Царская служба (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 18

— Доверяли мне Венедикт Павлович, потому как умный я и честный! — гордо заключил Воробьев. Ну да, ну да, этот же «умный» меньше часа назад клялся и божился, что по дури ляпнул про возможный обман с моей стороны. — Вот я и решил, что и мертвому хозяину послужу как живому, и все скажу в точности как Венедикт Павлович приказали…

[1] Кронштадт в нашем мире

— Алексей Филиппович, я прекрасно понимаю, что иначе как в Стремянном полку вам служить невместно, но должен сказать, в нашем деле вы толк знаете, — чтобы решить, засчитать Поморцеву этот прогиб или нет, я подождал продолжения, каковое и не замедлило последовать: — Ловко как вы этого Воробьева прижали! И что приказчики врали, тоже очень своевременно заметили!

М-да, насчет своевременности Поморцев, мягко говоря, преувеличил. Что никакого «Ивана Акимова» губные теперь, спустя столько времени, уже не найдут, сомневаться не приходилось. Можно, правда, установить, что за такие неявные обстоятельства имелись в тех самых провернутых Аникиным сделках, и через это выяснить, кто именно на самом деле мог бы пытаться узнать, откуда оные обстоятельства стали известны Аникину, но что это даст? Правильно, расширение до не знаю каких пределов круга людей, среди которых мог бы оказаться маньяк. И скорее даже не среди самих этих людей, а среди их знакомых, что только увеличит число тех, кого придется проверять. Впрочем, губные почти наверняка этим займутся, потому как никаких иных зацепок тут нет. Хм, а ведь мне это ничего хорошего не сулит — почти наверняка опять придется мотаться по городу, отчаянно матеря про себя здешнюю погоду. Что ж, значит прогиб Афанасию Петровичу я засчитаю в том лишь случае, если старший губной пристав меня на эти проверки посылать не станет.

— Кстати, Афанасий Петрович, — привлек я внимание старшего губного пристава, — тут еще вот в чем вопрос…

— И в чем же? — живо отозвался Поморцев.

— Если Аникин велел приказчикам говорить, что тайно встречается с доверенными людьми, что именно он хотел этим скрыть?

— Поясните, Алексей Филиппович, — кажется, Поморцев решил повнимательнее прислушиваться ко мне. Что ж, надо этим пользоваться…

— От кого мог Аникин узнавать то, что помогало ему проворачивать выгодные сделки? — обозначив вопрос, я сразу же показал и вероятные ответы: — Как я понимаю, это могли быть или служащие других купцов, или дьяки на государевой службе, причем скорее именно дьяки.

— Так-так, — у Поморцева аж глаза загорелись, — и почему же?

— Потому что приказчики других купцов знают только дела своих хозяев, — ну должен же он понимать такие простые вещи! — А даже подьячий из Торговой палаты может много чего узнать о делах почти любого купца в городе. Что Аникину обошлось бы дешевле — взять на небольшое, но постоянное содержание одного-единственного дьяка или каждый раз подкупать приказчиков купцов, с которыми он имел дела?

Сразу посерьезнев, Поморцев кивком показал, что ждет продолжения.

— Дьяков, Афанасий Петрович, вы знаете лучше меня, — подпустил я чуть-чуть лести. — Но даже я понимаю, что уважающий себя дьяк на пустырь у рынка не пойдет. Самый распоследний подьячий отправится на негласную деловую встречу в пристойный трактир, где и купцу обедать не зазорно, а не на пустырь. А уж старший-то дьяк или столоначальник — только в ресторацию и никак иначе.

— Столоначальник, говорите? — Поморцев задумался.

Задумался и я. С памятью у меня все в порядке, и что столоначальником, причем как раз в городской Торговой палате, был убитый перед Аникиным фон Бокт, я не забыл. Вот же, понимаешь, вырвалось само собой…

Хм, а так ли уж прямо само собой? Если неведомый убийца Маркидонова сработал под маньяка, что, спрашивается, мешало сделать то же самое убийцам фон Бокта и Аникина? Или даже убийце, да, именно в единственном числе? И если были основания подозревать в убийстве Аникина его племянника, то почему бы не подозревать и тех (или того), кто пострадал от хитроумия убитого купца?

— Что ж, Алексей Филиппович, постараемся выяснить, откуда Аникин мог знать о делах других купцов. И насчет фон Бокта тоже посмотрим, — ну точно, Поморцеву пришло в голову то же самое.

