Темный орден (СИ) - Хай Алекс - Страница 18

Нет, не был. Но я был на своем месте и жил так, как считал правильным.

«А стоило ли это „правильное“ того? Зачем ты пытаешься искать справедливость там, где ее нет и не может быть, а, Хруст? Где была справедливость, когда твоему отцу, твоему родному отцу, этому тонкому ученому человеку, пришлось пойти на сговор с ворами и бандитами, чтобы прокормить семью в тяжелое время? Что это за мир и за справедливость такая, если о вас никто не позаботился, а в итоге твоего отца еще и посадили в тюрьму, повесив на него даже чужие грехи?»

Я мотнул головой, почувствовав, как у меня на лбу и спине проступил ледяной пот.

— Он знал, на что шел, — сквозь зубы процедил я. — Он знал, что шел на преступление. И понимал, чем все это могло закончиться.

«Именно», — отозвалась Тьма. — «Он решил действовать сам, против правил, даже понимая, что сломает этим свою жизнь. Он принес свою жизнь в жертву вашего с матерью будущего. Ведь она тогда нашла тот тайник, правда? Да только грянул „черный август“, и все то, ради чего он так старался, обратилось в фантики. Он принес себя в жертву зря, Хруст. Никакой справедливости для тебя и твоей матери. Ты сам знаешь, ты сам все видел. Ты всегда понимал, что вы оказались лишними на том празднике жизни. Никому не был нужен ты — мальчик, которого заклеймили родством с преступником. Никому не была нужна твоя мать, которую выбросили с работы и заставили крутиться как юлу, чтобы дать тебе хоть какое-то будущее…»

Я слушал Тьму, стиснув зубы до скрежета. Вергилий говорил, что Тьма лжива. Но, черт возьми, она знала меня лучше их всех. Эта сила знала мое прошлое, мои мысли, мои печали… И я не мог заглушить ее голос. Словно завороженный, я продолжал ее слушать. Слушать и пропитываться ненавистью.

«Вы стали просто мусором. До вас не было дела властям, занимавшимися переделом собственности, друзьям, соседям, коллегам — ведь вы были пятном позора. И ничего хорошего вам бы не светило. Скажу честно, Хруст. Не погибни ты в том офисе, ты бы еще много раз пожалел о том, что это не случилось. В том мире тебя ожидало безрадостное будущее. Но я даю тебе возможность наконец-то все изменить. Мой выбор пал на тебя не просто так».

— Почему? — шепнул я. — Потому что умер в удачное время?

«Не ты один погиб в ту секунду. Миров много, миры большие», — улыбнулась Тьма. — «Почему Евдокия стала проводником? Ты ведь знаешь, через что ей пришлось пройти. По той же причине выбор пал и на тебя».

Значит, Тьмы выбирала отчаянных. Тех, кто считал, что потерял все или почти все. Что это? Сострадание? Но была ли сила, этот непостижимый эфир или как его можно было назвать, была ли она способна на сострадание и жалость?

Или все дело было в том, что отчаявшуюся душу гораздо проще соблазнить?

«Договор честный, Хрусталев», — чуть тверже заявила Тьма. — «Я не разбрасываюсь подарками просто так, и не потому, что мне жаль, а потому что сейчас у меня попросту не хватает могущества одаривать всех. Но мы друг другу нужны, и твой наставник смог раскрыть мои намерения. Таиться и наводить туман я не стану. Это непочтительно по отношению к тем, кто мне помогает».

Я не выдержал и нервно рассмеялся. Непочтительно? Мне думалось, я был просто инструментом для достижения цели. Какое почтение может быть у руки к молотку? Разве что ухаживать за инструментом, чтобы не сломался да прослужил подольше.

— Ну и?

«Мне действительно нужен этот мир. Именно этот, а не какой-либо другой. Здесь самая тонкая завеса, что отделяет его от прочих. Потому ты смог оказаться здесь, потому здесь работают дары и то, что ты называешь колдовством. Просто здесь все немного иначе устроено, хотя и привычно твоему глазу. И я хочу войти сюда, остаться здесь».

— Зачем?

«Затем, что это моя природа и моя суть. Я преобразовываю вещи и упорядочиваю их в соответствии с тем, что во мне заложено. Твои наставники называют меня Тьмой, но я всего лишь обладаю собственной волей. Часто — строптивой. Орден — это наследие тех, кто посчитал, что вправе использовать меня, эту силу, по своей воле и в своих интересах. Они получили право управлять тем, о чем не имеют истинного представления. Но у них получилось это лишь потому, что силы в этот мир пришло слишком мало. Слишком мало для того, чтобы упорядочивать, но достаточно для того, чтобы чувствительные к ней люди смогли использовать ее как им угодно».

