Дочь пирата - Джирарди Роберт - Страница 51

• Предыдущая
• 51/64
• Следующая

— Несколько лет назад великий Секуху, да прославится имя его, призвал нацию возродить прежние традиции, традиции наших предков. Великий Секуху знал, что мы хранили в своих сердцах. Мы, бупу, не такие, как бледнолицые европейцы, которые завершают сделку о продаже людей простым пожатием рук, после чего идут в банк и подсчитывают барыши. Как это аморально — хуже того, банально! Мы, бупу, знаем: продав кровь от крови своей на каторжные работы, необходимо умилостивить нашего кровожадного бога древними способами — жертвоприношением, танцами и страстью.

Он вновь потряс толстым фаллосом, и офицеры вновь рявкнули «да, сэр».

Уилсон, не слушая, пускал в голубое небо колечки дыма. Одно облачко напоминало Джорджа Вашингтона, другое — старый «бьюик».

— Я знаю западную жизнь, — вещал майор. — Я был узником ваших городов, пассажиром ваших автобусов и такси. Некоторое время я был студентом Лондонской школы экономики, где изучал отливы и приливы мировой валюты, подобно тому как сейчас изучаю печень девственниц с Божьего соизволения. Я спал со многими вашими женщинами, я ел вашу безвкусную пищу, ваши сосиски с пюре, ваши гамбургеры, и я говорю вам здесь, что мир, который вы создали, — пуст! Ваши сердца — пусты. Ваши женщины — пусты, потому что отказываются рожать детей. Вы не заслуживаете уважения своих предков, которые когда-то строили дороги и школы, покоряли землю и расшифровывали то, что она говорит. Вы ничего не уважаете, ни во что не верите. Ваш Бог от вас отвернулся…

Майор говорил в том же духе часа два. Довольно часто он вскакивал с кресла, подпрыгивал на одной ноге, энергично жестикулировал. Голос переходил с рычания на шепот и обратно. Уилсон успел немного вздремнуть. Женщина, привязанная к столбу, вышла из забытья и начала визжать. Визг очень неприятно контрастировал с речью майора. Наконец африканец сказал все, что хотел, и подал знак золотым предметом. Ворота открылись, площадь заполнилась солдатами и обнаженными женщинами. Начались танцы.

Странное свечение над озером Цуванга на западе, вздрогнув, померкло. Туземцы запалили факелы и продолжали танцевать под стук барабанов, дребезжание музыкальных инструментов из тыкв и монотонное завывание тысячи голосов. Три часа спустя Уилсон уже не мог выносить ни танцев, ни танцоров, ни музыки. Все слилось в потный вонючий кошмар из человеческой плоти и грохота музыкальных инструментов. На небе мигали покрасневшие в свете факелов звезды. По рукам пустили бутылку теджии, и Уилсон сделал большой глоток, отчего кончики пальцев ног онемели и появилось желание впасть по примеру окружающих в транс. Над горой Мосумбава вопросительным знаком повисла красная луна.

Вдруг Крикет сняла кофточку и присоединилась к танцующим. В багряном лунном свете ее бледные груди выглядели непристойно живыми. Уилсон, съежившись, отполз в тень. Ночь пеленой скрывала то бесстыдство, которое творили люди. Майор Мпонгу громко испортил воздух, и вмиг наступила тишина. Танцоры замерли. Уилсон услышал, как со стороны озера дует ветер, услышал частое и тяжелое дыхание танцоров. Факелы бросали свет на забор из костей.

Ворота, украшенные черепами, вновь распахнулись, и появились изможденные иво. Пластмассовые фонарики, которые обычно висели у них на шеях, исчезли. Во мраке ночи зазвучали негромкие вздохи и пощелкивания.

— Все это кажется мне бессмысленным расходованием людских ресурсов, — услышал Уилсон слова Пейджа, пришедшие неизвестно откуда. — Но это их культура. Кто мы такие, чтобы учить их уму-разуму?

Уилсон вспомнил рассказ Пейджа о Карфагене. Окончание этой истории известно из книг. Римляне ужаснулись, когда, выйдя на поля Танит, увидели неисчислимое множество детей, принесенных в жертву злой богине, и именно поэтому они разрушили Карфаген и посыпали землю солью.

