Бастард Ивана Грозного — 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 10

— Тогда я их размер знаю. Они единообразные. Вот, смотри.

Санька подошёл к столу, на котором стояла снедь и питьё, и взял свой кинжал.

— На обушке риски видишь? — Спросил Санька. — Это мера, о которой мы с Мокшей сговорились. Он по ней льёт и режет отверстия. Для пищалей, для пушек… Да любое. Для пищалей двадцать две линии, для пушек сто. Вот мы и натесали ядра…

Государь потрогал пальцем миллиметровую пилку и нервно дёрнул губами.

— Как всё просто, — сказал он и провёл зубьями по деревянной столешнице. Пилка «джикнула» и на пол посыпались опилки.

— И полезно. Жилы на охоте можно резать.

— А ежели другое отольёт, то пришлёт мне записку с цифирью и я смогу другое ядро вытесать пока он пушку отольёт и пришлёт.

— Ведь так можно ранее готовить ядра и пули, — сказал Адашев.

— Мы ведь так и делали в Коломенском, — сказал Александр. — Когда к походу на Казань готовились. Или не заметили?

— До того ль было? — Усмехнулся Адашев. — Всяк своим делом занимался. Но то что ядра и пули летели ровно в цель, то их заслуга, государь. Помнишь, я всё удивлялся?

— Как не помнить. Мы за то и Мокшу твоего наградили… А это, значит, ты придумал?

— Я, государь. Но мне награды не надо. И так милостью твоей обласкан. Едино прошу дозволить мне своих людишек на таможенные и торговые сборы поставить и часть сборов в городе оставлять.

— Ишь, чего удумал?! — Возмутился Сильвестр. — На государеву казну рот раззявил?!

— Погоди, отче, — одёрнул духовника Иван. — Выслушать надо сперва. Сам учил. Для чего тебе?

— Для того, государь, что город прирастать постройками, крепостями и людьми ратными должен. А зачем тогда деньгу гонять туда-сюда? Сначала отсюда в казну, потом из казны сюда? Резонно ли?

— Деньга счёта требует, — снова вставил духовник.

— Охолонь, — сказал Иван Сильвестру. — Он дело говорит. О том и с Алексеем Фёдоровичем проговаривали. Только сможешь ли правильно обсчитать и поделить?

— Смогу, государь!

Санька по прошлой жизни знал, что мямлить на такой вопрос нельзя, но и слишком торопиться, тоже нельзя. Потому он сказал «Смогу!» уверенно и спокойно.

— Извини, государь, но не верю никому. Сам считать буду! А ты знаешь, как я считаю.

— Знаю, — усмехнулся Иван. — Я и сам освоил твоё «умножение». А вот с делением никак не слажу. Но и умножать пяди да вершки никак не получается.

— То наука зело каверзная, — усмехнулся Сильвестр. — Не всяк радеющий освоит.

— Ломать всё надо, да рано. И у немцев пока раскардаш в головах, — сказал Адашев, помня прошлогодние беседы с Санькой. — Вот пусть он пока здесь свой счёт и вводит. Сделал, что хотел? Меры свои?

— Сделал, Алексей Фёдорович. И весы и метры, чтобы холсты мерять. Весь товар перемеривать и перевешивать станем. Не захотят купцы ганзейские да шведские по нашим правилам торговать, пусть назад везут. Главное, Новгородских купцов сюда перенаправить. Запретить им в Выборг ходить. Тем паче, что шведы войну затевают и тогда задержат купцов и гостей наших надолго.

— Войну? — Удивился царь. — Шведы? Против нас? Откуда узнал?

Санька посмотрел на Сильвестра.

— Сорока на хвосте принесла.

— Знамо, какая сорока, — буркнул царёв духовник. — Всё мнишь бесовские видения?

— Токма через молитву и обращения к Христу, отче, приходят ко мне видения.

— Часто ли молишься? — Подобрел Сильвестр.

— Часто, отче. Просыпаюсь — молюсь, работаю — молюсь, сплю — молюсь.

Сильвестр опешил.

— Как такое может быть?

— Может, отче. Сам диву даюсь.

Санька не шутил и не врал. У него и вправду как-то получалось додумывать во сне то, что не додумал в бдении. И если он перед сном молился, что бывало не так часто, как он сказал Сильвестру, то и дальше во сне он общался с кем-то потусторонним. Христос ли это был, или какие другие боги, Санька так и не понял. Но точно не бесы, ибо сказано, что по делам узнаешь их, а добро и зло Санька научился распознавать ещё в той жизни.

