Доля ангелов (СИ) - Брай Марьяна - Страница 47

Я буду действовать через оба королевства. А там посмотрим. И еще, у меня было не очень много, но разнообразных семян. Мы просто обязаны через пару лет стать независимыми. Полностью.

Чем занять новых людей в деревне зимой я придумала совершенно случайно, и, если бы не этот случай, нам тяжело пришлось бы зимой. Я, если была в деревне, если же уезжала, Дин или Шати, мы ежедневно носили рыбу для нашей бабушки — пекаря. Она давала нам пару больших ломтей хлеба, рассказывала что-нибудь между делом, и провожала до дороги.

— Бабушка Лимара, вы дома? — я кричала от дороги так всегда, хоть и видела, что у нее открыта дверь, и от дома пахнет свежей выпечкой.

— Дома, дома, девочка, проходи, — она выходила меня встречать, забирала почищенную уже рыбу, и пропускала в дом поить чаем. Она оттаяла к нам, стала более открытой, теплой, и мы все называли ее бабушкой. Кроме как выпекать хлеб и содержать небольшой огород с травами и клубнями, на вроде батата, она не могла, по сути, ей и это было тяжело, но она говорила: «на бегу умереть лучше». Моя же бабуля говорила раньше: «или лежать, или бежать». Есть у них понимание жизни, не то что у нас.

— Вот рыба и сладостей тебе принесла — они полезнее сахара, я знаю, что ты сахар ешь. Тебе надо для сердца сейчас. А эта сладость лучше. Можно и с чаем, и так иногда, для настроения, — я передала ей два свертка.

— Садись, — она приняла свертки, отложила тот, что с рыбой, а мармелад разложила на столе. — Я вчера думала умру от страха, девочка. Давно так далеко не ходила, а тут вроде как молодой себя почувствовала — пошла дальше в лес, к вершине почти самой.

Вершиной они называют невысокую гору за рекой. Гора там пологая, и словно ступенями поднимается к высоченной, уткнутой в облака и заснеженной точке. Вот такие ступени она и называют вершинами. Поднявшись на нее можно увидеть плато километра на три, а дальше снова начинается пологий подъем к следующей вершине. Это как балконы, расположенные лестницей. У нас внизу, перед и за рекой много деревьев, на подъеме и первом плато тоже лес, и там достаточно грибов, трав, ягод и орехов, а выше деревья мельчают, и все больше становится кустов, а дальше, наверно, альпийские луга, где растут только травы. Все как на Кавказе.

— Одна ходила? — я посмотрела на нее с укоризной, и подумала, что ведь я и не знаю, чем она занимается целыми днями — никто за ней не присмотрит — одна.

— А с кем еще, девочка, никто не желает, а детей страшно звать, да и они не пойдут. Так вот до первой вершины я дошла, и сама не заметила. А там уже пора ягоду с деревьев сбирать. Только я не за ягодой шла, да и не унести мне теперь корзину, я за травками ходила — грудь если схватывает, вот она и помогает. Собираю я свою травку, значит, радуюсь, что семена на ней уже — поспела значит, и она, и я. И слышу рев там, у второй вершины — так и села в кусты. Слушала этот и рев, и визг.

— И что же это? — я напряглась. Не хватало нам здесь еще «рева с визгом». Только, вроде, начали оперяться, да налаживать жизнь.

— Большой бык тама, девочка, большой, в рост выше мужика любого, рогатый, как лес на голове. Таких я еще не видела. И две кошки его рвут, прямо живого.

— Бабушка, а что это за кошки? — вот, снова кошки, что это, не дай Бог пумы какие, или рыси.

— Как собака, только потолще. И лапы как моя нога. А уши торчком. Они пока его утащили на подъем, я тихонько по шажочку, легонько, спустилась, чтоб из виду то у них пропасть. Так и шла вниз, только и представляла, как они сейчас сзади накинутся.

— А раньше ты их видела?

— Конечно, они зимой-то сюда как домой ходют — пахнет тут козочками, а народ весь в домах. Сейчас все на улице, шумим, дыма много, от одной тебя — вон сколько кажный день. А зимой тут мертво все.

— А что за бык, бабушка? — это, наверное, лось или олень, не может тут яков никаких быть, не похоже по описанию. Да и рога она описала как у оленя или лося.

— Быков этих пару раз наши ловили, на мясо пошли, хоть и твердое, но мясо все же, а эти лентяи не хотят идти туда да охотиться. Вот и сидят голодом.

