Захваченный (ЛП) - Пейдж Сабрина - Страница 25

Я открываю текстовое сообщение.

Убери свою руку от моей ноги, извращенец, или я проколю тебя.

Я печатаю ответ.

Мои руки будут гораздо ближе, чем просто на твоей ноге.

Я не слышу, как её телефон вибрирует после того, как нажимаю кнопку отправить. Должно быть, она выключила звук. Но когда Кэсси смотрит на меня, я могу сказать, что она получила сообщение четко и ясно, и это хорошо, потому что я не хотел бы быть менее ясным в отношении того, чего желаю.

Моя мама занята тем, что допрашивает моих соседей по комнате, следя за тем, чтобы все получали приличные оценки, и спрашивает, что они думают о предсезонной шумихе вокруг нашего графика в этом году. Между тем, я могу думать только о том, как сильно я хочу, чтобы Кэсси снова обнажилась. Я хочу провести руками по её коже. Я хочу вдохнуть ее запах. Не могу дождаться, когда она кончит.

Теперь мой член твердый, сидя здесь за столом со всеми этими людьми. Включая мою маму.

Кэсси снова смотрит на меня, ее взгляд падает на мои колени. Когда она видит, насколько я твёрд для неё, она приподнимает бровь и отворачивается. Я получаю текстовое сообщение еще минуту спустя.

Серьёзно? Твоя мама за столом.

Я пишу ей в ответ.

Что я могу сказать? Когда я думаю о тебе голой, я ничего не могу поделать.

Она снова пишет.

Я больше не переписываюсь с тобой.

Я отвечаю:

Что если я отправлю тебе сообщение, чтобы сказать, как сильно я хочу быть внутри тебя?

Когда она получает это, она смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Кассандра, сколько тебе ещё учиться?

Кэсси прочищает горло.

— Четыре года, — отвечает она. — Может быть, три. Я беру летние занятия и добавляю дополнительные курсы во время обычных семестров здесь и там.

Четыре года. Чёрт, это много. Я вдруг раздражаюсь тем фактом, что моя мать знает Кэсси всего пять секунд, и она знает об этой девушке больше, чем я.

— Четыре года? — спрашивает моя мама.

Кэсси кивает.

— Сэйбл и я получим докторские степени.

Моя мама практически сияет от одобрения, бросая многозначительный взгляд на меня. Я уже хорошо знаю, что означает этот взгляд — этот взгляд говорит: «Тебе лучше подцепить эту девушку прямо сейчас».

— Значит, вы будете докторами, — говорит моя мама. Она бросает на меня такой же взгляд, но на этот раз с поднятыми бровями, как будто я не совсем понял ее смысл.

— Не в медицинском смысле, — поясняет Сейбл. — Но да. Кэсси станет профессором через несколько лет.

— Ты нет, Сейбл? — спрашивает моя мама.

Сейбл пожимает плечами.

— Я не знаю, что собираюсь делать, — признается она. — Я могла бы создать фонд или управлять некоммерческой организацией или чем-то в этом роде. Это в значительной степени то, что делают люди в моей семье.

Танк наконец произносит:

— Это круто, — говорит он ей. — Фонд. Помогать людям — это круто.

Кэсси хочет стать профессором. Моя мама задаёт вопросы о том, что делают социологи, и когда Кэсси отвечает, она с таким энтузиазмом относится к тому, что она делает — и чертовски сексуально объясняет это — что все мы, спортсмены, которым дважды насрать на академиков, сидят за столом практически расслабленно — слушая их разговор.

Она действительно любит учить. Я могу судить.

И не только в том, как она учит меня.

***

— КЭССИ! — я догоняю ее возле дома, когда она идет с Сэйбл к их машинам.

Сэйбел машет рукой:

— Увидимся дома, Кэсс, — кричит она, прежде чем быстро уйти.

Кэсси останавливается у двери своей машины, оглядываясь по сторонам.

— Не надо, Колтон, — предупреждает она меня, прежде чем я даже пытаюсь прикоснуться к ней. — На улице даже не темно. Кто-то увидит тебя.

— Что, если мне все равно, увидят ли нас?

— Я потеряю работу, если кто-то нас увидит, — говорит она, сжав губы. — Так что это важно для меня.

— Хорошо.