— Так ты что, у нас из себя еще и жертву строишь? — усмехнулся я. — Несчастная силушка, все тебя дербанят и пользуют.

«Мне не нужно твое сочувствие, Хрусталев», — равнодушно отозвалась Тьма, видимо, не считав моего сарказма. — «Лишь помощь. Ты хотел знать, почему все получилось именно так — и я говорю. Теперь, когда ты знаешь, я хочу, чтобы ты сам добровольно согласился мне помочь. Так будет проще для всех».

— А если не соглашусь?

«Но зачем тебе отказываться?» — изумилась Тьма. — «Я ведь только начинаю, но смотри, сколько ты уже обрел. Получил новую жизнь — в теле крепкого одаренного юноши, в роду аристократов с титулом и влиянием. Ты обладаешь роскошными дарами… И даже семья, твоя новая семья, теперь иная. Полная, дружная. Тебя любят, Хрусталев, и показывают тебе эту любовь. У тебя появились друзья, женщина… Да хотя бы даже собака! Но всего этого могло бы и не быть, не вмешайся я…»

Ага, а помимо этого я сбился со счета, сколько раз меня пытались убить, и где-то в Петербурге потирал лапки Вяземский, который спал и видел, как опорочить мое имя и запятнать позором весь род Оболенских из-за старых обид…

«Все это перестанет иметь значение после того, как ты выполнишь свою миссию, Хруст», — прочитав мои мысли, заявила Тьма. — «Я покажу тебе будущее. Покажу тебе, что мы сможем сделать вместе и что построим, если ты мне поможешь. Я не останусь в долгу. Смотри, что тебя ждет, когда ты закончишь жатву…»

На миг у меня перед глазами все потемнело. Я моргнул — и словно очутился в другом месте как сторонний наблюдатель, не присутствовавший, но, скорее, подглядывавший.

Я видел себя, точнее, Володю Оболенского, со стороны, но уже другого. Старше, взрослее. Словно в нем начали проявляться и мои настоящие черты.

Это была небольшая старинная усадьба с аккуратным садом. Двухэтажный деревянный дом напоминал какую-нибудь чеховскую дворянскую дачу. Стояло лето, и мне в нос ударили ароматы цветущих яблонь и слив, откуда-то потянуло свежей выпечкой… Сплошное умиротворение.

В саду, под сенью старого клена, обустроили что-то вроде временной беседки: высокие столбы были обвиты тканью, что не позволяла мошкаре забраться внутрь Но сейчас шторки были подвязаны, и я разглядел устроившуюся на отдых пару. Я и…

— Мам!

Это была она, точно она. Моя мать, настоящая. Словно Тьме удалось каким-то чудом вытащить ее из старого мира и переместить в этот. Я узнал ее вечную прическу с локонами от химзавивки и платиновый блонд в стиле Любови Орловой — уже двадцать лет она не изменяла этому стилю. Лишь в последние годы, когда болезнь начала агрессивно наступать, стало не до парикмахерской.

Но сейчас она выглядела иначе. Как если бы болезни и вовсе не было. Сидела за накрытым скатертью столом перед дымящимся самоваром, потчевала меня булочками и с интересом слушала о том, как шли дела в столице. Лишь ее облачение — в этом видении она была одета сплошь в темные цвета, хотя раньше предпочитала что-нибудь светлое, с цветочками. Даже вязаная пуховая шаль на ее плечах была кровавого темно-бордового оттенка, а серьги в ушах искрились рубиновым блеском.

— Это и правда… она? — тихо спросил я, не надеясь, что Тьма мне ответит.

«Я смогу это сделать. В этот мир попасть проще, чем в другие. Тяжелее всего — покинуть родной. Особенно твой. У него очень толстые стены. Но, нарастив мощь в этом мире, я смогу пробить брешь в другой».

— А болезнь?

«Чудеса случаются, но не всегда. Я смогу остановить болезнь, переместив дух твоей матери в другое тело. Смогу придать этому новому телу вид твоей матери. Поселю в нем ее душу… Но то, что уже утрачено, даже я не смогу восстановить. Разум пострадал и вряд ли полностью восстановится. И все же здесь ей будет легче, и проживет она дольше. Она будет узнавать тебя, хотя и не всякий раз. При ней будут слуги и лекари, она проживет достаточно, чтобы увидеть и понянчить внуков напоследок. Пусть и под закат жизни, но она получит то, что ты всегда для нее хотел. Если ты захочешь…»