Любимая игрушка Зверя (СИ) - Ангелос Валерия - Страница 87

- Ну не летать. Остальное. Бежать. Прыгать. Кувыркаться. Ты сальто умеешь. И колесо. Ещё и дерёшься. А я тут... как в клетке. Особо и не дернуться. Врачи за каждым шагом смотрят. Ничего мне нельзя. Поэтому... знаешь, ты просто цени это. Все, что можешь и умеешь. Это совсем не скучно. Я бы очень этого сам хотел.

Коту и правда все запрещают. Любая серьезная физическая нагрузка для него опасна, представляет угрозу для жизни.

Порок сердца. Вот так говорят доктора. А, что там конкретно за порок, в чем проблема – я не понимаю. Просто иногда случаются тяжелые периоды. Кот часами лежит под капельницей. Ему настолько часто делают уколы, что он становится похож на подушечку для иголок. И хоть меня врачи не трогают, ничего внутрь не втыкают, я все равно чувствую его боль как свою. И я готов на все, лишь бы очередной приступ прекратился, лишь бы Кот перестал смотреть пустым взглядом куда-то вверх и вернулся обратно ко мне. Хоть ненадолго.

Такой тихий. Молчаливый. Печальный. Отстраненный. При нем шуметь стыдно. Его тянет защищать. Оберегать.

- Слушай, - однажды предлагает он. – А давай ты будешь заниматься и за меня. Вот тебе скучно. А мне нет. Значит, за меня и занимайся. Раз я сам не могу. Что скажешь? Просто делай все, чего хочет отец, но так, будто это не ты, а я. Ну то есть это все равно ты, конечно, только…

- Я понял, - киваю. – Попробую.

Сам не замечаю, как втягиваюсь в занятия. Тренируюсь усерднее. Упорнее. Стараюсь уже не ради себя. Для другого. Для того, кто становится мне как родной брат. Отец радуется таким успехам.

- Молодец, сынок, - говорит он, треплет меня по затылку. – Втянулся.

- Это не я, - мотаю головой. – Кот.

- Кто? – кривится.

- Кот… ну… Костя, - поясняю. – Я за него занимаюсь. Мне это все не сильно интересно. Поэтому я за него тренировки отрабатываю. Пока он сам не может. Пока ему не починят сердце.

Отец ничего не отвечает. Мрачнеет. Вечером слышу, как опять выговаривает маме за Кота.

- Мальчишка тут задержался, - зло произносит он. – Хватит. Пусть выметается. Нечего устраивать в моем доме лазарет.

- В твоем доме? – мама смеется. – Тебя здесь сутками не бывает.

- Я подобрал ему квартиру. Большую. Не дергайся, все няньки там поместятся. Но этот… чтоб он с моим сыном не общался. Достаточно. Я запрещаю.

- Что? Как ты можешь такое говорить?

- Легко. На отдых мы поедем втроем.

- Прекрати, - бормочет мама. – Я не оставлю его одного. Он и так очень долго был один. Ему нужна забота. Семья. Никакие посторонние люди этого не заменят. К тому же, он никогда не был на море. Я обещала…

- Значит, отправится туда потом, - отрезает. – Без моего сына. Будет ему и море, и отдых. Я все оплачу. Полетит в Италию. Чем не вариант?

- Господи… Что ты несешь?

- Завтра мы уезжаем без него. Это не обсуждается. Продолжишь свое нытье, я ни копейки на его лечение не дам.

- Ты с ума сошел.

- Он остается. Точка.

- Сережа, - мама берет отца за руку. – Пожалуйста. Давай хотя бы обсудим. Давай…

- Интересно, как быстро он загнется? – спрашивает зло. – Без бабла. Без постоянного ухода. Хочешь это проверить? Валяй. Скажи хоть слово. Одно гребаное слово. Давай!

Мама молчит. Отпускает его. Отшатывается.

- Я и так делаю все, что ты захочешь, - говорит отец. – Разыскал этого пацана. Удивительно, как он выжил в помойке. Кот? Никита его так назвал. Ну точно. Кот помойный. А я это притащил в свой дом. Выходил. Любую твою прихоть выполняю по свистку. И что получаю в ответ? Ни черта. Только вечные слезы. Претензии. Обиды. Задолбало, блять. Нажрался твоей доброты досыта. Я уже поручил найти клинику, где мальчишке сделают операцию.

- Это риск, - шепчет мама. – Врачи не дают гарантию.

- Ничего, - усмехается. – Естественный отбор. Выживает сильнейший. Либо ему повезет, либо нет. И знаешь, он настолько меня тут достал, что я рискну.