Крикет наклонилась к уху Уилсона и прошептала:

— Можешь жалеть их, если хочешь. Но учти: на прошлой неделе они продали своих соседей, уготовив им такую же судьбу.

— Какую судьбу? — прошептал Уилсон в ответ, но в следующий момент майор вскочил с цветастого кресла-качалки и поднял золотистый жезл. Танцоры рассыпались. Солдат подошел к столбу и одним ударом мачете обезглавил привязанную женщину. Из шеи мощной струей хлынула кровь; голова упала в грязь. Майор издал гортанный крик. Пигмеев, квакающих, как больные лягушки, погнали к каменному столу, и началась резня. Воздух наполнился кровавым туманом. Уилсон пытался не слышать животный визг, треск разбиваемых суставов, скользящий звук выпускаемых наружу внутренностей — весь набор звуков, порождаемых усердными бесчувственными мясниками. Юные слуги майора смотрели на бойню, открыв рты, гигантские пенисы натягивали ремешки.

Уилсон осторожно встал. Никто не видел, как он проскользнул вдоль забора и нырнул в ворота, украшенные черепами. У клеток, где содержались рабы, часовых не было. Уилсон с помощью штыка открыл дверцы и принялся резать веревки на пленниках. Иво смотрели на него как сонные дети, испуганные и не понимающие, что происходит. Уилсон вывел несколько человек в узкий проход между клетками и подтолкнул, показав штыком на джунгли, до которых было не более пятидесяти ярдов.

— Идите. Идите домой, — добавил он, словно разговаривал с собакой, потерявшей хозяина.

Пигмеи быстро растворились в темноте.

Уилсону потребовалось около двух часов, чтобы освободить всех пленных. Он принялся считать их, но сбился после пятисот. Когда клетки опустели, он, совершенно измученный, сел, опершись спиной на одну. Небо по-прежнему оставалось черным, но звезды потеряли блеск, а красная луна зашла за горизонт. Близился рассвет.

Невесть откуда прилетела бабочка, покрытая нежным розовато-желтым пушком. Уилсон достал револьвер из кобуры, взвел курок и положил оружие на колени. Потом, сам не зная зачем, взял два фонарика иво, приставил к подбородку и нажал кнопку включения. Бледный свет коснулся его щек подобно благословению.

Розовато-желтая бабочка разбудила его.

— Они приближаются, — сказала бабочка серебряным голосом, и Уилсон с трудом поднялся на ноги. К нему шла толпа испачканных кровью солдат. Над горой Мосумбава занимался персиковый рассвет. Озеро Цуванга мерцало, как отполированное копье. Уилсон прищурился, окончательно проснулся и увидел во главе толпы майора Мпонго, который шел, обняв за плечи Пейджа. Крикет неотступно следовала за ними, за Крикет вышагивал Шлюбер, имевший вид побитой собаки.

Они были примерно в двадцати ярдах. Это дало Уилсону время поднять с земли упавший револьвер. Он крутанул барабан и посмотрел через плечо, как бы прося у бабочки совета, но та улетела, улетела, чтобы превратиться в гусеницу. Или это происходит наоборот?

Сознание Уилсона после сна было слегка затуманено. Старый револьвер показался ему бесполезным грузом, и он опустил оружие. Толпа подошла к пустым клеткам и остановилась. Уилсон уловил недоверие и злость. Пейдж сначала побледнел, потом покраснел и заорал на майора, единственного человека в толпе, сохранявшего спокойствие.

Уилсон будто стал невидимкой. Никто не замечал, что он стоит посреди прохода с револьвером в руке. Он потерял терпение, устав вдруг от ожидания, сопровождающего его повсюду, превратившегося в его жизнь. Уилсону страстно захотелось, чтобы свершилась наконец судьба, которая была уготована ему с того самого времени, когда на мать обрушилась черная балка. Он направил револьвер вверх и нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел, пистолет выпустил дымок, и по озеру распространился невообразимый треск.

В наступившей затем тишине Уилсон крикнул:

— Эй! Потеряли что-нибудь?

Сначала реакции не последовало. Потом все побежали, окружили его, и Крикет оказалась рядом с ним. Уилсон посмотрел ей в лицо, в поблекшие глаза, перевел взгляд на грудь, припорошенную слоем пыли, на окровавленные ноги.

— Получила удовольствие?

Крикет, похоже, не поняла, о чем он.

• Предыдущая
• 51/64
• Следующая