Перо бумажной птицы - Михалкова Елена Ивановна - Страница 10

– А вы что здесь ищете? – Она с любопытством уставилась на них.

– Здравствуйте. – Илюшин выступил вперед. – Людмила Белоусова здесь живет?

– Это я…

– Мы хотели бы поговорить о вашей дочери, Даше.

Она всплеснула руками:

– Нашли эту дрянь? Где она, подлая? – Щеки ее вспыхнули, и она стремительно сбежала с крыльца. – Дарья! Дарья, бессовестная ты девка!

Белоусова выскочила за калитку, подбежала к «БМВ» Сергея и принялась барабанить кулачками по стеклу. Задние окна были затемнены, но не составляло никакого труда разглядеть через лобовое, что в салоне пусто.

– Людмила, там никого нет, – громко сказал Макар, выйдя за ней следом.

– Я хочу знать, где она! – кричала Белоусова, не слушая его.

К окнам дома изнутри прилипли детские физиономии.

– А хотите знать, во сколько вам обойдутся новые стекла для этой машины? – хладнокровно поинтересовался Илюшин.

Упоминание о деньгах подействовало на нее как ушат холодной воды. Белоусова отступила на два шага, уронив руки. Постояла и обернулась к ним – растерянная, покрасневшая:

– Извините! Я думала… Думала, вы привезли ее…

Вспышка глупого и необоснованного гнева никак не вязалась у Сергея с ее милым простоватым лицом.

– Просто она так плохо бросила нас… Я все надеялась, она одумается, вернется. Знает же, что мне нужна помощь. А зачем вы приехали, раз не привезли ее?

– Привезем мы ее или нет, во многом зависит от вас, – уклончиво сказал Макар.

– Ну, тогда проходите в дом, что ли…

Успокоилась она так же быстро, как вышла из себя, и теперь Сергей ловил детскую заинтересованность во взглядах, которые она бросала на него и Илюшина.

Их провели в кухню. Хозяйка без всякого смущения смахнула рукой крошки со стола в подставленную горсть. Гора немытых тарелок в раковине, заплесневелые горбушки, сор под ногами, обертки от конфет, валяющиеся на подоконнике… Приоткрылась дверь, и на пороге показались двое: парень и девушка с помятыми лицами.

Чернявые. Невысокие. Оба с нездоровой кожей и сальными волосами. Они подозрительно уставились на гостей, не говоря ни слова.

– Это детки мои, Инга и Олежек, – радостно представила их Людмила. – Вадим спит, скоро выйдет. Надежда моя – старшенькие! У меня от них секретов нету…

«Зато у Инги с Олежеком своих хватает», – подумал Бабкин. Эти двое ему не понравились. С гостями не поздоровались. Глядят исподлобья. Сейчас еще Илюшин начнет разливаться соловьем и сообщит, что они частные детективы, – хорошо, если парень с кулаками не набросится, какой-то он нервный…

Но произошло все не так. Когда Макар объяснил, кто они и зачем приехали, Олег и Инга явственно расслабились. Девушка заварила чай, ее брат нарезал бутерброды с сыром. Сыр был засохший, масло отдавало прогорклым, но Сергей невозмутимо сжевал бутерброд: если тебе что-то нужно от свидетеля, никогда не отказывайся от угощения.

– Следы Даши нашлись в Москве, – сказал Илюшин, – мы видели ее вчера, но она снова пропала.

Ее мать осуждающе поджала губы:

– Шальная девка! Сколько в нее вложено, а все не впрок!

– Вы не могли бы рассказать о ней побольше? И об обстоятельствах ее исчезновения. Вы не поддерживали с ней связь все это время?

– Поддержишь тут, как же, – с горечью сказала Людмила. – Ни телефона не оставила, ни адреса. Прыг в чужую машину – и укатила, будто так и надо. Вот так растишь их, растишь, душу вкладываешь, куски от себя отрываешь… Она ведь после интерната в химико-технологический поступила, училась хорошо, а еще работать успевала! Официанткой устроилась, такие деньги зашибала на чаевых… Все ее любили! А вместо этого…

– После какого интерната? – уточнил Макар.

– С восьмого класса Даша перешла из школы в наш местный интернат, на пятидневку. Хорошее место! Я бы и сама у них пожила!

– Интернат специализированный, с каким-то уклоном?

– Да нет, обычный…

– А почему Даша училась в интернате, а не в школе? – нахмурился Илюшин.

Людмила всплеснула руками:

– Как все эти рты-то прокормить? Они каждый день есть просят! Чай, дети, не собаки… На всех попробуй тут повертись-приготовь-разогрей… А в интернате – на всем готовом. Дашке повезло, она одна из всех моих туда попала.