Я пытаюсь понять, почему Кот так сильно раздражает папу. Пытаюсь и не могу. Кот же ничего плохого не делает. Совсем ничего. Неужели кто-то может раздражать только тем, что… жив?

- Я найду способ забрать тебя с нами на море, - обещаю Коту. – Главное – уехать из дома. Дальше будет поздно. Отцу придется согласиться.

- Это не важно, - улыбается. – Я могу и тут побыть. Только ты возвращайся. Плавай за меня побольше. Загорай. Играй на песке. А потом обязательно возвращайся.

- Ты поедешь с нами, - говорю. – Клянусь.

Я люблю Кота. А папа… кажется, папа его ненавидит. Особенно, если он называет маму «мамой». У папы лицо передергивает. Смотреть страшно.

Зато мама очень радуется. И я не представляю, как еще можно назвать ее иначе. Ну в смысле – она же и есть мама, все правильно.

А потом наступает тот самый день. Ясный. Солнечный. В такой день не может произойти ничего плохого. Ну не может же?!

Мы в автомобиле. Я. Мама. Папа. И… чемоданы. За рулем водитель. Сзади еще одна машина и одна впереди. Там охрана. Мы всегда так ездим. Отец называет это «мерами безопасности».

Я едва могу усидеть на сиденье. Кручусь. Верчусь. Кажется, у меня даже есть какая-то игрушка в руках. Солдат. Железный. Несгибаемый. Я бы хотел авто или мягкого мишку, но отец контролирует мои развлечения. Постоянно дарит этих солдат. И я играю с тем, что есть.

Странный звук. Будто камень ударяет по лобовому стеклу. А потом еще и еще.

Кто-то развлекается? Шутит? Зря. Мой отец совсем не понимает шуток. Он и улыбается редко.

Я смотрю вперед – и не вижу нашей машины. На дороге – не вижу. Там какая-то совсем другая. У нас же все черные, а эта красная. По глазам такой цвет бьет. И прежде чем зажмуриться, успеваю заметить паутину на лобовом стекле. Очень странную. Четкую. Уродливую.

А камни все бьют и бьют. Что это?

- Назад! – кричит отец. – Назад!

Когда я снова открываю глаза, паутина становится гуще. Уже все стекло покрывает. И до меня доходит… тут нет никакой паутины. Трещины. Очень много трещин.

Взрыв. Оглушительный. Все вокруг дрожит и вибрирует. Ощущение, будто меня ударяют в грудь. Опрокидывают на пол и там нет никакого мата. Жесткая поверхность. Не тренировка. Реальность.

Оборачиваюсь назад и вижу, как горит и дымится та наша машина, которая была сзади.

- Это же бронированный автомобиль, - выпаливает мама, сгребая меня в объятья, прижимая крепче. – Сережа, ты говорил…

- Тормози! – отец хватает водителя за руку.

- Сережа, что ты…

Отец отстегивает ремень безопасности, поворачивается к нам. Его лицо совсем белое. Белее снега. Я не узнаю это выражение. Я никогда таким папу не видел.

Он быстро целует маму в щеку. Чмокает меня в макушку. А потом как будто усмехается. Только очень страшно. Странно.

Он сжимает мамину ладонь, которая крепко сжимает мою.

- Все будет в порядке, - чеканит. – Им нужен я.

- Нет! Сережа, нет…

Отец выходит из авто. Поднимает руки вверх. Идет по середине дороги. Прямо к той красной машине. Останавливается.

Может, он говорит что-то? Не знаю. Не слышу.

Я просто смотрю на трещину. На паутину. И на отца за ней. На моего отца. По ту сторону.

Я ничего не понимаю. Только еще сильнее стискиваю своего солдатика.

Что это? Что?!

- Нет, - бормочет мама. – Боже мой. Пожалуйста, нет…

Машина отъезжает назад. На дороге появляется два мотоцикла. Мчат очень быстро. Кажется, собьют отца. Размажут по дороге. Но в самый последний момент проезжают мимо и несутся дальше.

Мама толкает меня вниз. На пол под сиденьем. Укладывается сверху, полностью закрывает собой.

Ее запах окутывает меня. Свежий. Морской. Позже я узнаю, что это были ее любимые духи. Соль и сандал.

- Мама, - выдыхаю. – Мама…

Моя ладонь кровоточит. Так сильно сжимаю солдатика.

- Никита, я люблю тебя. Очень люблю. Очень.

Удары камней. Огромное количество ударов. Причем все сразу. Посчитать их нельзя. Слишком много звуков. Оглушает. Но даже теперь я слышу, как бьется сердце моей мамы.