Жена-беглянка (СИ) - Калинина Кира - Страница 12

Снова застучали каблуки, раздался визгливый выкрик: "Никуда я с тобой не поеду!" Дверь приёмной с грохотом ударилась о стену. Красотка вылетела в коридор, как ядро из пушки, и понеслась прочь, явно стремясь пробить пол своими высоченными шпильками.

За ней выскочил молодой брюнет в распахнутом пиджаке с накладными плечами и сдвинутом на сторону галстуке.

— Джекки! Вернись, кому говорю!

Красотка выкрикнула слово, не подобающее нежным девичьим устам, и прибавила шагу.

— Джекки! — рявкнул мужчина, но вдогонку не кинулся.

Просто смотрел вслед, пока не стих цокот каблуков. Затем встряхнулся и обвёл безумным взглядом оцепеневших соискателей. Я втянула голову в плечи.

— Ты! — мужчина ткнул пальцем в Марлену. — Встань!

Она медленно подчинилась, не сводя с грубияна округлившихся глаз.

Угол его рта недовольно дёрнулся, смуглый палец переместился мне под нос.

— Ты!

И я уже на ногах — будто кто за шиворот потянул.

Короткая пауза. Движение зрачков вверх-вниз, как по измерительной линейке.

— В кабинет!

Женщина в зелёном вскочила с места.

— Я первая! Я занимала!

Дверь захлопнулась, оборвав её протесты.

Мы миновали приёмную с безмолвной секретаршей и очутились в просторном кабинете.

Брюнет вновь смерил меня взглядом с ног до головы.

— Повернись.

Поморщился.

— Джеландский хорошо знаешь?

— В совершенстве, — промямлила я.

Преувеличение, конечно. Даже родного языка в совершенстве не знает никто. Но сейчас явно не подходящий момент для сомнений.

— Ну-ка, скажи что-нибудь этакое, — потребовал брюнет.

Сам он говорил по-джеландски без акцента, но я была уверена, что передо мной татурец, причём с долей чурильской крови. Скуластое лицо, оливковый оттенок кожи, широкие крылья носа, жгучий взгляд с опасным бандитским прищуром.

Что-нибудь этакое, значит…

— И где твоё совершенство? — брюнет вдруг хищно ухмыльнулся и вскинул руку с растопыренными пальцами, явно примеряясь к моей груди.

— Нет!

Я отпрыгнула к двери. Чувствительно ударилась спиной о косяк, зато странный гипноз, сковавший сознание, развеялся без следа.

— Что вы себе позволяете? Я пришла устраиваться переводчицей, а не девушкой по вызову! Тронете меня хоть пальцем, будете иметь дело с полицией!

В Джеландии с этим строго. Никаких домогательств на рабочем месте.

— Бойко лопочешь, — маньяк сверкнул крепкими белыми зубами. — И выговор прямо чуддвильский. Значит, так, — его голос зазвучал жёстко, по-деловому. — В семь часов я еду на приём к Даймерам. На юбилей концерна. Поедешь со мной, будешь изображать мою невесту, коренную джеландку. Настоящую леди, понятно? Справишься, место переводчика твоё. И к окладу я три сотни накину.

Он подтянул к себе папку, лежавшую на внушительных размеров столе.

— Глаза чего жёлтые? Больная?

— Я анимат. Бывает иногда.

Что это от нервов и с анимой не связано, всяких хамов не касается.

"Всякий хам" кивнул, бросив на меня задумчивый взгляд, и достал из папки лист плотной бумаги с лёгким жемчужным налётом. Проявитель.

— Приложи руку.

Мгновение я раздумывала.

Но кто не рискует, тот не пьёт игристого. И не получает работу в обход тридцати кандидатов.

С силой прижала ладонь к бумаге, мысленно досчитала до десяти и отняла. На листе проступил базовый оттиск моего личного идентификатора: крохотный светописный портрет и десяток строк текста. Расширенный оттиск имеют право получать только правоохранительные органы и адвокаты с особой лицензией.

— Симона Бронски-Даймер… — прочёл брюнет. — Даймер?!

— Не из тех Даймеров! Фиктивный брак ради вида на жительство.

— А-а, — с пониманием протянул мой будущий работодатель.

Ему, в отличие от господина инспектора, не потребовалось объяснять, зачем это нужно и сколько стоит.

— Короче. Сегодня вечером будешь Моной Даймер. Чтобы никаких Бронски! Меня будешь звать Элом и на ты. Ясно?

