Диагноз Дракона (СИ) - Русецкий Роман - Страница 11

— И вы думаете, что агрессия в Александре от неё?

— Посудите сами. Когда ему было двенадцать лет, она подарила ему на рождество вампира.

— Вампира?

— Да, фигурку на мотоцикле. Я к нему прихожу, он играется с этой фигуркой, а рядом лежит коробка с надписью "Blade vampire hunter". То есть лезвие вампира-охотника.

— И что вы сделали?

— Объяснила ему, что вампиры — это плохо, и сказала выбросить.

— Он послушался?

— Да. Сначала упирался, говорил "Блэйд хороший". Он решил, что Блэйд — это имя. Но потом всё понял, пошёл и выбросил. И мотоцикл с вампирской символикой — тоже.

— А он не мог припрятать?

— Нет, я проверила, когда выносила мусор.

— Выносили мусор… А какие у Александра были в детстве обязанности по дому?

— А никаких. Бабушка за ним бегала и всё делала.

— Вы пробовали с ней поговорить, или как-то подействовать на него?

— С ней я говорила, но от этого были одни скандалы. А его невозможно было заставить что-то делать. Он был лентяй.

— А, например, послать его в магазин, чтобы он купил продукты и себе что-нибудь? И у него был бы мотив, и к труду бы приучался…

— Так она его из дома не выпускала, чтобы его куда-то послать. Да и он все деньги на себя потратил бы.

— Он такое делал?

— Нет, потому что он не ходил в магазин.

— А как он общался со сверстниками?

— Не знаю… Вроде и никак.

— Но в школу-то он ходил?

— Да, но часто болел. Бабушка вызывала ему врачей и держала по месяцу дома. Он два месяца походит — и опять болеет.

— Наверно, учился совсем плохо?

— Да нет, как все. Были двойки, были олимпиады, разное было. В младших классах да, было плохо. Потом вроде стало получше, в восьмом классе вроде даже стал хорошистом. Потом скатился, но всё-таки кое-как выучился. Да, он любил читать. Особенно всякие энциклопедии. У него было очень много книг, и он знал много такого, чего мы взрослые не знали. Ещё он любил рисовать, особенно динозавров и драконов. Он смотрел много мультиков по телевизору, любил передачи про животных и всякую фантастику.

— И долго он вёл такую затворническую жизнь?

— До четырнадцати лет. Потом он начал сбегать из дома. Его поначалу ловили, а потом уже не получалось.

— И надолго он сбегал?

— Надолго, иногда часа на четыре.

Лере вспомнился поступок из её детства. Она как-то сильно обиделась на свою маму и спряталась на два дня у подружки. В конце концов, она вернулась домой, и её ждал терпеливый, обстоятельный разговор с родителями, после которого она многое поняла. Когда девушка подросла, мама рассказала ей, что после нескольких часов поисков она позвонила родителям подружки, и договорилась с ними, что те помогут девочке прийти в себя и позволят немного у них пожить. Вот это был настоящий побег.

— Он пил, курил?

— Нет, — в голосе матери послышалась гордость, — никаких вредных привычек. Мы его с детства учили, что пить и курить — это плохо.

— А игровая зависимость у него была?

— Да вот появилась в последние годы. Видимо, бес… вредные образы от бабушки таки сделали своё дело.

— А с какого возраста он играет в компьютер?

— Лет с восемнадцати. Раньше у нас компьютера не было. Думаете, всё из-за игр?

Лера с трудом подавила гнев.

— Не знаю. Так трудно судить, но это всё довольно полезная информация… А кто его отец?

Лидия Александровна смутилась.

— Да так, ошибка прошлого. А это важно?

— Как я говорила, тут может быть наследственность.

— Да, может быть, — задумчиво произнесла женщина, — Мы познакомились в школе.

— Любовь с детства?

— Нет, мы там работали. Я преподавала английский, он — историю.

В следующую секунду Лера понадеялась, что эти женщины не знают физиогномику. Перед ней сидела учительница, и рассказывала, как у неё вырос маньяк. Рассказывала со спокойным выражением лица, демонстрируя только отвращение, когда речь шла о её собственной матери. Лере захотелось сказать этой женщине всё, что она чувствовала, а потом ещё что-нибудь сверху. Но тогда задача была бы провалена. Во имя всех, кто мог пострадать от человека, которого породила эта женщина, надо было взять себя в руки и продолжить слушать то, что она говорит.

