Вместе. Синдром Керчепина (СИ) - "Awelina" - Страница 20

Мне не хотелось с ним соприкасаться. Все внутри ныло и протестовало против близкого контакта. И дело было не в ненависти, не в страхе или отвращении, а в неуверенности: чем все это закончится, хочу ли вообще почувствовать этого человека не просто рядом, практически кожа к коже?

Мысленно рассмеялась: с секунды на секунду почувствую его не просто очень близко, а буквально внутри себя. Твою мать, хорошо же заигралась.

— Выбрала?

— Нет. Думаю доверить это дело тебе как знатоку и местному жителю, — сунула планшет ему в руку, стряхнув ее со своего бедра.

— Теперь чип, — напомнил Тэпп, щекотно коснувшись носом той самой раковины уха.

Я дернулась словно от ожога.

Снимать ди-чип тоже не хотелось. Тут все было просто: нементалистам с детства внушали, насколько опасно с ним расстаться или вовсе его не иметь. Подсознание — штука, с которой сложно спорить.

Я осторожно открепила одну часть чипа, другую, руки дрожали. Затылком ощущала пристальный взгляд Садиста, его дыхание шевелило волосы, от тепла тела зудела кожа, запах настойчиво забивал легкие и голову.

— Все, — я полуобернулась к нему, показывая, что готова. Вопреки ожиданиям, он не стал мне помогать с чипом. Это чуть расслабило.

— Хорошо, — привычным мертвым голосом произнес Тэпп. Значит, целиком сосредоточен, тоже готовится.

А в следующую секунду меня накрыло.

Всем знакомо понятие интимных отношений, стеснение и комплексы из них лучше исключить, о личном пространстве и каких-то границах забыть. Оказалось, что слияние сознаний — это еще глубже, обнаженнее, откровенней и ярче. Это… как вселенная, в которой только двое, как бессмертие и бесконечность.

И это при том, что Тэпп сдержал слово: он едва коснулся моих мыслей и сути своими — так ветер проносится по глади воды, вызывая на ней легкую рябь, не более, лаская, проверяя, определяя. Все, что чувствовала, — тепло, нет, даже жар, затаенную мощь, мгновенно преобразившие все. Они совсем вытеснили холод, который, как вдруг выяснила, чувствовала с рождения. Какой холод? Может, одиночества, нелюбви и выпестованных индивидуальности, отчуждения…

Больше я не была одна. Рядом было тепло силы, непоколебимости и знания.

Я ментально ощутила, как Тэпп надел очки и активировал виртрежим для нейрофайлов. А после запустил ролик.

На меня обрушились звуки, краски, запахи — какофония ощущений, в которой парила, понимая, что потрясена и покорена. Рийск оказался собранием противоречий и контрастов, городом грандиозности и убогости, современности и обветшалости. И, кажется, лучше Иоданира Тэппа о нем не рассказал бы никто.

Искусственные ветра и клинеры не совсем справлялись с очисткой воздуха, в легких и на языке чувствовался горьковато железистый привкус пыли. Но мне он нравился. Пожалуй, единственный честный элемент в столице. Все остальное: плавные и такие разные формы небоскребов, потрясающе красивые и живые голографии клумб и зеленых зон, пассажи с прозрачными щитами, проспекты с ультраскоростным многоуровневым движением, прохожие, то одетые просто и строго, то в вычурных нарядах, то пугающие безэмоциональными лицами, то создающие шум и суету, — все это казалось придуманным от и до наполнением главного сосуда — города, жирной точки-звездочки на карте Дель-Эксина.

Парк Иллюзий, фонтан Защитников и Героев Отечества. В ролике были запечатлены они, достопримечательности, которые можно увидеть в любой инфопапке, доступной всем и вся. Разумеется, знала, что в парке более 300 воссозданных до мельчайшей точности голографий разных точек мира, а струи фонтана «рисуют» 15 картин эпохальных битв трех войн. Я смотрела, вглядывалась, проникалась, впечатлялась и понимала: это как галлюцинации в пустоте. Прекрасная бессмысленность.

И Тэпп понимал. Потому что показал мне не это. В парке Иллюзий он нашел лазейку между двух голографий, и я увидела коричнево-бурую траву — остаток газона, невысокий, но бурно разросшийся кустарник, листва на котором напоминала колючки, и старые скамейки у давно неработающего маленького фонтана — в грязной воде, скопившейся на дне чаши, плавали бледно-желтые листья и серая пыль.