— Да, Эл.

Ох, во что я ввязываюсь?

— Вообще я Мирэле Талхар, — соизволил представиться он.

Родственник? Уж не вторая ли половинка названия "Талхар и сын"?

— На приёме надо будет переводить?

— Не в этот раз. Мой отец не любит светские сборища. Так что просто идёшь и развлекаешься. Да, и наденешь эту цацку, раз Джекки она не приглянулась.

Мирэле-Эл не глядя махнул рукой, и я заметила на краю стола плоскую чёрную коробочку. Ту самую "папку", что принесла с собой оскорблённая красотка. Из раскрытого нутра посверкивали красные глазки рубинов.

В груди родился беззвучный смех. Всё-таки мужчины — странные создания. Зачем дразнить девушку бриллиантовым колье, если заведомо собираешься отделаться чем-то подешевле?

Уверена, я ничем не выдала своих мыслей. Но Талхар-младший вдруг скользнул по мне задумчивым взглядом.

— Ничего, — произнёс негромко, будто рассуждал сам с собой. — Поролону подложим, и будет в самый раз.

Десять минут спустя большой чёрный "хищник" вывез нас за ворота предприятия. За рулём был водитель с крутыми плечами и круглым затылком, Талхар-младший развалился на заднем сидении рядом со мной — как дикарский князёк на звериных шкурах. Кто знает, что взбредёт ему в голову? Стёкла у машины тонированные. А у меня при себе ничего, что могло бы послужить оружием.

Разве только… ножнички! С чудесными острыми кончиками. Жаль, в чехле — и наверняка завалились на самое дно сумки. Шариковая ручка ближе. Это почти как спица, правда тупая и короткая. К подкладке внутреннего кармашка приколота булавка, но что можно сделать булавкой? Только разозлить. Есть ещё ключ от комнаты, некрупный, зато тяжёленький…

К счастью, Элу-Мирэле было не до меня. Он хмуро глядел в окно — наверное, горевал о своей Джекки, и я наконец рассмотрела, что в душе он цверг.

Цверги в родстве с гномами, но встречаются гораздо реже. У Лаврентиуса сказано, что гномы бывают разными — и жуликами, и скрягами, и героями, и весёлыми добряками. Я сама не раз в этом убеждалась. А для цвергов учёный муж не нашёл ни одного лестного слова. Алчны, жестоки, коварны, похотливы — вот и всё. Не знаю, сколько в этом правды. За всю жизнь я видела пятерых или шестерых цвергов и ни с одним близко не общалась.

Сам Лаврентиус любил повторять, что анима направляет человека, но не правит им. Может, у Мирэле Талхара коренные пороки цвергов смягчались широтой чурильской души?

"Хищник" выехал из старого промышленного района, где половина производственных корпусов были перестроены под клубы, выставочные залы и пансионы. Попетляв по улочкам исторического центра, остановился у трёхэтажного здания в позднем колониальном стиле. Бурый кирпич, кованые балконы, чинность и благопристойность в каждой детали.

И в голову не могло прийти, что эта респектабельная оболочка таит в себе карнавальную начинку, от которой сразу зарябило в глазах. Яркие драпировки, штанги с вешалками, манекены, пёстрые наряды, несметные рулоны тканей, перья, тесьма, кружево, блёстки, ленты.

Заправляла в этом швейном хаосе рыжая особа неопределённого возраста, наряженная в чёрную пачку и чёрно-белый корсаж, уместный на подмостках кабаре лет сто назад. Или в борделе, где увлекаются ролевыми играми…

— Виви, крошка! — развязно воскликнул Талхар. — Цветёшь, как роза!

— Эл, малыш! — сипло пробасила в ответ рыжая. — Где ты пропадал? У нас всё готово!

И они расцеловались как родные.

Затем крошка Виви обернулась и гаркнула во всю глотку:

— Люсинда, тащи жар-птицу!

Взгляд её неожиданно жарких чёрных глаз пригвоздил меня к месту.

— Эл, проказник, это же другая девушка!

— Другая, — кивнул Талхар. — Но платье-то ей пойдёт?

— М-м… Не уверена.

Доставили предмет дискуссии.

Это действительно была жар-птица. Пламенно-золотая, сверкающая, в перистых узорах, которые ссыпались на подол бахромой из шёлка и стекляруса. Ослепительное платье, в прямом смысле. И до жути откровенное. Пляжный костюм, и тот скрывает больше.