Дочь пирата - Джирарди Роберт - Страница 34

• Предыдущая
• 34/64
• Следующая

Уилсон принимал холодную ванну. Неожиданно перед ним возник Бурсали. Глаза широко раскрыты, одежда в беспорядке, перегар — как обычно.

— Вы не стучите? — удивился Уилсон.

— Я не мог, — ответил доктор. — В этом доме нет дверей. Вытирайтесь и одевайтесь. Вам кое-что нужно видеть.

— Мы идем в город?

— Да.

Уилсону еще не доводилось бывать в городе лачуг вечером. Сам доктор предостерегал его от этого мероприятия.

— А разве не опасно? Доктор отмахнулся:

— При всех тех микробах, что здесь благоденствуют, и дышать опасно.

По темным неухоженным улицам Бурсали привел Уилсона к невольничьему рынку. Оказавшись за колючей проволокой, Уилсон обратил внимание на скопление людей около барака. Одни мужчины в деловых костюмах толпились у распахнутой двери, другие стояли поодаль небольшими группами и тихо переговаривались. Из барака лился яркий белый свет. Уилсон услышал чихание и треск генераторов. В воздухе резко пахло бензином.

— Что происходит?

— Ночной бал, — пояснил Бурсали. — А я доктор по вызову на тот случай, если кто-нибудь подвернет ногу. Идемте.

Внутри ангар освещался прожекторами, укрепленными на стропилах. Воняло потом, смолой и дезинфекцией, прямо как в школьном спортзале. Зрительская трибуна располагалась вдоль стены, деревянная платформа перед ней была с баскетбольную площадку. Уилсон и доктор остановились сбоку от трибуны, футах в тридцати от помоста. Вскоре Уилсону жутко шибануло в нос.

— Они выходят из камер, — сказал доктор. — Вы чувствуете их запах. Отдрайте барак сверху донизу, обработайте самыми мощными химикатами, все равно он будет вонять. Верь я в Бога, сказал бы, что вообще весь этот остров смердит аж до райских врат.

Зрительскую трибуну начали заполнять европейцы (чисто выбритые лица как полумесяцы над белыми сорочками и одноцветными галстуками), японцы (в руках неизменные калькуляторы), арабы (новомодные костюмы, на пальцах бриллиантовые кольца). Послышался приглушенный говор на универсальном языке, принятом в деловых кругах.

Привели первую партию рабов: десять молодых бупандийцев, прикованных друг к другу цепями из нержавеющей стали, кольца цепей в свете прожекторов блестели подобно монетам. Уилсон увидел отчаяние в глазах африканцев, почувствовал запах ужаса, волнами исходивший от черных тел. Предпоследний парень упал на колени и стал молиться своему богу громким истерическим голосом, его подняли на ноги ударами кнутов.

Торговля шла на английском языке, синхронно переводившемся на дюжину других языков через наушники. Высокий аукционист в смокинге изъяснялся как человек образованный, тем не менее его речь казалась Уилсону мерзким жаргоном:

— Комплект из десяти сильных самцов для полевых работ. Что я могу сказать? Все хороших кровей, доставлены прямо из джунглей и сертифицированы врачами нашей компании. Гарантия — шесть месяцев трудоспособности в тяжелых условиях за исключением несчастных случаев. Пятьдесят тысяч американских долларов. Кто больше?

Бизнесмены принялись поднимать карандаши, и цена пошла вверх. Лот был продан за семьдесят пять тысяч.

Второй лот, семь крупных анду из горного клана, известного своей выносливостью, ушел за сумму в полтора раза больше. В течение последующих часов хорошо одетые представители промышленных держав Востока и Запада приобрели восемьсот африканцев — мужчин, женщин и детей.

Уилсон повернулся к Бурсали:

— Как такое возможно… — От возмущения у него перехватило дыхание.

Доктор пожал плечами:

— Вы наблюдаете, как функционирует мировая экономика, друг мой. Транснациональные корпорации — я имею в виду производителей всего, чего угодно: от деталей компьютеров до синих джинсов, — нуждаются в дешевой рабочей силе, дабы удержать накладные расходы на низком уровне. А что дешевле раба? Не нужно выплачивать пенсии и пособия, выделять средства на страхование от болезней и отпуска. Трезвый расчет — и только.

— Но куда их отправят? Где все эти фабрики, поля? — с трудом выговорил Уилсон.

