Царская служба (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 14

— Примечательно, конечно, но и только, — открытие свое майор, похоже, оценивал не сильно высоко. — Все-таки Бразовский был сыном хозяина, а Буткевич родился в крестьянской семье.

— Прошу прощения, Семен Андреевич, а вы где родились и выросли? — поинтересовался я.

— В Москве, как и вы, — удивленно ответил Лахвостев. — А при чем тут это?

— При том, что в большом городе вы в детстве дружили и вообще общались с ровней, — к месту вспомнился рассказ Альберта фон Шлиппенбаха, как он с сыновьями прислуги бегал подглядывать за купающимися девчонками. — А сыновья помещиков, особенно если соседи с детьми того же возраста живут не поблизости, часто играют с сыновьями слуг или даже крестьян. Так что в детстве Бразовский и Буткевич вполне могли приятельствовать. И заметьте, Буткевич, перейдя из губной стражи в армию, сразу попал под начало к Бразовскому.

— Даже так? — озадаченно произнес майор. — Спасибо, Алексей Филиппович, что подсказали. Я это обязательно проверю. Но тогда… Тогда может получиться, что Буткевич лгал нам, говоря, что не знает, о чем капитан ругался с Маркидоновым! — снизошло на Лахвостева озарение.

— Почти наверняка лгал, — согласился я. — Но его теперь не переспросишь…

— Ну да, ну да… — задумался майор. — Буткевича не переспросишь, а сам Бразовский ничего нового не скажет. А узнать надо бы, уж слишком тут все запутано…

И вот тут очередь на озарение дошла до меня.

— А в какой губной управе служил Буткевич, не знаете? — с надеждой спросил я Лахвостева.

— В Крестовой, — ответил он. Я припомнил карту города с обозначением границ ответственности губных управ, изученную мной сегодня, и внутренне вздрогнул. Неужели зацепка?

— Половину своих убийств, — начал я, — маньяк совершил именно на земле, подведомственной Крестовой губной управе. Мог ведь где-то с урядником губной стражи Буткевичем и пересечься…

— Мог, — ответил Лахвостев не сразу, тщательно обдумав то ли этот свой ответ, то ли последовавший за ним вопрос: — Полагаете, маньяк за что-то Буткевичу отомстил или решил заставить его замолчать?

— Не удивлюсь, если так и окажется, — ответил я.

— Но Буткевич не служит в губной страже уже почти два года, — напомнил майор.

— Потому эти почти два года и прожил, — возразил я, — что маньяку перестал на глаза попадаться. А потом где-то случайно попался, уже в виде армейского старшины. Маньяк его выследил и…

— А что, — выдал Лахвостев после некоторой паузы, — правдоподобно. Очень и очень правдоподобно, Алексей Филиппович!

[1] 1 сажень = 2,13 метра

[2] 1 фут = 305 мм. То есть предполагаемый рост убийцы составлял примерно 183 сантиметра

[3] Анекдотом в те времена именовался достойный примечания случай, а не короткий смешной рассказ с неожиданным концом.

Говорят, человеку свойственно ошибаться, и вообще, мол, не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Как по мне, не шибко убедительное утешение. Во всяком случае, мне не помогло. Обида и досада взяли меня в свои неласковые руки и отпускать никак не хотели. Нет, ну вот честное слово, как еще относиться к тому, что идея, подброшенная мной майору Лахвостеву, хоть как-то, но сработала, а те, что я припас для себя, любимого, оказались пустым местом?!

Капитан Бразовский признался-таки, что со старшиной Буткевичем был знаком с детских лет. Что оказал содействие переходу Буткевича из губной стражи в армию и пристроил его на место своего помощника, Бразовский признал тоже. А куда ему было деваться? Но вот насчет ругани с Маркидоновым прежних показаний не менял ни на самую мелочь. В общем, к раскрытию убийства Маркидонова мы от тех признаний не приблизились, хотя Лахвостев сохранял уверенность в том, что рано или поздно убийство раскрыто будет. Так или иначе, поймав Бразовского на умолчании один раз, поймаем и второй. А чтобы этот второй раз обеспечить, то есть найти то, о чем умалчивает капитан, говоря о своих взаимоотношениях с Маркидоновым, майор Лахвостев решил заняться окружением убитого купца.