«Ведь самое интересное в театре происходит за кулисами. Когда все перестают лгать и играть свои роли», — в его мысленном обращении, когда он закончил рассказ о том, как нашел это место, я почувствовала насмешку.

Струи фонтана Защитников привели нас на набережную. Я несколько минут всматривалась в зеленовато-серые воды, плавно и вальяжно бьющиеся о гранит, и презрительно скривилась: и тут голография.

«Смотри. Справа и внизу», — подсказал мне Тэпп.

Едва нашла это место. Потом, вычленив крошечный кусочек суши у монолитных опор набережной, увидела надпись красным во всю стену: «Они нас предали».

«Ее периодически удаляют. Но она появляется», — пояснил Тэпп.

«А кто наносит?»

«Тогда, когда снимал это, не знал. Но в прошлом году присутствовал на допросе одного из них. Их всегда вычисляют, кстати. Это активисты «ЗаСиМ».

С трудом верилось в это утверждение. Нам говорили, что движение «За свободу и мир» признали террористическим и давно уничтожили.

«Что с ними потом делают?»

Он усмехнулся: «А что делают с бешеной собакой? Ликвидируют».

«Но зачем тогда они снова..? Разве они не знают..?» — я покачала головой.

«Вот и меня эта их детская возня забавляет. Они почему-то мнят себя великими революционерами, сопротивлением. Им в голову не приходит, что их подкармливает само государство».

«Чушь».

«Это выгодно. И это суть политики сейчас. Враг внешний и враг внутренний. Война всех против всех оправдывает все и концентрирует внимание на одной точке. Что это фокус, знают только сами исполнители фокуса».

«А ты в числе исполнителей фокуса?»

«Предпочитаю играть главную роль. И вполне способен придумать свой фокус. Вокруг так много путей, возможностей и игрушек».

«Ты можешь заиграться, Тэпп. И чем тогда твой фокус будет лучше этих надписей о том, что нас предали?»

«Я сразу почувствовал, что единственный человек, который сможет меня остановить, — ты». В этой мысли было так много жара и напора, что инстинктивно огородилась.

«Лейда считает, что мое критическое мышление несовершенно».

Ролик закончился. Наши сознания застыли в одной точке: в уходящем в ватную серую даль пустынном полотне набережной. С одной стороны ее подпирала река, с другой причудливо свивающий ветви ряд искусственных деревьев.

«Для меня и того, что есть, вполне достаточно». Я вздрогнула, когда ощутила, как его губы мягко коснулись виска. Сквозь мыслеобразы, слияние сознаний и оболочку нейрофайла это воспринималось как… взрыв. «Я запускаю следующий ролик. Хочешь?»

«Да», — ответила, поколебавшись.

Часовня Непобежденных. Тоже известное в столице место. В День Единства к ней всегда приходят главные лица Дель-Эксина, произносят громкие речи, награждают отличившихся… Двухчасовые церемонии транслируются на всю страну.

Выяснилось, что за часовней квартал неотмеченных. Так называли тех, у кого нет ди-чипа. Они не вне закона, просто… не относятся к нужному социальному слою. Мой дед и бабушка были из таких.

Тэпп сделал ролик из множества нарезок. Он часто приходил в этот квартал, снимал, как они там живут, их лица, жесты, привычки… Сценки из… существования людей, что создали собственный мир в границах большего мира. Грязные узкие улочки. Нависающие балконы. Грохот древних роллеров. Запах затхлости, покрытых плесенью стен.

«О чем они думают?»

«О! Тебе любопытно», — Садист еле сдерживал смех. Я ощущала его удовлетворение от того, что меня заинтересовал этот квартал.

«Ты читал их как открытую книгу. Ведь именно за этим туда приходил. Ну так скажи: о чем они думают?»

«Что несчастны и счастливы. Свободны и рабы. Голодны и сыты. Горды и унижены. Живы и мертвы. Бесстрашны и до ужаса напуганы. Ими не так просто управлять, как кажется всем остальным, именно из-за этого заблуждения неотмеченные все еще существуют. За хлеб, мясо и социальные пособия их точно не купишь».