Обретение ада - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 26

• Предыдущая
• 26/66
• Следующая

– Это я, – сказал Сизов.

– Да, – Волков сразу узнал его.

– Ты вылетаешь сегодня в Москву?

– Как договаривались.

– Ты все помнишь?

– Конечно. Все будет в порядке.

– Слушай, тебя не вызывали сегодня в штаб армии? – спросил вдруг генерал.

– Нет, – удивился Волков, – никто не вызывал.

– Когда ты поедешь в аэропорт?

– Через два часа.

– До свидания, – Сизов положил трубку и снова задумался. Все же почему его так неожиданно вызывают в штаб армии? Если им стало что-то известно, тогда почему они отпускают Волкова? Или они хотят взять полковника в Москве? Не похоже. Лучше бы их свести вместе в Германии. Или это делается, чтобы его успокоить? Тоже не подходит. Зачем им его успокаивать? И потом, арестовывать его должны обязательно приехать из военной контрразведки. А Волков ничего не знает. Нет, тут случилось нечто исключительное.

Он снова позвал помощника:

– Ратмиров!

Тот появился, как обычно, неожиданно и молча.

– Поезжай в штаб армии, – приказал Сизов, – узнай, что там случилось. Ты меня понял? Почему так срочно вызывают?

Ратмиров исчез почти сразу после того, как Сизов договорил последнее слово.

Сизов сидел молча перед телефоном, затем, решительно подняв трубку ВЧ, позвонил генералу Матвееву.

– Добрый день!

– Здравствуйте, – у Матвеева, обычного взяточника и расхитителя, как всегда, портилось настроение, когда он слышал голос генерала ГРУ.

– Завтра утром, говорят, ваши люди полетят в Москву, – напомнил Сизов, – это верно?

– Да, – нерешительно сказал Матвеев.

– Вы дадите им самолет?

– Конечно.

– И охрану?

– Безусловно.

– Сколько человек?

– Я думаю, человек десять будет вполне достаточно. Их в Москве встретят.

– У меня просьба. Пусть с майором Евсеевым полетит капитан Янчорас.

– Но он мне понадобится здесь.

– Тем не менее я прошу, чтобы он полетел вместе с майором. Так надежнее.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Матвеев, – но раз вы говорите, пусть летит.

– Спасибо, – Сизов все-таки не удержался, – вас позвали сегодня в штаб армии?

– Нет, – удивился Матвеев, – меня нет. Командующий вызвал всего нескольких человек.

– Откуда вы знаете?

Обычно по этому телефону прослушивание исключалось. Если не считать, конечно, что вполне легально могли слушать разговоры сами сотрудники КГБ и ГРУ. Но это только в исключительных случаях. А в Германии этим обычно занимались либо сотрудники Волкова, либо люди самого Сизова. Но никто более. КГБ предпочитал не вмешиваться в дела военных, тем более в Германии.

– Я сидел у командующего, – ответил Матвеев, – приглашают только нескольких человек. Вас и двоих заместителей. Больше никого не будет.

– Понятно. А почему, не знаете?

– Конечно, знаю. А вам разве не сообщили?

– Нет, просто прислали какую-то непонятную телефонограмму.

– Как обычно, – в сердцах сказал Матвеев, – эти штабисты совсем разучились работать, просто разленились.

– Так что там случилось? – уже не сдерживаясь, прошипел Сизов.

– Приезжает ваш коллега с Лубянки, – сказал, удивившись, генерал, – я думал, вам сообщили.

– Понятно, – он уже собирался класть трубку, но неожиданно даже для самого себя вдруг спросил: – А они сказали, кто именно приезжает?

– Да, – ответил Матвеев, – кажется, Дроздов. Алло, вы меня слышите?

Сизов осторожно положил трубку и закрыл глаза. Генерал Дроздов был руководителем специального управления ПГУ КГБ СССР. В его компетенцию вполне могло входить расследование убийства Валентинова. Ведь он курировал всех нелегалов и занимался специальными операциями за рубежом. Сизов опустил голову: неужели он так глупо провалился?

