Тафгай 4 (СИ) - Порошин Влад - Страница 22

— Я же говорил, нужно немного потерпеть, — засмеялся шаман. — Дыши, дыши! А теперь представь, чтобы было бы если ты продолжил играть с недолеченной рукой, как тогда в будущем с коленом? Ничему тебя жизнь не учит, торопыга.

Примерно минут через пятнадцать, за которые я несколько раз выбегал на мороз продышаться свежим воздухом, ядрёный дух постепенно улетучился, и стал не так чувствительно вонюч, а Волков разлив чай, продолжил беседу.

— Хорошо, что ты понял своё предназначение, — пробормотал он. — Я тоже уразумел. Я должен спасти СССР. — Отчеканил шаман отдельно каждое слово. — Правда, пока не знаю как, но я придумаю, время есть.

— Есть «Меллер», — тихо пробубнил я себе под нос. — А ты не думал, что СССР развалился потому, что он тупиковая ветвь развития человечества? Ну, вот смотри. Каких людей воспитывала, то есть воспитывает наша советская система? — Я отхлебнул уже остывшего чая и собрался с мыслями. — Когда в девяностых упростили правила выезда за рубеж, первое что бросилось нашим соотечественникам в глаза — это тамошние магазины, где товар лежит прямо у входа, а продавец, где-то там вдалеке даже не смотрит на покупателей. И никто ничего не ворует. А в Амстердаме на улицах велосипеды стоят целыми косяками без охраны. Ты можешь такое представить здесь и сейчас у нас в Горьком? А сколько из турецких отелей наши туристы вывезли тапочек, полотенец, халатов и даже туалетной бумаги — не сосчитать.

— Ты хочешь сказать, что у нас в СССР массово воспитывают воров? — Зло зашипел Волков.

— Тащи с работы каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость! Это не в 90-е сочинили. — Так же зло выпалил и я. — Воровство — это же смертный грех — жадность или алчность. Что сделали в первые годы советской власти «комбеды»? Отобрали у «кулаков» коней, коров, дома, самогонку, урожай, разделили это всё и пропили. А теперь представь такого «комбеда», который просто уверен, что имеет право хапать чужое, во главе огромной страны! Пошли дальше, а как у нас орут на всех митингах — что мы самые великие? А это развивает смертный грех — гордыню или спесь. Про смертный грех — зависть, тебе рассказать, из-за которого наша команда чуть не рассыпалась?

— Так не все же такие, — рука шамана сама собой потянулась за кухонным ножом.

— Ещё один смертный грех — гнев, — криво усмехнулся я. — Сам от него на хоккейном поле страдаю, но борюсь. Да, не все люди в СССР такие. Есть те, у которых мощный волевой стрежень внутри, и их никаким строем не согнуть. Вокруг будут воровать, смеяться над такими «тетерями», якобы они не умеют жить, а эти «белые вороны» будут поступать по совести.

— А твои иностранцы они что, все святые? — Волков тяжело задышал, сжав кулаки.

— Понимаешь, какое дело, — задумался я на секунду. — В капиталистических странах частная собственность считается неприкосновенной, а люди, у которых что-то своё есть за душой, не склонны к воровству и законопослушны. Плюс у них там работящих мужиков не раскулачивали в 17-ом году. В капиталистической стране работящий изобретательный хозяйственный мужик на вес золота. Хотя и там всяких личностей хватает.

— Да я тебе сейчас морду набью! — Ринулся на меня народный целитель, пользуясь тем, что у меня одна рука в гипсе.

***

К двум часам на тренировку во дворец спорта «Торпедо» я немного опоздал. С шаманом Волковым мы ещё много о чём поговорили, поспорили и чуть не подрались, но в конце я вынужден был признать, что хотя бы из-за отношения в СССР к подрастающему поколению, за него стоило бы побороться. И пообещав целителю посильную помощь в его нелегкой миссии, в деле спасения Советского союза, мы попрощались.

— Почему опоздал?! — Рявкнул Игорь Чистовский, который постепенно уже вживался в роль старшего тренера.

— В больнице врач задержал. — Я показал гипс на левом предплечье. — С «Химиком» 15-го теперь без меня.

— Иван, дождись конца тренировки, разговор есть! — Подъехал к бортику, где я беседовал со вторым тренером Саша Скворцов. — Меня тоже за сборную заявили!

