саша. — Над рекой же провода не протянешь.

— От гальванических элементов.

— Понятно. Не с этого надо было начинать. Есть пароход, значит надо сделать электроход. Почему не электровоз?

— Гм… — сказал Якоби.

— У воды большое сопротивление, — заметил Саша. — Почему не пустить по рельсам?

— Это стоит обдумать, — сказал академик.

— И провода можно подвести, — добавил Саша, — а не тащить тяжеленную батарею.

— Ток все равно от батареи, — возразил Якоби.

— Почему не от генератора?

— Генераторы не дают такой мощности, Ваше Высочество, — заметил Якоби. — И они еще тяжелее батарей. И питать их надо от паровой машины.

— Борис Семенович, а вы можете сделать для меня обзор современных генераторов? Как устроены? Принцип работы? Мощность? Может быть, я что-нибудь придумаю.

— Хорошо, — улыбнулся Якоби.

— Простите, Борис Семенович, а якобиан — тоже ваше изобретение? — все-таки полюбопытствовал Саша.

— Нет, моего брата Карла. Он был математиком. Вам знакомы матрицы и частные производные, Ваше Высочество?

— Очень поверхностно. Читал где-то.

— В вашем возрасте и это много.

— Как тебе мой сын, Борис Семенович? — поинтересовался папá.

Якоби только покачал головой.

Это «ты» академику здорово резануло Саше слух. Папá тыкал Зиновьеву, но Николай Васильевич все-таки близкий к семье человек.

— Я признаться не верил, что это мог нарисовать тринадцатилетний мальчик, — поговорил Якоби.

— Теперь веришь? — спросил папá.

— Да, государь.

Саша посмотрел с недоумением.

— Что нарисовать? — спросил он ученого.

— Телефон и радио, — объяснил Якоби.

— А-а…

И Саша вспомнил листок со схемами, которые набросал для доктора Балинского, когда еще плохо понимал, что происходит.

— Господин Балинский переслал мне твои рисунки, — сказала мамá, — и посоветовал послать их академику Якоби, потому что ничего в них не понял. Я не сразу решилась. Только когда увидела, как парит в небе твой небесный фонарик. Тогда я поняла, что это может быть не совсем…

— Бред сумасшедшего, — с усмешкой закончил Саша.

— Оказалось, что совсем не бред, — заметил папá. — Борис Семенович, расскажи, что было дальше.

— Я получил письмо от государыни, где она просила посмотреть на ваши рисунки, Ваше Высочество, и ответить ей, есть ли в них какой-то смысл или это просто детские фантазии, — начал Якоби. — Что это не детские фантазии я понял сразу.