…Понятно, не один только Поморцев имел возможность отправить меня на малоприятные и не особо полезные для здоровья прогулки по улицам Усть-Невского, такой гадости вполне можно было ожидать и от моего непосредственного начальника. Однако майор Лахвостев, выслушав мой рассказ о допросе Воробьева и последующей беседе с Поморцевым, некоторое время подумал, а затем объявил решение, для меня куда более приятное.

— Вот что, Алексей Филиппович, — сказал он, снова задумался, но почти сразу и продолжил: — С губными вы, я вижу, сработались, и даже кое-каких успехов достигли. Поэтому продолжайте. К делу об убийстве Маркидонова я вас по возможности привлекать не буду, постараюсь обойтись военными дознавателями. Раз уж маньяк тут ни при чем, то как-нибудь проживут губные без этого дела. Тем более, речь идет еще и о воровстве при военных поставках, так что делать губным тут вообще нечего. Право забрать дело себе я имею, и правом этим воспользуюсь. Пусть и нет пока у меня особых подвижек, одно убийство раскрыть будет все равно легче, чем шесть.

Лахвостева я, естественно, поблагодарил в самых учтивых выражениях и тут же осторожно поинтересовался, что вообще у него с расследованием убийства купца Маркидонова происходит.

— Да ничего не происходит, можно сказать, — невесело усмехнулся майор. — Было дело, я подумал, а не старшина ли Буткевич купца убил, но… — Лахвостев махнул рукой.

— Буткевич? — удивился я.

— Буткевич, — повторил Лахвостев. — С Бразовским в воровских делах они явно были сообщниками, так что Буткевич вполне мог убить Маркидонова и сам, когда разлад у них пошел.

— Мог, — признал я, но сразу и спросил: — А в чем подвох?

— Подвох, Алексей Филиппович, тут в том, что сначала Бразовский вышел из амбара нумер восемнадцать и вызвал охрану, а уже потом в амбар зашел Буткевич. И это подтверждается тремя свидетелями.

Да уж, подвох так подвох, ничего не скажешь. Такая хорошая версия пропала! Впрочем, Лахвостев прав — одно убийство действительно раскрыть легче, чем шесть. Ну, а что дело об одном он забрал себе, а копаться в делах о шести велел мне, так на то он и начальник. И потому я к такому дележу отнесся философски — ну, в самом деле, не рассыплюсь же, а если еще Поморцев меня на улицы в такую мерзкую погоду посылать будет пореже, так и вообще прекрасно.

Надо отдать Поморцеву должное, утром следующего дня он никуда меня не послал, и я со спокойной душой засел за чтение дела об убийстве мещанина Ермолаева.

Первой бумагой, подшитой в дело, был доклад помощника губного пристава Якушева об осмотре места происшествия. Губным с осмотром крупно повезло, причем дважды — в тот день лежал снег, и обнаруживший тело дворник, убедившись в смерти Ермолаева, не дал затоптать следы, поэтому восстановить картину преступления особого труда не составило. Маньяк и его жертва шли навстречу друг другу, и когда они разминулись, убийца повернулся и ударил Ермолаева тростью в висок, после чего расстегнул пальто на упавшем лицом вверх человеке и заколол его стилетом — именно о таком ходе событий говорили следы. Стандартный, можно сказать, для маньяка образ действий. Ничего удивительного, что именно это преступление заставило губных объединить, наконец, расследование убийств Пригожева, фон Бокта, Аникина и Ермолаева в одно дело.

Увы, установление картины произошедшего оказалось единственным достижением следствия. Были, правда, еще два свидетеля, но толку от них… Вот чем таким важным могли они поделиться со следствием, если, рассказывая о вышедшем со двора человеке, они толком не помнили, какого цвета пальто на нем было? Лица его они тоже не видели, а что ростом он, по их словам, был высок, шел быстро и тростью помахивал, так в городе таких и не сосчитаешь. Никаких иных зацепок, пусть даже самых незначительных, тоже не имелось, про полное отсутствие подозреваемых я и не говорю… В общем, само по себе убийство Ермолаева вполне подходило под то, что на профессиональном жаргоне борцов с преступностью в бывшем моем мире называлось «висяком», и раскрыто могло быть лишь тогда, когда маньяка изловили бы при расследовании других его убийств. Грустно, да. Но тут уж ничего не поделаешь, и потому я взялся за дело об убийстве мещанина Лоора.