Твой маленький монстр (СИ) - Лари Яна - Страница 43

Какая разница, когда он рядом?! Проще отпустить сомнения, безоглядно покориться возникшему притяжению, поддаться суетливо заметавшемуся сердцу. Оно ведь чувствует: не только он нужен мне, я ему тоже нужна.

Моргнув, Ринат поправляет повязку и полностью отдаётся музыке, становится с ней единым целым. В его танце — вызов, огонь, вожделение. Он беззастенчиво обнажает свою юную, опьяняющую безбашенной непокорностью душу. Резко замирает в каких-то совершенно немыслимых позах, удерживаясь на одной руке, а в следующий миг срывается, стремительно вращая ноги по кругу. Сильный и гибкий, неукротимый как стихия, пьянящий как первые чувства.

Чтобы подчинить себе мои мысли и намертво приковать взгляд ему не нужно раздеваться, как парням из нижнего зала. С этой ролью успешно справляются исходящие от него угроза, грация, мощь, разносящие по телу рой обжигающих мурашек. Кажется единственный, кого нужно опасаться рядом с ним — он сам. Только бежать давно уже поздно. Мне слишком хорошо знакомо безумие полёта, что дарит его близость, как, впрочем, и раздирающая боль от его равнодушия. Вот от последней действительно охота избавиться поэтому, когда Ринат замирает с протянутой в руке розой, я принимаю цветок не раздумывая.

Мимолётное прикосновение его пальцев к коже безвозвратно уносит последние сомнения. Я зачаровано позволяю увести себя в центр комнаты. Покорно жду пока он отключит лишний свет, и какое-то время мы молча стоим лицом к лицу, утопая в душном красноватом полумраке. Оглушающая музыка проникает в каждую клеточку тела, вызывая глубинную потребность влиться в ритм. Вбрасывается в кровь толкающим на безумства дофамином. Одурманивает.

Шевельнув плечами, призывно маню его пальцем. Вмиг потемневшие глаза красноречивее любых слов выдают готовность сводного брата влиться в эту обоюдную игру. И по венам растекается какой-то абсолютно дикий пьяный кураж. Соблазнительно улыбаясь, медленно двигаю бёдрами и чуть отклоняюсь назад. Он ведь для меня танцевал, так почему бы не сравнять положение? Но у Рината, кажется совсем другие планы. Сжав оборки вечернего платья у самого выреза, он рывком привлекает меня к себе и, придерживая одной рукой за поясницу, пальцами свободной руки слегка натягивает у корней распущенные волосы, вынуждая прогибаться ещё сильнее. Сам же подаётся вперёд, беззастенчиво демонстрируя силу своего возбуждения.

Просунув ладонь между нашими телами, рваным движением ослабляю его ремень и где-то на периферии сознания сквозь музыку слышу приглушенный мат, достойный портового грузчика. При мне Ринат так выражается впервые, но нарочитая грубость происходящего нешуточно заводит и случайных прикосновений становится недостаточно.

— Сними повязку, — шепчу, когда он, позволив мне выпрямить спину, властно притягивает меня к себе. — Я соскучилась по твоим губам.

— Твои проблемы, — следует неожиданно резкий ответ. — Я на работе не целуюсь. К тому же оплаченное время на исходе.

Из-за плотной повязки его голос звучит более глухо, надтреснуто. Но мне-то известно, что под личиной напускной грубости скрывается всё тот же чуткий парень, который давным-давно отобрал моё сердце. Собственная неискушённость бесит. Ринат держится уверенно, а что известно мне об игре, на которую он так недвусмысленно намекает? Толком ничего. Остаётся довериться интуиции, чтобы не разочаровывать любимого.

— Я продлеваю, — многообещающе усмехаюсь, медленно, болезненно медленно сползая вниз по его чуть влажному телу.

— Тогда любой каприз… — длинные пальцы дразняще скользят по моей щеке, очерчивают скулы, затем, поддев подбородок, принуждают вновь подняться. — К чёрту правила, Карина. Твоя взяла.

Ринат чуть склоняется, ни на мгновение не выпуская из плена своих удивительных глаз, и через голову, не развязывая, стягивает повязку. Замерев на пару мгновений, он выдыхает с присвистом, разглядывая мои губы пугающе алчущим, диким взглядом. Взглядом, от которого цепными вспышками пробирает озноб. Так смотрят только, когда убивают или идут на смерть. Затем целует — обжигающе, зло, глотая мой вымученный стон как утопающий воздух, и отстраняясь, словно забирает душу. К счастью, его руки тут же обвиваются вокруг моей талии, плавно разворачивая лицом к дивану, и убирают в сторону тяжёлые локоны, любовно перекидывая их через плечо.

