Застенец (СИ) - Билик Дмитрий - Страница 26

– Именно.

Мы уже вышли на главную улицу, где нас ожидали. У крохотного, видавшего вида экипажа стоял Мишка Самарин. Точнее, как я его теперь прозвал, коварный очкарик. А я ведь в какой-то момент его даже пожалел. Мои верные жандармы стояли у пролеток, переговариваясь. Правда, завидев меня, замолчали.

Я и Александр Дмитриевич тоже стали говорить тише. И при этом улыбаться, словно Самарин сказал мне что-то приятное, я вроде как смущался. Хорошо, что мы были не в театральном институте, а сотрудники Третьего Отделения не вступительной комиссией, поэтому наш блеф зашел на ура.

– Тут есть одна большая проблема, Александр Дмитриевич, – проветривая свои зубы широкой улыбкой, сказал я. – Как раз с развитием дара. Иначе бы я не загремел в подготовительный класс.

– Что ж, не думал, что порекомендую тебе этого человека так скоро, – на мгновение Самарин словно бы действительно задумался. – Но если будет совсем туго, то пройдись по четырнадцатой линии и найди старый синий дом. Тебе нужен Будочник.

– Спасибо, Александр Дмитриевич.

– Это вам спасибо, Николай Федорович, что вступились за Михаила, – нарочито громко стал благодарить меня Самарин. – Боюсь представить, что бы было с ним, не появись вы вовремя.

Мы пожали руки, раскланялись и отправились по домам, каждый довольный друг другом.

После этой туалетной встряски потянулись относительно скучные и однотипные учебные будни. Помимо работы ручками мы изучали тактику, математику, аналитическую геометрию, каллиграфию, физику, химию, механику и прочее, прочее. К счастью, мое образование ушло немного (очень сильно) вперед, поэтому я большей частью скучал на уроках.

Отрадой стали спецпредметы – работа с амулетами, свойства магических печатей, высшее сульфароведение. Особняком стояло «Изучение иномирной фауны». И речь шла не о наших, застенных, зверушках. Поэтому и предмет с легкой подачи Лизы мы назвали «Разломоведение». Что интересно, несмотря на большую историю взаимодействия с чужим и весьма враждебным миром, информации было относительно немного. Более того, в некоторых местах она противоречила себе.

К примеру, в параграфе три, кикиморы относились к телесным сущностям среднего порядка. А в пятом уже добавились в подотряд нетопырей со свойственными тем слабым ментальным воздействием. И вот, спрашивается, кому верить?

Лиза, конечно, успокаивала, что кикиморы остались Там, в их прошлом мире. Но ведь и пугала здесь быть не должно было. Однако я его видел воочию. И даже как-то так получилось, что убил.

Пугало, кстати, как я понял, было нечто средним между Мороком и Фантомом. Первый затуманивал сознание, а второй мог напугать до коричневых штанов. Нередко насмерть. Оба относились к ментальным существам среднего порядка. То есть, убить или ранить их можно было соответствующими заклинаниями – Громовым шагом, Дланью Святости, Испепелением. То, что я стал первооткрывателем (пугало в полной мере не подходило ни под одно описание) вообще не радовало. Потому что следующий Разлом, не дай бог он произойдет, мог принести кого-нибудь похуже.

Еще мои серые будни как мог раскрашивал фельдфебель Леонид Леопольдович. Он с присущим ему гостеприимством показывал мне самые потаенные уголки лицея. Там уголь закончился, туда воду принеси, доски сбей, хлам разгреби, мусор подмети. Создавалось ощущение, что в этой школе для одаренных несколько десятилетий попросту ничего не делалось. И лишь ждали, пока один горячий парень начистит одухотворенные лица парочке дворян.

Иногда мне даже начинало казаться, что Зейфарт с Самариным нарочно придумали все это, чтобы получить дешевую рабсилу. Директор, кстати, после разговора с Самариным стал нравится мне меньше. Да и к Максутову я начал относиться с определенным подозрением.

И все же не мог отделаться от чувства, что меня используют в темную. Для чего-то нехорошего. Правильно Самарин сказал. Никому нельзя доверять. Включая Ирмера, с его письмами и указаниями. Что за цель он преследовал, скидывая на меня свой уникальный дар? Чтобы теперь я бегал с дымящейся задницей от всех аристократов? Хороший ход.