Доктор нагнулся к нему.

— В южной части Тихого океана существуют некие острова, — зашептал он. — Есть они и у африканского побережья, и в Центральной Америке, и в Яванском море. Повсюду, где процветает коррупция, где правительства смотрят на рабство сквозь пальцы. Вы спросите, почему же молчат цивилизованные страны. А никто ничего не знает: болтуны остаются здесь навеки. Но с другой стороны, согласитесь, утечка информации всегда присутствует. Так, может быть, работорговля — не такой уж большой секрет? Может быть, содружество цивилизованных стран просто не хочет этого знать? Простите за банальность, но людям с телевизорами, автомобилями и прочими игрушками глубоко наплевать на судьбу нескольких тысяч бедных африканцев. Что касается лично меня, то я не хочу сейчас ни о чем больше думать, кроме как об очередной порции джина.

После аукциона мужчины в белых куртках и галстуках-бабочках организовали на набережной вечеринку с закусками. На длинных, застеленных скатертями столах возникли омары и икра, фазаны под стеклянными колпаками, молочные поросята и ростбифы. Лебеди из мороженого сразу начали таять. В баре появился набор превосходных вин и крепких спиртных напитков. Из пластмассового фонтана забило шампанское. На корпоративных яхтах зажглись разноцветные огни, отсвечивая в темной воде. Уилсон увидел среди яхт «Компаунд интерест», осевшую на правый борт.

— Когда вы в последний раз пробовали икру на этом проклятом острове? — спросил доктор Бурсали, протискиваясь через толпу бизнесменов.

Уилсона, испытывавшего душевные муки, подташнивало. Он опрокинул стаканчик неразбавленного виски «Бурбон» для успокоения нервов и посмотрел на скопление деляг и кипящий океан за ними. Цивилизации существовали едва ли не мгновения в течение долгого дня истории; люди нужны были ей лишь для того, чтобы обеспечивать порядок. Хаос в образе зверя прятался в тени сразу за их костром и выжидал, когда наступит его срок. Регулярно работала почта, церкви были переполнены, электрические лампы приятно освещали комнаты, а через миг огромные города в руинах и на пустырях волчий вой.

Уилсон не заметил, как рядом очутился мужчина в деловом костюме. Уилсон сначала обратил внимание на шелковый пиджак цвета морской волны, на красный галстук, на золотые часы «Ролекс» и лишь потом сообразил, кто это.

— Вам получше, Уилсон? — спросил Акерман. — Я слышал, вы болели.

— Я не узнал вас без ваших очков, — сказал Уилсон, когда к нему вернулось самообладание. Фраза была неуклюжей, но ничего остроумнее он придумать не смог.

— Я в контактных линзах, — улыбнулся разговорчивый Акерман. — Никогда не ношу очки на деловых встречах. — Он покровительственно положил руку Уилсону на плечо. — Как они к вам относятся?

— Хорошо, — ответил Уилсон. — А к вам?

— Вообще-то я чувствую себя вполне сносно, — ответил Акерман. — Этот парень Пейдж весьма деловой предприниматель. Миллиард, который он потребовал за меня, я предложил использовать в обоюдных интересах. — Речь его вдруг убыстрилась, в зрачках засверкал хищный огонек. — Торговля, которую Братство ведет здесь, — просто фантастика. Чувствуется рука гения. Полезно всем. Мы богатеем и одновременно снимаем демографическое напряжение в Африке. Превосходно. Капитализм чистой воды в действии. Если вы меня спросите…

— Что произошло с капитаном Амундсеном? — спросил Уилсон.

Огонек в глазах Акермана погас. Миллиардер, моргая, посмотрел на свой стакан и перевел взор на «Компаунд интерест»:

— Я слышал. Он был хороший человек. Воистину. Очень жаль, что он сейчас не может присоединиться к нам.

Акерман вновь посмотрел на Уилсона и увидел нечто такое, что заставило его попятиться.

— Убийца! — вскричал Уилсон. — Работорговец! Ведь это люди, а не партии товара!

Некоторые бизнесмены перестали есть и повернулись в их сторону.

— Р-рабство, — начал, заикаясь и моргая, Акерман, — это всего лишь экономический термин, связанный со стоимостью, и не совсем точный притом. Мы предпочитаем использовать выражение «некомпенсированный, или принудительный, труд»…

• Предыдущая
• 34/64
• Следующая