Полночный воин (Хранительница сокровищ) - Джоансен Айрис - Страница 46

• Предыдущая
• 46/73
• Следующая

— Тихо, тихо! — Эдвина ладонью закрыла ей рот. — Ты ни в чем не виновата передо мной.

— Я путалась с вашим мужем. У меня от него ребенок.

— Знаю. Я слышала все, что ты рассказала Бринн.

— Слышали? И промолчали?

— А о чем говорить? Тебя он заставил согрешить против твоей воли.

Алиса покачала головой.

— На исповеди священник сказал, что грех лежит на мне и что я соблазнила лорда Ричарда.

Эдвина криво усмехнулась.

— А мне падре сказал, что мой грех в непокладистости и неуступчивости супругу, иначе Господь послал бы мне ребенка. Сдается, что женщины служат для прикрытия всех мерзостей мира, а мужчины невинны, подобно деве Марии.

— Священник сказал вам, миледи, такое? — Алиса покачала головой. — Неправда. Нет ни одного человека на свете добрее и нежнее, чем вы.

— Нежнее, — в раздумье повторила Эдвина. — Бледное, неживое слово… Мне оно не нравится. — Она погладила Алису по руке. — Похоже, в последнее время мы обе слишком нежны.

— Такова участь женщин.

— К этой участи ее приговорили мужчины. — Эдвина пыталась увидеть в лагере Бринн. — Бринн другая. Не поучиться ли нам у нее?

— Вы правда верите мне? — волновалась Алиса. — Я никогда не желала…

— Верю. — Эдвина бережно отвела волосы с лица Алисы. — Ты всегда хорошо обращалась со мной, Алиса. С какой стати мне думать, что ты хотела причинить мне вред?

— Ребенок… — приподнялась Алиса на лежаке. — Не пойму, почему Господь послал его мне, а не вам. Для меня он только обуза, а вы так о нем мечтали.

— Да, я очень хотела ребенка. — В атом заключался весь смысл ее жизни в Редферне. Пройдет немало времени, прежде чем она разберется, где правда, а где ложь, но в рождении ребенка для нее заключалась вся радость бытия. Беременность делала ее счастливой, но каждый раз она заканчивалась смертью ребенка и тогда наступала кромешная тьма. — Младенец — чудесный дар.

— Может, для знатной жены богатого лорда. — В голосе Алисы послышались горькие нотки. — Но не для нищей служанки без мужа. Тогда ребенок — только позор.

Эдвине стало стыдно. Она переживала только свою собственную боль, свои заботы, а Алиса попала под более коварный удар судьбы. Мир оказался жесток к той, которая нарушила церковные заповеди и людские законы, даже если ее насильно заставили сделать это.

— Стыдиться надо не тебе, а Ричарду, — сказала Эдвина. — А… с ребенком всегда тяжело.

Впрочем, в отличие от Алисы Эдвина приняла бы на себя такое бремя с радостью, даже если бы ради него пришлось испытать позор.

Эдвина взглянула с холма на догоравший Редферн.

— Я теперь не знатнее тебя. У меня нет больше ни мужа, ни отца, ни дома. Возможно, тебе будет проще, чем мне. Ребенком меня учили заниматься домашним хозяйством, но ты умеешь зарабатывать себе на хлеб. Такому умению можно только позавидовать и поучиться у тебя.

Алиса недоверчиво смотрела на нее.

— Честное слово! — продолжала Эдвина. — Научишь меня тому, что умеешь делать? Мне нечего дать тебе взамен. Я даже не знаю, хорошо или плохо у меня получится. Помнится, приехав в Редферн, к Ричарду, я не была глупой, но ему это не нравилось. Он хотел отучить меня думать. Ему ничего не было нужно, кроме моего тела. — И она отдавалась ему безвольно, по его прихоти, пока он не исчерпал ее до дна. — Я сама, похоже, больше тебе в тягость, чем ребенок.

— Нет, нет! — поспешила ответить Алиса. — Я с удовольствием помогу вам, миледи.

— Зови меня Эдвина, я тоже сделаю для тебя все, — улыбнулась Эдвина, — когда смогу.

Алиса не могла скрыть своего смущения.

— Эдвина?

— Я же сказала, что больше не знатная леди. — Эдвина поднялась с колен. — Я такая же женщина, как и ты, и давай будем заботиться друг о друге. А теперь закрой глаза и спи. Я схожу за Бринн. Она будет рада увидеть тебя уже бодрой.

Алиса покорно закрыла глаза.