— Обожаю твои волосы, они так заводят — вкрадчиво шепчет Ринат, зубами оттягивая мочку уха. — Тебе всегда было сложно противится.

А я стою, закрыв глаза, и могу до мельчайших деталей воспроизвести в уме черты его лица, в точности представить какие конкретно эмоции оно сейчас отражает, даже предугадать каких ответных действий он жаждет больше всего. Для этого вполне достаточно одного его дыхания, тягучей патокой растекающегося по моему затылку. Между нами существует какая-то связь на уровне подсознания, и чем больше времени мы проводим вместе, тем сильнее она крепчает. Сейчас Ринат ждёт покорности, и я уже не помню, почему не должна ему доверять. У меня к нему не влечение — а зависимость, с которой бороться так же бессмысленно, как и с потребностью дышать.

Его губы оставляют влажную дорожку поцелуев от затылка к спине, следуя траектории расстегиваемой молнии на платье. Пальцы невообразимо жёстко, порою болезненно сминают разгорячённую кожу, заламывают руки, сжимают, стискивают, а мне всё нипочём. Я позволяю ему делать с собой что душе угодно, тщетно пытаясь совладать с глупой улыбкой. В точности как у маленькой девочки, которая была послушной весь год, и теперь получает долгожданный подарок. Сейчас мне глубоко наплевать, что Ринат овладел мною, грубо поставив коленями прямо на холодный пол. Что я задыхаюсь от запаха пыли, скопившейся в бархатной обивке дивана, куда он вжимает меня лицом, чтобы хоть немного заглушить мои отрывистые стоны. Сколько тел на нём совокуплялись до нас? Не важно. Даже думать об этом не хочу. Не сейчас, когда он так близко, что заслоняет собою весь мир, стирая пошлость и безумство окружающей действительности. Разве может что-то сравнится с лихорадкой, которой он отравляет мою кровь, заставляя раз за разом повторять своё имя?

Ни-че-го. Я позволяю себе вскрикнуть один единственный раз, когда он болезненно прикусывает кожу на лопатке, в том месте, где немногим ранее оставлял поцелуи.

— Тише, малышка, — невменяемо хрипит Ринат, не прекращая терзать мою кожу. — Не люблю, когда ты капризничаешь.

— Не нужно, правда, — всё ещё пытаюсь воззвать к его благоразумию. — Останутся следы, а это лишнее.

Не понимаю, что плохого в моей просьбе, но он будто с цепи срывается — рывком запрокидывает мне голову, и пока я жмурюсь, глотая слёзы боли, оставляет ещё несколько красноречивых отметин на шее и ключицах.

— Раньше надо было думать, — глумливо шепчет мне в самое ухо. — Ты ведь за этим пришла сюда? Впредь будешь умнее… и скромнее.

Секундный протест тает под напором Рината как разогретый воск. Когда он лишил меня свободы воли? Уж не тогда ли, когда так бережно и нежно забрал мою невинность? Или он сделал это, пока сражался за жизнь, истекая кровью в моей спальне? А, может, когда нагло украл первый поцелуй?

Нет. Всё не то. Я заболела им гораздо раньше. Это случилось тем морозным зимним вечером, в деревне, где он подростком умывал меня снегом у своей бабушки на заднем дворе. Во времена, когда мне и допустить было бы тошно, что я способна в здравом уме позволить мерзкому Троллю сотворить с собой нечто столь грязное, прямо на полу сомнительного заведения, пока мой дядя развлекается где-то поблизости. Да ещё и стану мысленно молить о продолжении, бесстыже теряя голову от сладкой дрожи всё острее пронзающей тело.

Ринат безошибочно угадывает моё состояние. Когда мы так близко, он читает меня как открытую книгу, с лёгкостью срывая с меня всё защитные барьеры и притворство. В этот миг он чувствует мою эйфорию, и жёстко тянет за стянутые в кулаке волосы, чтобы повернуть лицом к зеркалу.

— Открой глаза, систер, и хорошенько присмотрись, под кем именно так громко стонешь.