Бастард Ивана Грозного — 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 25

Вот и теперь, только он вошёл в дом, как его словно подменили.

— Марта! — крикнул он и почувствовал, что начальница караула здесь рядом. — Я сегодня хочу отдохнуть. Хочу, чтобы вы попарили меня и боярина от души.

— От нашей души? — хохотнула кикиморка.

— От вашей души, — подтвердил Санька. — Всё, что вы умеете. Что-то худо мне…

— Сейчас всё будет… Проходите сразу в парильню, там и разденетесь.

Незрячий Санька и смущённый Адашев в предбаннике скинули только обувку и верхнюю одёжку. Адашев, тоже по примеру Саньки, в дорогу всё чаще надевал короткие куртки. Александр уверенно прошёл в парную и стал разоблачаться. Он стянул потную вязанную кофту и рубаху.

— Ложись, хозяин, — сказала Марта. — Всё остальное я сама.

— Ну и слава богу, — пробормотал Александр и аккуратно лёг на спину.

Ему вдруг стало всё абсолютно пофиг. Он уже был почти дома. Почувствовав руки Марты и ещё кого-то из кикиморок, Санька подумал: «Кто это ещё меня обхаживает?» и получил точный ответ — Стелла. Он даже, вроде, как «увидел» её, вообразив продолжение её рук. Далее Санька просто отключился.

Его тёрли, мяли, переворачивали, обмывали, обтирали, ласкали… Он улетал и возвращался, и снова улетал. Эти несколько дней, что он провёл без зрения, Санька придумал создавать себе образы. Так он делал раньше, когда не мог уснуть, представляя себя, летящим над тем местом, где он спал.

Свой лес, где он в том мире обитал в зимовье, он знал прекрасно и мог представить его до пенёчка до ёлочки. Вот и представлял, пока не начинали плыть розовые облака и не наступал сон.

Вот и сейчас он почти спал, представляя свой город с высоты птичьего полёта, а перед его глазами плыли разноцветные облака. Потом он увидел себя, лежащего на полке и двух девиц, ласкающих его тело. Увидел Адашева, лежащего у противоположной стены.

— «Хоть так, видеть, и то — хорошо», — подумал Санька и «полетел» дальше над путиком Усть-Луга — Великий Новгород.

Как не странно, но путик в том месте, где всегда заболачивался, был сух, хотя дожди были.

— «Хорошо!», — отметил про себя Ракшай и «полетел» дальше.

Он вдруг увидел двух болотников и удивился. Потом посмотрел не вниз, а вперёд и увидел город. Поняв, что это Великий Новгород, удивился ещё больше и приблизил себя к нему, и опустился вниз. А потом он понял, что стоит на земле перед воротами, но его никто не видит. И тут он понял, что уже давно перешёл в тонкий мир, потому что все предметы и люди вокруг себя имели радужную оболочку.

— «Как бы не оказаться голым среди толпы», — подумал Александр и мысленно рассмеялся. — «Ну ка, полетели обратно!».

«Путь» назад был быстрым, как мгновение. Разноцветные облака исчезли и он очнулся.

— Спасибо, хозяин, — томно сказала Марта. — Твой подарок мы разделим между всеми. Мне одной такого количества солнца слишком много. Мы сущности тёмные…

Хоть Александр и отдохнул в парилке, но уснул он с удовольствием и мгновенно. И уснул не в банной комнате отдыха, а как положено, на царской пуховой перине, куда его отнесли заботливые "женские" руки.

На следующий день всё закрутилось с раннего утра. Адашев, похоже, ночь не спал совсем. Часть ночи они просидели с Выродковым, часть с Новгородским воеводой. Он помнил Санькино предсказание о нападении Шведов после того, как из Архангельска прибудут английские купцы. Так вот они уже прибыли. Как раз после похорон Ивана Васильевича. Поэтому Адашев и Григорий Андреевич Куракин обсуждали нападение шведов на Россию всерьёз.

Тут же присутствовали Пётр Иванович Шуйский и Данила Романович Захарьин-Юрьев — дворецкий царского дворца, старший сын Романа Юрьевича и брат убитого Санькой Никиты Романовича Захарьина. Первый в большинстве своём молчал, второй во всё вникал и вмешивался. Данила проявил себя преданным Ивану царедворцем и сейчас выказывал особое рвение. После получения известия о том, что брат его Никита скоропостижно скончался и скорее всего был при жизни упырём, Данила Романович никуда не сбежал, а дождался царя Ивана и его приговора.