— Ладно, спасибо, бабушка, пойду, поговорю с Карлом, а ты не ходи больше туда, мало ли, они твои следы унюхали хлебные, и по ним будут тебя ждать там теперь, как быка доедят. Они же не знают, что ты щуплая как цыпленок, — мы посмеялись с ней, я забрала хлеб и отправилась прямиком к Карлу.

— Карл, давай, рассказывай, что у вас тут за быки в лесу, или олени? И что за кошки? — я начала прямо с тропинки. Карл сидел у порога и вырезал из дерева какую-то фиговину, похожую на балясину для лестницы. Творческий тоже мне на всю голову.

— Да сейчас сезон — они до весны будут табунами ходить здесь, пастись они спускаются тут. Там, за горами сейчас трава уже вся погрубела, высохла, а тут, ближе к реке есть им корм пока. Да и маленьких у них сейчас много — водят на откорм.

— А кошки?

— Кошки как кошки.

— Ну, а подробно ты можешь рассказать?

— Большие, как собаки у Тариса в Валенторне, только упитаннее. Человека могут загрызть, но только если с кутятами, а так — сами стороной обходят. Коз и овец таскали из долины зимой.

— А этих быков вы ели?

— Один раз на мужика выбежал, который дремал с топором после обеда. Дрова рубил, пообедал, да присел. Глаза открывает, а у его мешка стоит, и оттуда хлеб выуживает. Так он испугался, и топор в него бросил — как раз в голову. Тот упал, ну мужик его и зарубил. Ели мясо, только варили долго, — Карл рассказывал и улыбался, смотря своим глазом на поделку.

— Карл, нам надо пойти в лес и сделать ловушки, — я говорила серьезно, а он уже смеялся в голос.

— Конечно, раз рыбу в ловушку поймала, то и быка можешь, — он гоготал, но я уже на него не обижалась. Нашла возле его ног лучинки, что падали от поделки, и процарапала в земле ямку глубиной около десяти сантиметров. В дно ямки воткнула лучинки так, чтобы не вылезли наружу. А сверху положила солому и сухую траву, что валялась под ногами. — Вот, надо сделать такие ловушки, Карл. Несколько. Пока просто оставить их, а если сами не попадутся, будем загонять.

Карл отложил свою поделку и как всегда — как курица, наклонил один бок к моей ямке, а я взяла отрывок бумаги, в которой мы продавали мармелад, чуть смяла ее, и исполнила небольшое шоу — села на пол, проскакала смятым в руке обрывком по земле, и ткнула им в ямку. Бумага наделась на острые зубочистки. А потом, я встала и молча ушла от Карла, оставив его подумать.

Доваривался мармелад, и у меня больше не было места и поверхностей для его хранения. Все, теперь нужно поднять на него цену. Перемешивая вино, поняла, что процесс брожения почти остановился. Почерпнула из одного кувшина кружку и принесла к костру. Нужно было пробовать. Решила дождаться, когда все лягут спать, чтобы не получилось шоу, где участники вынуждены были говорить правду, иначе их било током.

Цвет вина был хорош, и плотность напитка, вроде, подходящая — на стенках кружки жидкость остается, не стекает сразу, как вода. Лишь бы не подвели квеври — кувшины в земле. Вино хорошо бродило, значит, температура была достаточной. Я уже думала о том, что, если вдруг процесс остановится, буду разжигать между горлышками небольшие костерки — они будут нагревать камни, которыми уперты в горлышки большие кувшины. Не пришлось — погода и отсутствие еще крыши, грели мое вино. Пришла пора собирать остальной урожай — пара дней, и нужно ехать.

Ночью я долго не могла заснуть — обдумывала разговор с Карлом о лосях. Если, конечно, это лоси. Ну, даже, если не лоси, это какие-то крупные животные. Это дикое мясо, которого мы лишены здесь вообще, потому что стоимость его заоблачная. Да даже если и будут деньги, хранить можно только солонину. А в деревне, если охотники принесут такую тушу, можно сразу поделить, или купить у них.

На дороге что-то шелестело. Хорошо, что не в стороне реки — мне эти «кошки» уже видятся везде. Лошадь и козу закрываем в новом сарае, который еще плохо просох, но эти зверюшки, надеюсь, не станут проверять крепость стен. У дороги явно кто-то был. Я зажгла факел, что всегда лежал в готовности у костра, и пошла в тропинке, которую мы считаем дорогой вдоль всей деревни.