— Ладно вам, — прервал их государь. — Потом поговоришь с ним о делах церковных. Санька, кстати, такой же не стяжатель, как и ты Сильвестр. Писал он мне записку о монастырях. Не отдавал я её тебе, отче, покуда. У Алексея Фёдоровича возьмёшь. Вам есть, что обсудить совместно. А ты скажи ка лучше Александр Мокшевич, что за девки в шишаках, да зерцалах нас встречали? Не уж-то не кривда сказ про твоих воительниц, что до Москвы дошёл?

— Не кривда, государь.

— Но про них и другая молва до нас дошла. Да Алексей Фёдорович?

Адашев кивнул. По лицу Ивана поползла скабрезная улыбка, а глаза его сально заблестели.

— Что живёшь ты с ними со всеми, как Султан Османский, и что склонны девицы оные и к ромейским утехам.

— Было дело, государь. Каюсь. Ханские пленницы они. Выкупил у купцов персидских ещё в Москве. Да оказалось, что научены блуду гаремному. Тот блуд похлеще ромейских танцев оказался. Не устоял, каюсь.

— Оттого от тебя и жёнка сбежала? — Рассмеялся царь.

— Нет, государь. То другая история.

Иван Васильевич насупился, но не надолго. Хмельный мёд уже ударил ему в голову.

— Ну, то твоё дело. Сам со своей жёнкой разбирайся, а мне хочется на ромейские танцы посмотреть. Вон Адашев сказывал, что персиянки зело борзо танцуют. Да, Фёдорович?

Адашев покраснел.

— А я вот ни разу не видел. Можешь?

— Могу, государь, — деланно вздохнул Ракшай.

Баня, в которой они сидели, больше напоминала дворец и занимала почти всю подклеть, то есть всю нижнюю часть трёхэтажного здания, стоявшего на огороженной высоким забором территории верфи. На втором этаже находился зал приёмов, как назвал его Санька, а на третьем — опочивальни. Кладовые и кухня находилась в соседнем двухэтажном здании, соединённым с «баней» переходами.

Как не странно, Сильвестр о блудном грехе промолчал. Видимо хотел поймать Саньку на содомии. Однако, что такое содомия, Александр Викторович знал и кикиморкам своим строго настрого опускаться до оной заказал ещё в Твери. Но они и сами удивились, что такое получение плотского удовольствия возможно. А Санька даже пожалел, что заговорил с ними на эту тему.

Санька не мог знать, что царские банные посиделки закончатся так банально, но как опытный организатор всевозможных охот, где-то в подкорке имел ввиду и такое развитие событий. Поэтому он, выйдя из бани, шепнул охранницам, стоящим на входе несколько слов, а сам вернулся в тепло.

— Скоро будут, — сказал Санька. — Кто в парную?

Его поддержал только Адашев.

У Саньки это уже был третий заход в парилку и он лупцевал себя дубовыми вениками неистово. Адашев знал способности Ракшая, потому ему не мешал и сидел на нижней ступеньке прячась от обжигающего пара.

— Как ты можешь это терпеть, — проговорил Алексей Фёдорович, прикрывая лицо от обжигающего воздуха, передвигаемого взмахами веников.

Санька же только кряхтел.

— Ты специально сюда сбежал? — Спросил боярин.

— Псарь не должен смотреть, как блудит царь, — ответил выдуманной прибауткой Александр. — У меня тут запасной секретный выход имеется. Чтобы никто дверь банную не припёр и трубу не закрыл, чтобы угорели мы. Сейчас тоже может пригодиться. Не высидим мы так долго с тобой. Знаю я своих девиц. Весьма искусны они в плотских утехах.

Адашев покряхтел немного и спросил:

— Где дверь, говоришь?

— Да пойдём уже. Там и обмоемся.

Он дёрнул на себя крюк с мочалками и показал на распахнувшуюся дверь.

— Проходи, Алексей Фёдорович.

Это была обычная душевая, где они пошкрябали друг друга мочалками, обмылись и прошли в другую комнату — раздевалку.

— Занятно тут у тебя, — удивился боярин. — Много труда вложил. А всего-то в баню. И свет у тебя необычный. Что за светильники?

На стенах во «дворце» висели масляные лампы, закрытые квадратным стеклянным колпаком. Зелёные матовые стёкла, связанные в кубы свинцовыми рёбрами не очень хорошо пропускали свет, но Санька радовался и этому. Лучины и свечи в этом мире его просто утомили и он, отдав шведам целых двадцать рублей за сто стёкол примерно десять на десять сантиметров, радовался этому лучу света в тёмном царстве почти по-детски.