Олег и Инга жевали, не высказывая никакого интереса к беседе.

– У Даши был бойфренд? – спросил Макар.

– Ей об учебе надо было думать, а не о парнях. – Мать напустила на себя строгий вид, и Бабкин легко представил, что именно с таким выражением лица она разговаривала с дочерью. От тоски сводило скулы. – Нет, никаких шашней, я бы такого в своем доме не допустила!

Илюшин вопросительно взглянул на Ингу. Старшая сестра могла знать то, что скрывалось от матери.

– Дашка ску-у-уучная, – протянула та. – С такой никто мутить не станет. Не было у нее никого.

– С кем же она уехала?

Из дверей выполз кривобокий сонный парень в семейных трусах. Взглянул на сыщиков мутными глазами, сцапал со стола бутерброд, промычал что-то и исчез. Вадим, понял Бабкин. Надежда маменькина.

– Мужик какой-то ее увез, – внезапно сказал Олег. – Старый. С ним тетка была. Это нам соседка сказала, она их видела. Они к Дашке не в первый раз приезжали. В кафе ее возили, все о чем-то говорили с ней. Дважды они здесь были, точно. А сами – москвичи.

– Откуда это известно?

Парень взглянул на Илюшина снисходительно:

– На московских номерах они были, вот откуда.

Бабкин записал имя и адрес соседки.

Илюшин машиной не очень заинтересовался. Он расспрашивал о том, как Даша училась, как общалась с братьями и сестрами… Мать отвечала неохотно, все время пытаясь соскользнуть с обсуждения дочери на рассказ о собственной непростой судьбе. Бабкин, слушая Людмилу, поймал себя на том, что они напоминают рассказ фальшивой Дашиной семьи. Людмила Белоусова знала о своей средней дочери так же мало, как те двое. По ее словам, Даша не встречалась с парнями. У нее не было ни подруг, ни серьезных увлечений. Когда выдавалось свободное время – что случалось нечасто, – она убегала в приют для собак, где постоянно требовались волонтеры. Это был единственный живой штрих к портрету, лишенному всяких красок.

Правда, у Белоусовой нашлись фотографии. С детских снимков смотрела неулыбчивая светловолосая девочка. Смеялась она лишь там, где фотограф поймал ее в обнимку с какой-то лохматой дворнягой.

– В Москве ей, конечно, делать нечего, вы если ее найдете, так и скажите: пусть возвращается, я ругаться не буду, хотя подлость она совершила, конечно…

Ее речь перебили пронзительные вопли. В кухню вбежали две девчонки, одна не старше пяти, вторая лет тринадцати. Эта вторая показалась Бабкину странноватой: рот перекошен, глаза навыкате. Мать отмахнулась от обеих. Инга поймала младшую сестру за руку, откуда-то выхватила расческу и за минуту заплела ей косички, пока малышка приплясывала от нетерпения. Выпустила – и в следующую секунду та исчезла. Сестра с пронзительным визгом, от которого закладывало уши, помчалась за ней.

– Ирка! Светка! А ну не топать! Завтракать идите нормально! А я Дашу, значит, приучала ко всему, – не меняя интонации, продолжала Людмила, – и к огороду, и дома по хозяйству, уборка там, знаете, готовка… И за младшими приглядеть. Она бы у меня всему научилась…

– А старшие ваши дети? – спросил Макар, воспользовавшись тем, что Олег с Ингой вышли. – Они вам помогают?

Она засмеялась, показывая неровные зубы.

– Эти-то трое? Да вы что! С ними проблем не оберешься. Олежек у меня все нервы истрепал, я с ним седая стала: и пил, и дрался, и воровали они с Вадиком, и машину как-то угнали и разбили, чуть не сели, пришлось везде заносить… – Она говорила с простодушной уверенностью ребенка, не сомневающегося в правильности своих поступков. – Инга тоже моей крови попила. То с алкашом каким-то связалась, потом с уркой – только из тюрьмы вышел, искал себе проститутку для приработка… Да и воровства выше крыши… – Она махнула рукой. – Они у меня драчуны, первые-то. В их старших классах я хваталась за любую подработку. За выбитые зубы кто должен платить? Мамочка! А руку Олежек сломал однокласснику – она сама не срастется, доктор денег стоит. От директора не вылезала, везде в ножки кланялась, просила дотащить моих балбесов до конца школы… Младшие вон тоже… Одной только бы носиться. Ногти фломастерами накрасила – и больше ей ничего не нужно! В школе двойка на двойке. И за Пашкой глаз да глаз. Тихоня он, себе на уме. Любая мать знает: если дети притихли – значит, где-то рядом будет пожар.