Эдвина почувствовала прилив гнева. Алиса всегда отличалась мягкостью нрава и скромностью, и надо же было Ричарду так жестоко с ней обойтись! Неужели всем добрым женщинам уготована столь ужасная доля?

— Ты взволнована. — К ней подошел Малик. — Тебе не под силу ухаживать за Алисой, да и не следует, я прекрасно бы справился вместо тебя.

— А почему бы мне… — Она настолько погрузилась в свои безрадостные думы, что не сразу вникла в смысл его слов, а когда она поняла, что он имел в виду, предлагая ее заменить, то выплеснула на него весь бушевавший в ней гнев. — Ты считаешь, мои чувства настолько уязвимы, а душа так заплевана и ранена, что я не могу ухаживать за любовницей своего мужа?

— Я не сказал…

— Ты, как и все мужчины, видишь нас слабыми. Это вы сделали нас такими, высосав из нас всю силу. Вы пользуетесь нашими телами и оглупляете нас. Вы считаете правильным унижать нас и служить вам, рожать детей, а потом бросаете нас?

— Я и вправду ужасный малый, — серьезно заметил Малик. — И глупая бестолочь. Я даже не помню о нашем ребенке и о том, как мы назвали его. — Малик хотел свести на нет серьезный разговор.

Эдвина гневно сверкнула глазами.

— Тебе прекрасно известно, что я не имела в виду… — Она прервала себя на полуслове, заметив вкрадчивое выражение на его лице, и не смогла сдержать улыбку. — Вельзевул.

— Это был мальчик?

— Это сатана, бог ядовитых мух. Так поначалу звали финикийское божество, как и всех детей, которых ты породил бы. — Улыбка сошла с ее лица. — Понимаешь, ты так весело ко всему относишься, что даже не придаешь значения моим словам.

— Когда они обращены ко мне, я весь внимание. Но сейчас ты говоришь со своим мужем. — Он ласково улыбнулся. — Я не стану слушать твои ядовитые замечания, адресованные лорду Ричарду, а постараюсь снова развеселить тебя. Вдруг мне повезет, и ты рассмеешься. Эдвина, смех пойдет тебе на пользу.

У него была такая обаятельная улыбка, что Эдвине казался он самым красивым мужчиной из всех, кого она когда-либо встречала в жизни. Его лицо озарялось мягким, теплым светом, словно солнцем, всходившим на востоке. Не в силах отвести глаз смотрела она на него, потом, спохватившись, с трудом оторвала взгляд от этого невыносимо прекрасного лица.

— Пусть хохочут шуты в замках, — запоздало возразила она.

— Можно, я стану твоим шутом, Эдвина? Разреши мне служить и услаждать твою жизнь. Я смогу, ты знаешь.

Она взглянула на него и сразу же пожалела. Снова восход солнца. Ускорив шаг, она торопливо направилась к Бринн, упрямо глядя прямо перед собой.

— Мне ничего не нужно от тебя. Я ничего не хочу ни от одного мужчины.

— Мне по душе мысль о мальчике, но Вельзевул — неподходящее имя. Мы назовем его Малик, в мою честь.

Мальчик, такой же красивый, как и этот человек. Она почувствовала внезапный прилив сожаления. Не к себе. Не за себя.

— Что не так?

— Ничего, — опустила голову Эдвина, спрятав выражение глаз за длинными ресницами.

Он рванулся вперед и остановил ее.

— Если я причинил тебе боль, то это вовсе не пустяк. Это очень важно.

— Я бесплодна, — торопливо пояснила Эдвина. — И не донашиваю детей.

— Виноват в этом только твой муж. — Он фыркнул. — Но если учесть, что у меня нет недостатков, то…

— Что ты такое говоришь? На женщине всегда лежит вина.

— В моей стране так не думают.

— Ты не понимаешь. — Она выскользнула из его рук. Ее голос зазвучал хрипловато, в нем слышалась боль: — Они не живут. Они ненадолго становятся моими, но потом умирают.

— Понимаю. — Его голос зазвучал мягче. — Позволь мне стать твоим другом. Разреши мне делить с тобой твои тревоги.

Ей захотелось взять его за руку. Он не был похож на Ричарда: тот только и делал, что укорял ее и заставил стыдиться своего тела. Он никогда не горевал, когда умирали их дети. А у нее появлялся только тогда, когда мог снова насиловать ее тело.

Эдвина почти поверила Малику. Однако она понимала, что нельзя быть с мужчиной и остаться свободной. А это новое чувство свободы пришло к ней с гибелью Редферна. Предложенный Маликом покой обошелся бы снова частичной утратой своего "я".

• Предыдущая
• 46/73
• Следующая