Тот по приезду в Москву миндальничать не стал, а объявил, как было и предъявил «экспертное заключение» Сильвестра. Данила кровь себе пустить разрешил прилюдно, ибо молва по Москве уже пошла, и смело предоставил свою руку для укола серебряным стилетом. Царский духовник исполнил процедуру и Данила подозрения с себя снял. Тоже самое проделали со всеми домочадцами Захарьиных, кои сначала проверили себя сами.

Когда Данила Романович узнал, что найденный наследник престола вдруг ослеп, он возлюбил его пуще прежнего. Это же счастье какое находится помощником рядом со слепым руководителем. И если раньше у Данилы ещё оставались какие-то сомнения на счёт претендента, то сейчас они полностью отпали.

Точно тоже самое ощущал и Пётр Иванович Шуйский. Он хоть и молчал, но в душе ликовал и ликование отражалось на его лице. Стесняться ему было некого, тем паче, что свою проявляющуюся на лице радость он объявил «радостью во спасение государя нашего Александра Васильевича».

Пятёрка государственных деятелей ночь провела плодотворно и составила план мероприятий «по обеспечению обороны Прибалтийских Земель», который и предоставила утром на рассмотрение наследнику престола.

Пустой блуждающий взгляд Александра царедворцев поначалу смущал, но вскоре в дебатах все забыли, что царь слеп. Санька без помазания царём не был, но функции главы государства уже исполнял. На то у Адашева была воля «боярской думы» в которой Санька признавался великим князем всея Руси и прочая, прочая, прочая, но не царём. Да и коронации ещё не было…

Александр внёс в план несколько существенных дополнений.

Во-первых — официально уведомить короля Швеции о том, что на Балтийском побережье России появились торговые порты, имеющие прямое сообщение с Москвой. А также попросить короля прислать своего посла-представителя в Москву, для заключения соглашения о сотрудничестве. Ранее прибывавшие в Россию шведские послы дальше Великого Новгорода не ездили, ибо выборный король Ваза Первый за родовитого короля Иваном Грозным не почитался, а следственно и посол к телу царя не допускался. Из-за того Вазе было очень неприятно. Да и договоры заключались не с Россией, а с Новгородом, что для Шведского короля также было унизительным.

Во-вторых — в связи с тем, что в прошлом (1553) году закончилось пятидесятилетнее перемирие с Ливонским орденом, Александр попросил пригласить ливонских послов в Москву для встречи именно с ним.

Подготовка к отъезду из Усть-Луги шла всю ночь, и в полдень кавалькада из более чем пятисот всадников тронулась в сторону Великого Новгорода.

Санька, как и подобает государю Российскому, разместился в санной повозке с брезентовым тентом, с широкими полозьями и запряженной четвёркой крепких лошадок. Периодически к нему подсаживались, то по одному, то сразу по двое-трое его «помощники», коих он не назначал, и приставали к нему с разными вопросами.

Обычно кто-то из них, подъехав ближе, начинал разговор с фразы, типа: «Тут вот, государь какое дело… Позволь слово молвить, а для того присесть рядом?». Санька разрешал, не зная, как отказать, а потом подозвал Адашева и попросил пересесть к нему, вроде как для «конфиденциальной» беседы. Так они и ехали до остановки на ночлег на постоялом дворе. Причём, километровая кавалькада, как ехала, так и встала на привал, кто где остановился. Путик был не очень широкий, в некоторых местах буквально на одну повозку, потому гуртоваться не стали.

Первую часть пути Александр хотел посвятить тренировкам перехода в тонкий мир, но по выше обозначенным причинам, а именно присутствии посторонних свидетелей, сие сделать не смог, поэтому, сразу поужинав, он вернулся в повозку. Ночевать под крышей с кровососущими паразитами он отказался.

Охранял его взвод кикиморок, буквально окруживших его своими телами, улегшись спать на попонах прямо на сырой, вытоптанной конскими копытами земле. Причём Марту Александр пригласил в свою повозку, закрылся пологом и предался экспериментам.