У меня даже на таком не самом выигрышном фоне все смотрелось грустно и печально. Список лиц, находившихся на Беляковских верфях в день убийства Пригожева, я получил, но ни одной фамилии, хотя бы еще один раз упоминавшейся в деле, там не обнаружил. Тем более, это был список посетителей со стороны, то есть заказчиков и подрядчиков, список работников верфей существовал отдельно. Там, правда, проверять надо было не всех, а лишь инженеров, дьяков и артефакторов — вряд ли простые мастеровые ходят с тростями. Кстати, что-то много в этом деле на трости завязывается, прямо, понимаете ли, тростник какой-то, чтоб его… Старший губной пристав Поморцев, к коему я обратился со своими наблюдениями, предложил мне самому их и проверить, так что я, можно сказать, в очередной раз напросился. Ну а что, и проверю, все хоть какое-то дело…

Без особых результатов закончилось выяснение степени участия в расследовании дел, объединенных в поисках маньяка, урядника губной стражи Буткевича. Там, правда, снова упоминался Бессонов, племянник и наследник убитого купца Аникина. Я, увидев знакомую фамилию, тут же, что называется, сделал стойку, но предвидение подсказало, что напрасно. И верно, уже через минут пятнадцать я понял, что если Бессонов и мог испытывать к Буткевичу какие-то очень уж сильные чувства, то только самую глубокую благодарность. Урядник Буткевич сопровождал помощника губного пристава Штерна в его поездке в Ладогу для проверки алиби Бессонова. В Ладоге Штерн сильно простудился, на обратном пути его состояние быстро ухудшалось, к прибытию в Усть-Невский помощник губного пристава находился уже без сознания. Срочное помещение в лечебницу не помогло, к ночи Штерн скончался, однако Буткевич доставил в губную управу допросный лист, из которого следовало полное подтверждение алиби неожиданно разбогатевшего наследника убитого купца. К расследованию убийств фон Бокта и Ермолаева Буткевич вообще отношения не имел, даже в оцеплении при осмотре мест происшествия не стоял.

В общем, от сверки упоминаемых в деле фамилий я совершеннейшим образом обалдел. Дошло до того, что мне померещилось, будто тот же Бессонов числился в списке с Беляковских верфей, и я убил еще какое-то время, пока не убедился в этой своей дурацкой ошибке. Но с этим-то всем я разобрался, сидючи в теплом кабинетике за удобным столом, а на верфи придется тащиться по местной погоде, совершенно меня не вдохновляющей. А уж проверять всех работников этих чертовых верфей, кто по своему положению, уровню достатка, а то и по состоянию здоровья мог бы ходить с тростью, оказалось занятием едва ли не более тупым, чем сверять бумажки.

Опросив охрану, мы с помощником губного пристава Сергеевым, коего отрядил мне в помощь Поморцев, установили наличие тростей аж у восемнадцати человек из числа работников верфей. Трости интересного нам фасона имелись у восьми. Пятеро из них не подходили ни ростом, ни сложением, а трое оставшихся свои должностные обязанности исполняли, неотлучно находясь в здании управления верфями и оказаться в той их части, где был убит Пригожин, никак не могли. Мало того, что мы напоролись на очередной такой сиреневенький бесперспективнячок, так еще и возвращаться пришлось под мерзким дождем, из-за сильного ветра лившим как угодно, но не вертикально. В спину оно было вполне себе терпимо, но вот в лицо…

Майору Лахвостеву удача на этот раз улыбнулась намного шире — он выяснил, что во всех делах Маркидонова, связанных с поставками провианта в войска, помощником покойного купца был старший приказчик Ряскин, и плотно с этим Ряскиным побеседовал. Результаты беседы Лахвостева впечатлили. Маркидонов, как оказалось, все партии провианта, закупленного Бразовским, собирал и доставлял сам, в задачу Ряскина входил только наем работников для этого, причем каждый раз новых.

— Вот вам, Алексей Филиппович, и история успеха, — в предвкушении охоты потирал руки Лахвостев. — Тут, боюсь, не одного только Бразовского допросить под заклятием придется! Только сначала надо будет ревизию на складах провести на предмет проверки качества провианта.