— Я ему очень понравилась, он дарил цветы, позорил меня на всю школу… В конце концов, я сдалась. Мы поженились, и стали жить с моими родителями. У него своей квартиры не было.

— А как ваша мама отнеслась к вашему замужеству?

— Не одобрила, разумеется. Она начала издеваться над ним. Выливать детские горшки в ванну, а он этого очень не любил. Кричала на него, что у него, мол, нет ничего своего в доме. И со мной она всё время скандалила при нём, а когда он влезал, переключалась на него.

— Он не выдержал?

— Выдержал. Всё бы у нас с ним было нормально, если бы он не оказался алкоголиком. Начал ходить где-то по вечерам, возвращаться пьяным в стельку, ходил по дому голышом. Потом в школе говорили, что он завёл роман с выпускницей, у которой брат учился. Это стало последней каплей. Я его погнала.

— И где он сейчас?

— Не знаю, я с ним никаких отношений не поддерживаю.

— А вы не думали на алименты подать?

— Не нужно мне от него ничего. К тому же он наверно спился. Может, его уже и в живых нет.

— Да… понятно. Ладно. А может, у вас остались старые фотографии Александра?

— Ох, где-то были. Аня, поищи, а?

Поднявшись с дивана, Анна, бросила на свекровь униженный взгляд и вышла из комнаты. Это была её вторая эмоция, которую видела Лера.

— Есть ещё один вопрос, произнесла студентка, — Можете рассказать о суде над Александром?

— Что вас интересует?

— Ну, для начала, кто подал в суд?

— Анна.

— А вы поддержали её в этом?

— Я её уговорила. Она не хотела подавать. По сути, дело завели, потому что Анна попала в больницу, а они там обязаны передавать сведенья. Она хотела соврать, что, мол, упала. Я объяснила ей, что это неправильно. Потом она отказалась от медэкспертизы, и вообще хотела то ли забрать заявление, то ли написать, что нет претензий. Но его надо было оградить от общества.

— Говорите, экспертизы не было?

— Да, Анна отказалась.

— Так почему тяжкие телесные?

— Вы хорошо осведомлены. Ну, взяли материал из истории болезней, и на его основе сделали экспертизу. Эта несчастная Анна ещё бегала по инстанциям, чтоб написали менее тяжкие…

— Бегала? Подождите, разве она не должна была лежать в больнице?

— Она и лежала, три дня.

— А кроме вас свидетели были?

— Нет, только мы.

— Наверно, соседи что-то слышали?

— Все говорили, что нет.

Лера вспомнила своё подслушивание через дверь.

— Так а на какой доказательной базе строилось дело?

— Он сам рассказал всё, как было. Как бил, куда бил, что было потом. Как угрожал… В общем всё.

— А вы тогда пострадали?

— Да. Он таскал меня за волосы. Ставил на колени. Требовал, чтобы мы с Анной извинялись друг перед другом и перед ним.

Лере вспомнились люди на коленях с рисунка.

— Так значит, по сути, приговор строился на экспертизе, сделанной на основе документов из больницы, и его признании? А он просил у вас и у жены прощения до или после суда?

— Нет. У неё — в каком-то смысле да. Он ей свою долю квартиры отписал. У меня он прощения не просил.

— Долю в квартире? Больше похоже на взятку…

— Ну, Аня не поддалась. А вот, кстати, и она. Нашла фотоальбомы?

— Да, — ответила вошедшая в комнату молодая женщина, кладя на стол большую и очень старую книгу с картонными листами.

Лидия Александровна открыла альбом и принялась перелистывать страницы, комментируя фотографии и пересказывая Лере историю Александра. На фотографиях, особенно на поздних, явно был тот самый человек из психушки, только более молодой, сутулый и совсем толстый. На детских фотографиях он в основном лежал в кровати, всегда одетый очень тепло, всегда со стрижкой "шапочка", отросшей сантиметров на десять, с немытыми волосами, и с глупой улыбкой на лице. Иногда он был с книгой, иногда — с какой-то игрушкой. Рядом с ним всегда была небольшая пожилая женщина с орлиным носом и решительным взглядом — бабушка, как пояснила Лидия Александровна. Сама мать встречалась на фотографиях не часто, в основном с совсем маленьким мальчиком.