На стороне бога - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 12

• Предыдущая
• 12/30
• Следующая

Приехала милиция, и нас всех арестовали. Три месяца держали в тюрьме, пока шло расследование. Мы доказывали, что он случайно погиб – ударился виском о край стола. Но погибший был сыном заведующего отделом нашего ЦК, и его отец давил на следователей и прокуроров. Потом началось расследование, и прокурор составил обвинение в умышленном убийстве.

Нуралиев замолчал, словно вспоминая, как все было. Дронго терпеливо ждал.

– Три месяца, – невесело подвел итог Алтынбай, – но шел уже конец восемьдесят шестого. Тогда в Алма-Ате были разные события, в Узбекистан приехала целая бригада следователей. В общем, уже нельзя было делать все, что раньше делали. Нельзя было в открытую над людьми издеваться и невиновных в тюрьму сажать. Тогда как раз московские газеты начали про это писать. И тут выяснилось, что погибший накурился анаши. Нас из тюрьмы выпустили, но сразу забрали в армию. И конечно, я загремел в Афганистан.

Самые неприятные годы – это восемьдесят седьмой и восемьдесят восьмой. Это когда нас уже били по-настоящему. У моджахедов тогда было первоклассное вооружение – из Америки, из Европы, из Китая. А нам, таджикам, в это время уже не очень верили. Считали, что мы потенциальные дезертиры.

– Я знаю, – кивнул Дронго. – Сложное было время.

– А разве потом было легче? – спросил его Алтынбай. – Я вернулся в восемьдесят девятом. Тогда и начался наш общий бардак. В Средней Азии уже была заварушка в Ферганской долине. Помните, что там случилось? Узбеки с турками тогда разбирались. Хотя кто сейчас помнит об этом? И никто не понял, что это была первая ласточка, что потом будет еще хуже. Ну а когда распался Советский Союз, первым «взорвался» Таджикистан.

– Я все помню, – тихо произнес Дронго, глядя перед собой. – Вы даже не можете представить себе, как я все помню. И вы снова воевали?

– Конечно, воевал. Разве тогда можно было остаться в стороне? Самая проклятая вещь на свете – это гражданская война, – убежденно сказал Алтынбай. – Тогда весь Таджикистан разделился на «юрчиков» и «вовчиков». Мы безжалостно истребляли друг друга, как дикие звери в какой-то непонятной ярости. Убивали не только мужчин. Иногда мы сами удивлялись своей ярости и ненависти. Тогда погибло сто тысяч человек. Сто тысяч человек, – повторил он, словно вслушиваясь в эту цифру.

– И на чьей стороне вы сражались?

– А как вы думаете? – спросил Алтынбай. Они разговаривали, не глядя друг на друга, словно обращаясь в пустоту. – Многие полагали, что я перейду на сторону оппозиции, – сказал Алтынбай, – ведь мне сломали мою спортивную карьеру, отправили в Афганистан – я был как бы пострадавшим от советской власти. Значит, по логике вещей я должен был эту власть ненавидеть. А я ненавидел других – которые ломали мою прежнюю жизнь, которые принесли ненависть и страх в нашу страну. И тогда я сделал свой выбор...

– Много пришлось убивать?

– Много, – признался Алтынбай. – В рай я точно не попаду. Теперь у меня одна дорога – к дьяволу.

И в этот момент неожиданно погас свет.

– Вот не верь после этого в приметы, – заметил Дронго.

– Куда пропал этот кретин? – разозлился Алтынбай. – Нужно было самому пойти посмотреть. Ему ничего нельзя поручить.

– Вы его давно знаете?

– Несколько лет. Он работает с Рахманом-ака уже не первый год.

– Он местный?

– Нет. Кажется, переехал из Украины. Рахман-ака был назначен заместителем начальника нашей налоговой службы в рамках межправительственного соглашения о перемирии.

– Вы хотите сказать, что он представлял другую сторону?

– Конечно. Но он оказался толковым человеком и совсем неплохим специалистом. Во всяком случае, дело свое он знает весьма неплохо.

– А Олег работает его помощником?

– Вообще-то он сотрудник отдела, который курирует Усманов. Но все считают Шарая его помощником. Давайте пойдем в дом, кажется, нам не дождаться Олега. Или он не нашел бензин.

Нуралиев тяжело поднялся. Дронго встал следом.

– У меня к вам еще один вопрос, – вспомнил Дронго. – Какую книгу вы читали?