— Работай, не филонить Скворец! — Хлопнул хоккеиста клюшкой пониже спины Чистовский. — Всеволод Михалыч позвонил перед занятием. — Пояснил он, когда Скворцов вернулся к отработке финтов и щелчков по воротам. — Он наших одиннадцать человек из девятнадцати заявил на товарищеские матчи с Финляндией и Швецией. Вон список, если интересно. Кстати, а ты сам как теперь с этим? — Игорь Борисович кивнул на мой гипс.

— Врач сказал, через три дня можно снять. — Пробурчал я и посмотрел на заявленных в сборную СССР хоккеистов.

На листке бумаги корявым подчерком второго тренера Чистовского были написаны следующие фамилии: вратари Коноваленко и Минеев, защитники Фёдоров, Куликов, Астафьев и Гордеев, а так же нападающие Александров, Тафгаев, то есть я, Скворцов, Свистухин и Федотов. «Одиннадцать надежд, — усмехнулся я про себя. — Значит, от Лёши Мишина и Толи Фролова Бобров решил отказаться. И, следовательно, он дозаявил в сборную Володю Викулова, который прямо сейчас один из лучших бомбардиров чемпионата. Логично».

Я посмотрел на наручные часы, сегодня очень хотелось побывать ещё в одном месте, а именно в редакции газеты «Горьковский рабочий». Увидеть красавицу Варвару, пообщаться, может быть сходить с ней в ресторан. Ведь гипс для ресторана помехой стать не может.

— Иван, побазарить бы после «треньки»! — Окрикнул меня, проезжая мимо, ещё один дебютант сборной СССР защитник Вова Гордеев.

— Побазарим, — махнул рукой я, усаживаясь на скамейку запасных.

Обычно тренировочные занятия на следующий день после игры, либо вообще не проводятся, либо длятся не более тридцати или сорока минут. Но я и за полчаса успел прикимарить под резкие щелчки клюшкой об шайбу и звук коньков разрезающих искусственный лёд. Умотал меня шаман разговорами о судьбе Советского союза.

— Иван, — толкнул меня в плечо усевшийся рядом Боря Александров. — Тут народ хочет с тобой поговорить.

— О чём? — Пробормотал я, открыв глаза.

Вокруг меня сгрудились все игроки команды, которых внёс в заявку на товарищеские матчи со скандинавами Всеволод Бобров.

— Ясное дело о чем, — улыбнулся Коля Свистухин. — Мы что рыжие? Мы тоже хотим тут красную икру купить, там продать и обратно что-нибудь привезти, чтобы продать уже здесь, но дороже.

— Если по сорок банок на брата можно провезти с собой, — продолжил мысль нападающего вратарь Виктор Коноваленко, — то нам всем требуется четыреста сорок банок. Где брать будем товар? Я могу десять банок найти по знакомству, но не более.

— То есть я правильно понял, что остальные я должен родить, причём прямо сейчас? — Усмехнулся я. — Молодцы. Появилась проблема — сразу Ваня помоги. — На мою реплику хоккеисты недовольно загалдели. — Значит так! — Я поднял руку в гипсе, требуя тишины. — Я обещаю сегодня вечером кое с кем поговорить, а вы пообещайте сами тоже что-нибудь придумать. И завтра перед тренировкой пообщаемся уже более предметно.

— Вот за что я тебя Иван уважаю, — засмеялся Свистухин. — Так это за деловой подход. Чую — скоро будем в куражах!

— Если будешь в куражах, не спиши на виражах, — улыбнулся я. — Всё, тренировка окончена.

***

Вечер бурного и неспокойного дня я, как и планировал ранее, заканчивал в ресторане автозаводского района «Волна». К сожалению, я сидел за столиком не в обществе красавицы Варвары, которая сегодня работала над новым материалом в газету, и которая пригласила меня завтра к её маме на пироги, а с Борей Александровым. На сцене местный ансамбль «Орфей» играл до боли знакомую мелодию из репертуара «Лейся, песни»:

Всё, что в жизни есть у меня,Всё, в чем радость каждого дня…

Народ весело отплясывал, а я нетерпеливо поглядывал на часы. До встречи с местным криминальным авторитетом Геннадием Заранко оставалась ещё минута. Ну а что я мог ещё придумать? 440 банок красной икры на дороге не валяются. Тут нужен был выход на «цеховиков», на бурный подпольный капиталистический бизнес в спокойном море неповоротливой плановой советской экономики.