Ты полюбишь (СИ) - Белова Дарья - Страница 33

— Он сейчас очухается! Ты чего панику навел, парень? Кайфует сейчас он, — сказал другой голос, раздающийся эхом от стен.

— У него передоз!

Можно ли нащупать пустоту? Руками пропустить сквозь пальцы? Понюхать ее? У нее вообще есть запах? А цвет? Какого цвета пустота? Саша стоит в белой комнате. Опять один. Нет не моря, ни его волн, ни солнца. Опять ничего нет. Ушла боль. Все ушло.

Он помнит маму, как та в день его рождения испекла самый вкусный торт — Наполеон. Его любимый торт с пяти лет. Именно в тот день рождения он ему запомнился, хотя мама каждый год его пекла. Такой вкусный, нежный, как сама мама. Он помнит маму, как та держит его за руку, когда Саша загадывает желание и задувает свечи. Ее рука, такая теплая, мягкая, она держит его легко, но в то же время крепко. Его желание было — новая машинка на пульте управление. Глупое желание. А сейчас можно загадать другое? Он помнит маму, как та целует его в щеку, уже покрывшуюся небольшой щетиной. Последний звонок. Он в костюме, который выбрал сам. Темно-серый. Он помнит маму, как та смотрит на него в слезах. Она просит его остановиться. В чем? И почему она плачет? Его мама…

— Сашенька, очнись. Солнышко, прошу! Я не смогу без тебя. Ты обещал всегда быть рядом, — опять голос, женский, ласковый, но не любимый, не родной.

— Отошла от него. Удавлю, с*ку, — снова голос, требовательный, опасный.

Теплая струйка крови, которая течет из носа и затекает в рот имеет солоноватый вкус. Вкус металла и боли. Но такой приятный. Вторая струйка, более сильным потоком стекает из другой ноздри таким же металлическим привкусом. Сейчас уже неприятно. Крови много. А Саша никогда не любил кровь. Не любил… А он вообще что-то любил?

Сквозь приоткрытые глаза он начинает различать силуэты. Размытые, темные фигуры, которые что-то говорят. То громко, то снижаясь до шепота. Свет от яркой лампы ударяет Саше в глаза, что невольно в уголках глаз скапливаются слезы.

Инна склонилась рядом с ним на корточках, плачет и что-то тихо шепчет себе под нос. Его Инна. Его Любовь. Его зависимость. Его боль. Но сейчас Саша не хочет никакой боли, никакой крови. Он хочет к маме, чтобы она испекла тот торт, как на его пятилетие.

Глеб стоит недалеко от Саши и с кем-то переговаривается по телефону. Гандон.

Рома. Его друг, с которым последние два года они мало общались. Он не был рядом с Сашей, когда он первый раз взял ту таблему из рук Глеба. Он не был рядом, когда его первый кокс унес в небеса удовольствия и разврата. Он не был рядом, когда какие-то отморозки поджидали его у выхода из клуба, чтобы избить до сломанных ребер и сотрясения мозга. Он не был рядом. А сейчас он здесь. Его друг.

Когда глаза Саши привыкли к свету, он увидел свою квартиру, насмерть впитавшую в себя весь смрад и вонь прошедших ночей. Его футболка испачканы его кровью и потом. Трясущиеся руки не могут удержать даже стакан с водой, который кто-то принес ему с кухни. Такая живительная жидкость разливается мокрой лужей у его ног.

— Очухался? — жестко спросил Рома, — А теперь слушая меня, идиот. Ты сейчас прогоняешь всех этих ублюдков из хаты и едешь со мной. К тебе домой, к родителям. А завтра ты начинаешь жить заново. Я привяжу тебя к батарее, если будет надо, но ты ни на шаг не приблизишься ни к этой х*рне, ни к этой с*ке, которая подсадила тебя на это все!

Саша не помнил, когда остался один на один с Ромой. Даже Инны, и то не было. Кто ее выпроводил и почему она вообще ушла — для Саши была загадка, которую и не хотелось разгадывать.

Рома стоял посреди комнаты и смотрел на Сашу, который все еще сидел на полу в той же испачканной футболке. Болезненно худой с отросшими волосами, сильной небритостью и впавшими глазами против пышущего здоровьем молодым и сильным Ромой. Их взгляды ненадолго встречаются: тяжело выдержать гневный и презрительный взгляд серых Роминых глаз.

— Я в жопе, да? — усмехнулся Саша.

— Хуже, Саня. Это пи*дец! — сказал Рома и подошел к своему другу, чтобы присесть рядом с ним. — Я не знаю, как выглядит передоз, но по всем признакам у тебя был именно он.