– Омара Хайяма, – буркнул Алтынбай. – В молодости дураком был, не читал. А сейчас читаю. У него встречаются поразительные четверостишия. Просто поразительные! Как будто о сегодняшнем дне.

– Да, – улыбнулся Дронго, – гениальный поэт всегда современен. Вы окончили русскую школу?

– Хорошо говорю по-русски?

– Нет. Просто вы используете некоторые слова... Вы сказали, что «раскидали» своих противников и «выдали им по полной программе». Если бы вы учились на фарси, вы бы так не сказали. Кроме того, в местных школах проходили Омара Хайяма, а в русских классиков восточной литературы изучали факультативно. Верно?

– Вы жили в Таджикистане? – удивился Алтынбай.

Они вышли под непрерывный шум дождя.

– Нет! – крикнул Дронго. – Я просто предположил!

Пока они дошли до дверей, оба промокли насквозь. Когда они открывали дверь, входя в дом, молния осветила все вокруг.

– Закройте двери, – раздался чей-то голос.

Дронго вошел следом за Алтынбаем и закрыл дверь на ключ. В гостиной горели свечи, и это создавало иллюзию некой отстраненности. Словно жизнь на планете уже кончилась и здесь находились последние представители рода человеческого.

– Где Олег? – громко спросил Алтынбай. – Куда он пропал?

– Я здесь, – отозвался Олег, который сидел где-то в углу. – Нету там никакого бензина. И спирта нет. Водка есть, виски, коньяк, джин, но не много.

– Садитесь с нами, – раздалось из темноты. Дронго узнал голос Погорельского. Очевидно, одна из бутылок спиртного уже попала в руки режиссера.

– Давайте к нам, – позвал Мамука. Он сидел рядом с Погорельским, очевидно составив ему компанию. Горели только три свечи.

– А почему не зажгли остальные? – поинтересовался Дронго.

– Еще три отдали женщинам, а остальные припрятали на всякий случай, – прозвучал голос Усманова, но его самого не было видно.

Дронго вошел в бильярдную. Усманов сидел у камина. При свете огня камина был виден только его профиль.

– Я думал, что такой погоды здесь не бывает, – сказал он, поворачивая голову. – Хорошо, что Мехти успел разжечь камин.

– А где Сергей и Отари? – спросил Дронго.

– Наверху, – ответил Вейдеманис. Он сидел в кресле рядом с диваном, и его тоже не было видно в темноте.

– Эдгар, – спросил его Дронго, – кто отнес свечи женщинам?

– Я, – отозвался Вейдеманис. – Они в подавленном настроении. Ты представляешь, что они чувствуют? Буянов поднялся наверх, чтобы быть рядом с ними.

– Я тоже пойду туда, – сказал Дронго. – Нам для полного счастья не хватало только этой аварии. И движок нельзя включить.

– Мне пойти с вами? – спросил Алтынбай.

– Нет, – ответил Дронго. И в этот момент сверху раздался женский крик.

– Господи! – воскликнул Погорельский. – Неужели еще кого-то убили? – И он вдруг пьяно расхохотался. Это было так неожиданно, что его смех подействовал на всех гораздо сильнее, чем женский крик. Первыми к лестнице бросились Дронго и Вейдеманис. За ними уже спешили Алтынбай и Олег.

Спотыкаясь, они поднимались по лестнице и уже спешили по коридору, когда едва не столкнулись с Буяновым.

– Все в порядке! – крикнул Сергей. – Все нормально. Только у Наташи Толдиной сдают нервы. Ей почудилось, что Катя шевельнулась. Это просто молния осветила тело, а Толдина закричала. Я говорил ей, чтобы она там не сидела. Но она настаивала.

– Пусть крестится, когда ей кажется, – недовольно заметил Олег.

– Не нужно, – попросил Дронго, – ей и так плохо.

– Нам всем плохо, – сказал Шарай, – но мы же не кричим по пустякам. И все держат себя в руках.

– Особенно ваш руководитель, – заметил Дронго. – Он всегда такой уравновешенный?

– Всегда. Я его знаю шесть или семь лет. Он всегда спокойный, при любой ситуации. Я ему иногда даже завидую.

Дронго вошел в комнату, где горела свеча. Толдина взглянула на него и отвернулась. Вейдеманис, тяжело дыша, последовал за Дронго.

• Предыдущая
• 12/30
• Следующая