– Все, можешь быть свободен, – прервал мои мысли фельдфебель.

Я снял брезентовые нарукавники, широкие штаны, которые напяливал поверх своих и направился к выходу. Это первые несколько дней было тяжело, иногда даже до ломоты в мышцах. Потом я немного привык, только внутри все сопротивлялось. А следом пришло и принятие. Я поглядел на настенные часы и сам себе кивнул. Ну вот, Леопольдыч как всегда задержал на десять минут. Что-то мне подсказывает, что это время в мой административный срок он не добавит.

Однако выйдя на главную улицу, по которой лениво катил на телеге какой-то мужичок, я от удивления встал, как вкопанный. К хорошему, как известно, быстро привыкаешь. А когда у тебя это отбирают, чувствуешь, что лишился чего-то нужного.

Так произошло и в этот раз. Казалось бы, подумаешь, велика важность проехать десять минут в экипаже. Однако теперь, когда ни пролетки с возницей, ни жандармов в сопровождении не было, мне стало не по себе.

Может, на обед отъехали? За пирожками там или куда еще? Ведь сами же утром меня сюда привезли. Что произошло-то?

Я попятился, вновь оказываясь на территории лицея. Когда первого сентября Зейфарт говорил, что нам здесь ничего не угрожает, то он был чертовски прав.

Над зданием и всей территорией висело множество печатей. Это своего рода мощные заклинания, создать которые под силу только нескольким могущественным магам, обязательно действуя сообща. Их нельзя изменить или снять. Лишь уничтожить группой не менее сильных магов. Учитывая, что над лицеем находилось одновременно несколько крутых печатей, защищающих юнкеров от воздействия извне, даже в продуваемом дворе стоять было как-то поспокойнее.

Что делать? Идти к Зейфарту и просить проводить меня до дома? К человеку, который мог быть причастен к смерти моего… а кем мне Ирмер приходился? В общем, неважно. К директору я все равно не пойду. Тогда к фельдфебелю? Ага, чтобы Леопольдыч издевался надо мной до конца своих дней. Мол, испугался застенец открытых пространств города.

Можно, конечно, пробежаться по кабинетам. Вдруг кто из преподавателей еще остался. Хотя это вряд ли. Ушли все давно.

Я судорожно выдохнул, словно входя в ледяную воду. Чего испугался, как маленький ребенок? Если жандармов сняли, значит решили, что моей жизни больше ничего не угрожает. Чего тогда телиться?

Я вышел с территории лицея и поспешил по знакомой дороге домой. Если ехать минут десять, то быстрым шагом, временами переходящим в бег, можно добраться за четверть часа. Вот только моим планам не суждено было сбыться.

Поначалу казалось, что все идет просто превосходно. Солнечные лучи пробивались через щит, лаская последними объятиями тепла. В воздухе расстилался запах дыма от печных труб и пыли, забившейся меж мостовой. Наверное, впервые за все время я почувствовал себя на своем месте.

Будто всю жизнь только и делал, что ходил по утрам в лицей, а после обеда возвращался обратно. Шагал, приподнимая фуражку, встреченным прогуливающимся господам (почему-то здесь любили юнкеров), которые благодушно здоровались. Обходил изредка попадающиеся лошадиные кучи. Да, не очень живописно, зато в этом мире точно нет экоактивистов, и никто не требует пересесть с обычных авто на электромобили.

Я дошел до переулка, соединяющего две основные улицы, и свернул в него. Как правило мы ездили другой дорогой. Но я худо-бедно стал ориентироваться в местности, потому решил срезать.

Вот только стоило оказаться в длинной пешеходной кишке, где экипаж точно не проедет, как внутри кошки заскребли. Это не было похоже на то состояние, когда я встретил пугало. Нет, никакого ужаса или желания сделать что-то с собой не возникло. Лишь чувство необъяснимого животного страха.

Я обернулся, положив ладонь на рукоять кортика. Последний вообще постоянно мешался, то и дело отбивая ляжку. Но считалось, что это неизменный атрибут лицейской формы. Говорят, один из семерок-простолюдинов, забыл как-то кортик, так лично Зейфарт отправил его домой, отстранив на день от занятий.