После отъезда Дроздова и Сапина он как-то успокоился. Как будто их отъезд мог гарантировать успех всей операции. Крючков болезненно относился к любым провалам своих разведчиков, как, впрочем, и любой другой руководитель спецслужбы во всем мире. Но если у другого еще могли быть какие-нибудь интересы и хобби или просто увлечения, то у председателя КГБ не было ничего, кроме работы. Ей он отдавал целиком всего себя и не мыслил другой жизни, кроме такой. Он был добросовестным служакой в самом лучшем смысле этого слова.

Теперь, обдумывая детали операции, о которой доложил ему утром Шебаршин, он в который раз остро осознал, как тяжело будет Юджину в Германии. Ему придется не просто уходить от американцев, уже знающих, кто он такой, но и выйти на негодяев, которые убрали Валентинова. Никогда, ни у одного резидента, возвращающегося с Запада, не было столь трудного возвращения. И Крючков, сознавая это, в который раз спрашивал себя – все ли они правильно сделали, решив поручить именно Юджину столь трудную задачу по проверке резидентуры Валентинова?

Как профессионал он хорошо понимал необычность ситуации, когда нельзя было подобрать лучшей кандидатуры, чем Юджин, – человек с многолетним стажем пребывания на Западе, который к тому же обладает сложившейся биографией и свободными капиталами. Но все равно он волновался.

С Германией у Крючкова были связаны самые тягостные и самые сложные воспоминания. Подчиняясь указанию Кремля, он не активизировал свою агентуру в те дни, когда рушилась берлинская стена, когда тысячи отчаявшихся немецких коммунистов не понимали, почему это происходит, и бомбардировали советское посольство просьбами о помощи. Он не докладывал Горбачеву об этих просьбах, о настроениях в маленьких городах и селениях Германии. Это противоречило бы основной линии Генерального секретаря, а Крючков не хотел и не мог идти против мнения Генсека, ставшего к этому времени и Президентом СССР.

Он хорошо помнил весну прошлого года. Тогда в Политбюро сложилась ситуация явно не в пользу Крючкова. Ни он, ни Язов не хотели идти против Горбачева. Воспитывавшиеся десятилетиями при Советской власти, добившиеся высших постов в КГБ и армии за счет многолетней службы, привыкшие слепо повиноваться и исполнять указания партии, они не могли даже подумать, что Генеральный секретарь ЦК КПСС, олицетворявший для них саму партию, ее мудрость и разум, может ошибаться, может не разобраться в ситуации. Это было для них отрицанием основного закона жизни.

А самому Михаилу Горбачеву по-прежнему кружили голову заголовки статей в западных газетах и журналах, в один голос называющих его «человеком года», «настоящим демократом», «человеком, изменившим историю двадцатого века», «реформатором социализма с человеческим лицом» и, как апофеоз пошлости, – «лучшим немцем». Воистину для молодого человека, чья семья оказалась на территории фашистской оккупации во время войны, не могло быть лучшего титула. Рядом были всегда два верных советчика – Яковлев и Шеварднадзе. Как они тогда убедительно говорили о «примате нового мышления»! Уже тогда Крючков знал, отлично знал – немцы готовы дать за свое объединение гораздо большую цену.

Оставшиеся со времен Хонеккера немецкие разведчики исправно доносили в КГБ, что Коль готов идти на любые уступки. Он даже согласен на нейтралитет его страны и выход из НАТО как крайний вариант соглашения с Горбачевым. Он согласен не размещать войска НАТО на Восточной территории Германии. Канцлер был согласен на все. Но осторожный Геншер, его заместитель и самый многоопытный политик Германии, словно предчувствующий дальнейшее развитие ситуации, просил только одного – не спешить, не торопиться с предложением своих условий. Для Геншера не было секретом, что против объединения Германии существуют очень серьезные возражения, и не только в Советском Союзе. Самым решительным противником этого объединения, этого «слишком быстрого процесса» была «железная леди» Великобритании Маргарет Тэтчер. Да и президент Франции Миттеран несколько колебался, понимая, что отныне не его страна будет играть главную партию в объединенной Европе.

Сообщения приходили регулярно, и Крючков знал их гораздо лучше всех остальных членов Политбюро. Но даже его осторожные доклады раздражали Горбачева. Сильно раздражали. Они мешали проводить в жизнь основную линию, которую он считал единственно правильной.

• Предыдущая
• 26/66
• Следующая