Проданная (СИ) - Семенова Лика - Страница 22

Но я вспоминала и другие слова. О том, что тогда господин был расположен ко мне, а вернувшись, может даже и не вспомнить о моем существовании. Квинт Мателлин — мой единственный шанс выжить в этом аду.

У дверей медблока ждала Гаар. Улыбнулась, увидев меня, кинулась на шею, обнимая:

— Как же я переживала! — ее голос дрожал.

Я обняла с ответ. Ее талия казалась неестественно тонкой. Я даже поймала себя на мысли, что боюсь сильнее прижать, чтобы не покалечить. Уже давно не помню, чтобы так радовалась кому-то.

— Как я рада видеть тебя, — я даже чмокнула ее в бледную щеку.

Она отстранилась. Глаза, похожие на маленькие галактики, сузились. Гаар внимательно смотрела, поджав губы:

— Ты выглядишь здоровой, — она радовалась, но в тоне чувствовалась настороженность.

Я кивнула:

— Я здорова.

Гаар взяла меня за руку и повела в коридор:

— Господин управляющий велел мне присматривать за тобой сегодня. — Она сжала мои пальцы: — Так что, мы весь день проведем вместе. И ругаться не будут. Даже Сильвия. — Она вновь обняла меня и тихо затараторила в самое ухо: — Если бы ты только знала, как я переживала. Места себе не находила. Я никак не могла решить, правильно ли поступила, сказав управляющему? Никак не могла. Понимаешь? Я так мучилась…

Я отстранилась, взяла ее за руки, посмотрела прямо в глаза:

— Правильно. Не вини себя. Иначе я умерла бы там, под потолком. Или меня бы нашли. Не управляющий, — я покачала головой, — кто-нибудь из тотуса Невия. И тогда… все было бы гораздо хуже.

Гаар привстала на цыпочки, дотягиваясь до моего уха:

— Тех рабов, которые были там, продают. Всех. Я слышала. Управляющий распоряжался.

Я опустила голову, вытирала об платье влажные ладони. Все то время, которое я пролежала в сознании, жуткие картины снова и снова всплывали перед глазами. Непрошено, ярко. Я будто чувствовала запах дарны, слышала тягучую музыку, стоны, вскрики. Видела тела и безумные лица. Я гнала их усилием воли, как ночной кошмар, запрещала себе вспоминать, но они снова и снова преследовали. Тогда я старалась вспоминать другое. Теплую купальню, пахнущую бондисаном, белесые клубы пара. Как я аккуратно провожу мыльной мочалкой по твердой груди, по черному рисунку, на который, казалось, можно смотреть вечно. Вспоминала сильные руки. Широкие ладони. Красивые длинные пальцы. Как они касаются моей кожи. Вспоминала губы. Касания, которых я никогда не знала. Свой трепет и почти разочарование, когда я должна была уйти. Я сожалела, что ушла. Лежа в медблоке, только и делала, что сожалела.

Гаар потянула меня к огромному окну, не позволив погрязнуть в воспоминаниях. На его фоне мы, наверное, казались маленькими мухами. Исполинское, будто воздвигнутое великанами, дышащее светом. За стеклом простирался изумрудный сад, цветущие бондисаны горели на солнце, как капли крови. Как давно я не смотрела в окно… Я подошла к самому стеклу, коснулась ладонями ровной холодной поверхности, прислонилась лбом, чувствуя на коже теплые лучи. Они будто соединяли меня с жизнью, давали понять, что я все еще жива. В это мгновение было хорошо. Меня еще не покинул медикаментозный морок, и на какое-то время я могла вообразить, что я не здесь. Где-то в другом месте. Где-то, где очень спокойно и безопасно.

Гаар заставила меня повернуться:

— Что было тогда? Он ругал тебя? Управляющий? Я так переживала!

Я пожала плечами. Я и сама толком не помнила, что произошло тогда. Казалось, все это было где-то в прошлой жизни, так давно, что стерлось из памяти. Говорят, так бывает. Защитная реакция.

— Он был расстроен. Кажется, сам не понимал, что делать. И злился, и радовался, что ничего не случилось. — Я кивнула в сторону окна: — Пойдем в сад. Мне кажется, я не видела свежего воздуха целую вечность.