Внезапно я чувствую себя плохо из-за того, что давлю на нее, не задумываясь о последствиях. Я не привык думать о других. Я делаю то, что хочу, и позволяю ложиться картам так, как они того хотят, и будь, что будет. Быть звездой спорта означает, что ты сталкиваешься с большим количеством дерьма. Я определённо не думаю о них, когда речь идёт о женщинах — простая случайная связь без каких-либо условий, значит, никаких последствий.

— Хорошо, — говорит она, кивая. — Мне было весело. На ужине я имею в виду, а не… в другой части. Я имею в виду, я не веселилась в твоей комнате.

Я думаю, что это может быть ее способ оттолкнуть меня, и вдруг я чувствую себя защищающимся.

— Да, совершенно весело, — соглашаюсь я неосторожно пожимая плечами. — Я имею в виду, ты знаешь, что это не было ничем особенным. Если ты хочешь сделать это снова когда-нибудь, напиши мне.

Дерьмо. Слова звучали хорошо в моей голове, но как только я слышу их, то понимаю, что говорю как полный мудак. И что еще хуже, я понимаю, что не хочу, чтобы Кэсси думала, что я мудак.

Она странно смотрит на меня, затем открывает дверцу машины.

— Да. Ничего особенного.

Вернувшись внутрь, моя мама разбирается в моем деле с Кэсси, когда я помогаю ей загрузить посудомоечную машину.

— Кэсси выгодная партия, — говорит она.

— Она мой репетитор, — напоминаю я, раздражаясь. Этот разговор у машины привёл меня в бешенство.

И я продолжаю косячить рядом с ней.

— Угу, — говорит моя мама. — Я видела, как она смотрела на тебя сегодня вечером.

— Не было никаких взглядов, мама. Есть правила по этому поводу.

— Я когда-нибудь рассказывала тебе о том, как мои родители ненавидели твоего отца?

— Твои родители ненавидели папу? Я думал, что они его любят. — Мои родители познакомились в старшей школе, поженились, когда им было восемнадцать. Спустя двадцать лет, мой отец умер вначале моего старшего года в средней школе.

— Ну, так и было. В конце концов, — уступает моя мама. — Но твой отец был не совсем тем парнем, с которым они хотели, чтобы их дочь встречалась, а тем более выходила замуж.

Я не забочусь тем, чтобы скрыть свой смех.

— Папа был кем, несовершеннолетним преступником?

Мои родители — определение порядочности. Они фермеры, черт возьми. Или были фермерами до сердечного приступа моего отца. Я не могу представить, чтобы мой отец был кем-то кроме законопослушного человека, работавшего на семейной ферме.

— Не смейся, — говорит она. — У твоего отца были неприятности в старшей школе.

— Он что украл конфету в магазине?

— Он занимался контрабандой алкоголя в девятом классе, — говорит она. — Продавал его после школы. У него была своя маркировка и все такое.

— Ты шутишь? — рассмеялся я. — Это потрясающе. Почему же я не знал этого об отце?

— Это не то, о чем я собиралась рассказать вам, мальчики. Во всяком случае, мои родители узнали, — продолжает она. — Это стало концом. Они запретили мне видеться с ним, но твой отец был настойчив. Он не переставал видеться со мной, хотя он прекратил бутлегерство (прим. пер. — незаконное производство и контрабанда спиртных напитков). И он измотал моих родителей понемногу.

— Я понял твою точку зрения, — осознано говорю я. — Нарушение правил сработало для тебя. Сейчас все иначе, мама.

— Я не думаю, что это совсем другое.

— То, что у тебя с папой, это уже не то, как это происходит, ма.

— Некоторые вещи не меняются, Колт. — Она берет тарелку из моих рук. — Когда ты станешь профессиональным игроком, женщины будут бросаться на тебя по всем неправильным причинам.

— Может, это то, чего я хочу, ма, — говорю я ей. — Мне просто весело. Я не глупый. Я не связываюсь ни с одной из девушек здесь в колледже — все они хотят одного и того же. Я их счастливый билет или способ быть в центре внимания.

Она смотрит на меня с суровым выражением лица.

— Мне все равно, сколько девушек тебе нравится, — говорит она. — Но эта девушка не та девушка, с которой ты просто развлекаешься.