— Я был на море, плавал там. Вначале было очень хорошо. Спокойно. А потом в моем теле будто развели костер и его жар разливался по венам. Было больно. Очень. Мне казалось, что вся жизнь вытекает из меня.

— У тебя из носа не переставая шла кровь, а еще ты дергался, как будто какие-то конвульсии. Было страшно, честно говоря. Я думал, что это конец. И вот так, на моих глаза, умрет мой друг, которого я не смог спасти.

Какое-то время они сидели бок о бок, плечо к плечу. Каждый думал о своем. Два друга, дороги которых разошлись.

— Сань, я в последний раз предлагаю тебе руку помощи. Если ты ее не примешь, я уйду. Больше мы не встретимся. Будет жаль потерять друга, но не могу отвечать за твою судьбу. Выбор за тобой, — сказал Рома и протянул Саше руку, не как возможность встать на ноги, а как рука друга, который будет рядом с ним.

— Мне только надо будет разобраться с долгом Инны, — сказал Саша, пожимая Ромину руку.

***

Аэропорт Шереметьево, как и всегда, не был пустым. Люди, которые спешили на свой рейс, провожающие, уходящие из зоны досмотра в слезах, встречающие в зоне прилета, тоже в слезах. Мимо снующие чужие дети, которых догоняют родители, целующиеся парочки, немолодые родители, которые провожают своих детей. Жизнь течет своим чередом, со своими взлетами и своими посадками.

“Открыта регистрация на рейс компании “Аэрофлот” до Нью-Йорка”

Среди чужих ему людей, которые так и норовят проскочить сквозь тесно стоящих рядом его родителей, Саша крепко обнимает своего отца и маму, которая не выдерживает всего этого душещипательно момента и уже пустила слезу.

— Я рад, что ты принял мое предложение, Саш, — сказал отец, — два года учебы в Америке дадут тебе больше, чем два года жизни здесь. Да и в принципе тебе лучше уехать пока.

Две недели назад отец предложил Саше учебу в Нью-Йоркском университете. Тот выбор, который ты делаешь в пользу здоровья своего сына, нежели в угоду своим личным амбициям и желаниям. Его отлет в другую страну ничуть не меняет планов отца по поводу работы сына в его компании. Но нужно время, чтобы перелистнуть страницу и открыть новую главу.

Как бы не было больно признавать, но Саша тоже это понимал. Чтобы двигаться вперед, надо встать. А тогда он не просто лежал, он был втоптан в грязь своими же ногами.

— Я прилечу к тебе месяца через два, — сказал Рома, который тоже приехал его проводить, — Будем ходить по барам и клеить девчонок, друг, — и похлопал Сашу по плечу, — так что давай, не киснуть!

Она стояла неподалеку. Худая, осунувшаяся, без капли макияжа на лице с бледными губами, но красными от слез глазами. Инна. Уже не выглядела такой красоткой, какой Саша ее встретил и без памяти влюбился. Сейчас это потрепанная жизнью женщина. Потрепанная теми же наркотиками, как и Саша.

— Я на минутку, — сказал он Роме и родителям, перед тем, как пойти в ее сторону.

Последний раз они виделись в тот злополучный вечер у него на квартире, почти три месяца назад.

— Привет.

— Привет.

— Выглядишь лучше, чем тогда.

— Надеюсь.

— Улетаешь?

— Да.

— Надолго.

— Как минимум на два года. Дальше не знаю, не загадывал.

— Бросаешь меня?

— Не бросаю. Ухожу.

— Ты обещал всегда быть рядом.

— Обещал. Но я так больше не могу. Я жить хочу, Инн.

— Сначала привязал к себе, а теперь улетаешь?

— Мне это нужно.

— А что нужно мне?

— Сейчас, как минимум заняться собой, выкинуть всю дрянь, которая лежит у тебя в квартире и завязать с ней. Восстановиться в университете и закончить его.

— Я не смогу без тебя.

— Надо. Надо научиться. Это нужно и тебе, и мне.

— Я буду тебя ждать.

Саша только молча кивнул головой. И, оставив легкий поцелуй на щеке, ушел. Оставляя позади себя свою боль. Свою любовь. Свою зависимость.

Глава 27.

Полина стояла у шкафа уже как минут десять, перебирая вешалки с одеждой в поисках того, что же надеть сегодня вечером. Чувство дежа вю. В тот же вечер месяц назад она также стояла у шкафа и выбирала платье, в котором столкнется с Сашей у дверей бара. А теперь выбирает платье, чтобы пойти с ним на их первое свидание.