Гаар кивнула, и мы свернули в узкий коридор. Я совершенно не понимала, куда мы идем, слепо доверялась. Мне кажется, запомнить эти проклятые галереи, лестницы, повороты просто невозможно. Никогда в жизни. Не знаю, как справлялась Гаар. Мы спустились по узкой лестнице для прислуги. Господа такими не ходят. Оказались в галерее на первом этаже. Теперь я узнавала — если свернуть налево, покажется дверь в сад.

Казалось, весь дом ходил ходуном. Рабы сновали туда-сюда, повсюду раздавались торопливые шаги, сплошное шарканье, голоса. Наверное, Гаар просто сходила с ума от этого безумия. Глохла.

В самых дверях мы столкнулись с Политой. Увидев меня, лигурка приосанилась, задрала острый подбородок, тряхнула белыми волосами. Она прожигала меня взглядом, полным ненависти и, одновременно, неприятного удивления. Поравнявшись, она даже демонстративно фыркнула, но все же прошла мимо, ничего не сказав. Хотелось обернуться ей вслед, но я удержалась — много чести.

Наконец, кожи коснулись ласковые солнечные лучи. Я остановилась в дверях, с наслаждением втянула ароматный воздух, закрыла глаза. Бывают моменты, когда нам на короткий миг становится хорошо. Невзирая ни на что. Безотчетно, сиюминутно, неосознанно. От какой-нибудь незначительной мелочи. Но Гаар вновь нетерпеливо потянула меня за руку, увлекая на кварцевую дорожку. Будто задалась целью не позволить мне прятаться от реальности в мечтах. Склонилась поближе:

— Они надеялись, что ты умерла.

— Кто? — я не сразу поняла. Просто ни о чем не думала.

— Полита, — она многозначительно кивнула. — И Вана тоже.

Это было неприятно. Я промолчала, сорвала лист бондисана и принялась обмахиваться им, как опахалом. Впрочем, этого следовало ожидать. Я слишком хорошо запомнила взгляд Ваны там, в купальне. Она ненавидела меня и даже не пыталась это скрыть. Я кожей чувствовала ее самую черную зависть.

Гаар будто оправдывалась:

— Я слышала, как они говорили. Будь осторожна. Вана всего лишь комнатная рабыня, но Полита — наложница господина. Она на многое пойдет, чтобы не лишиться его расположения.

Я кивнула:

— Спасибо, я поняла. Но что она может? Она тоже всего лишь рабыня.

Гаар повела тонкими бровями:

— Как минимум, подставить или оболгать. Можно и покалечить, — последние слова прозвучали совсем тихо, будто она их стеснялась. — Например, столкнуть с лестницы… Или вовсе… — она кивнула на лист в моей руке.

Я поняла, что она хотела сказать. Бондисан. Я брезгливо отбросила лист. Это ужасно, но Гаар права. Теперь внутри стало холодно и пусто.

Она вдруг насторожилась, поднесла палец к губам. Прислушивалась. Взяла меня за руку и потянула в дом:

— Управляющий. Он ищет тебя.

Огден торопливо шагал по галерее. Посеревший, напряженный, согнутый. Куда-то делась его самодовольная вальяжность, добавив мелочной суеты. Даже взгляд казался вороватым и колким. Я повидала такие взгляды у купцов и барыг. Он заметил нас с Гаар, тут же нервно вскинул руку, давая понять, чтобы следовали за ним.

Дверь кабинета, наконец, закрылась, отсекая Гаар, оставшуюся в галерее. Огден налил из графина стакан воды, осушил единым махом. Пригладил лысеющую макушку. Тонкие блеклые волосы ложились на плечи невесомыми тенетами. Наконец, он обернулся, кольнув глазами:

— Как ты себя чувствуешь, Лелия?

В горле пересохло. Я бы тоже сейчас с удовольствием выпила стакан воды, но просить, конечно же, не решалась. Теперь Огден казался другим: вместо всесильного управляющего я видела перед собой врага. Тихого убийцу, который глазом не моргнет, если будет выгоднее уничтожить меня. Я завязла в его паутине, прилипла. И теперь моя жизнь зависела от этого паука. Я вся внутренне сжималась, но он не должен был заметить мой страх. Теперь я больше всего боялась, что им станет известно о том, что я все слышала. Управляющему и медику. Тогда мне конец.

Я сглотнула:

— Благодарю, господин управляющий. Со мной все хорошо.

Он молчал. Какое-то время барабанил пальцами по столу, у которого стоял.

— Господин вернулся. Ты, конечно, слышала.