Божья коровка (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 48

– Точно знаешь? – удивилась Вера, незаметно для себя перейдя на «ты».

– Я письмо им написал, – сообщил Борис, – и они ответили. Вот, читай, – протянул он ей конверт.

Вера взяла, и, достав письмо, пробежала его глазами.

– Будем рады видеть вас в числе студентов МГХИ, – прочла вслух последнюю строку. – Это… Получается, мы учиться будем вместе?

– В разных институтах, но в столице СССР, – уточнил Борис. – Здорово! Ведь так?

– Да, – кивнула Вера, просияв. – Остается только поступить, – сообщила, погрустнев.

– В этот раз получится, – обнадежил он. – Ты готовишься к экзаменам?

– Каждый день, – сказала Вера. – Биология и химия ночами снятся.

– Значит, вспомнишь на экзамене, – сообщил Борис. – Главное, не волноваться.

– Хорошо тебе, герою, – она вздохнула. – Ничего сдавать не надо.

Он пожал плечами.

– Эти девушки… – вдруг начала Вера, немного помолчав. – Те, что тебе письма пишут…

Она покраснела и смутилась.

– Как им запретить? – развел руками Борис. – Пишут, я читаю и кладу их в тумбочку. Выбросить письма рука не поднимается, отвечать же нет желания.

– Правда? – просияла Вера.

– А зачем вступать с ними в переписку? – подтвердил Борис. – Мне от них ничего не нужно, а давать напрасную надежду несолидно.

– Письма можно сжечь, – мстительно сказала Вера. – В печке для утилизации отходов. В госпитале есть такая.

– Я не знаю, где она.

– Если хочешь, я займусь, – предложила Вера.

– Сделай, – согласился он.

На этом разговор и завершился. Мир был восстановлен, чему Борис был только рад. Он не подозревал, к каким последствием это приведет.

Ту-104 из Хабаровска приземлился в аэропорту Шереметьево во второй половине дня. Ревя двигателями, лайнер подкатил к аэровокзалу, где и замер. К самолету подали трапы, открылись боковые двери, и на летное поле начали спускаться пассажиры. Многие несли в руках небольшие чемоданы и сумки, видимо, не пожелав сдать их в багаж. Рядовая сцена – такие в аэропорту можно видеть ежечасно. Наблюдавшие за посадкой родственники и друзья прилетевших потекли к выходу на летное поле, где и встали небольшой толпой. Отворились двери, и в зал начали входить прибывшие из Хабаровска. К ним бросались, обнимали, пожимали руки. В этой суете мало кто обратил внимание на странную процессию. Дюжий, молодой мужчина вел, а, верней, тащил пьяненького пограничника, крепко обхватив его за туловище. Тот мотал головой и улыбался. Следом пассажир в пальто и кроличьей шапке нес два чемодана – один маленький, а другой большой. На его плече висела гитара на ремне. Следом шел пограничник с погонами старшины. На спине его висел армейский вещевой мешок, а в руке он нес вместительный рюкзак.

В здании аэровокзала эти четверо отыскали свободную скамью, на которую первым делом усадили пьяного. Покачавшись, тот склонился в сторону. Подскочивший пассажир примостил на сиденье маленький чемодан, на который пограничник лег щекой. Зеленая фуражка скатилась с его головы на пол. Пассажир поднял ее и пристроил на сиденье, а затем прислонил к нему снятую с плеча гитару.

– Спасибо вам, товарищи! – поблагодарил штатских старшина, бросив свой рюкзак на пол. – Далее мы сами.

– Поправляйтесь, парни! – улыбнулся дюжий пассажир и пожал ему руку. – Если что не так с билетами, адрес у вас есть. Приезжайте! Примем и накормим, спать положим.

Мужчина в кроличьей шапке в свою очередь протянул руку старшине, и тот ее пожал. Пассажиры повернулись и ушли. Старшина присел на корточки слегка похлопал рядового по щекам. Недовольно пробурчав, тот открыл глаза.

– М-м?..

– Я пойду спросить насчет билетов. Дай мне свой военник.

– Сам возьми, – сказал солдат и закрыл глаза.

Старшина, вздохнув, расстегнул ему шинель и извлек из внутреннего кармана красную книжку с вложенным в нее фиолетовым листком. Сунул ее в боковой карман шинели и осмотрелся. Со скамьи напротив на него смотрели двое: женщина в платочке и мужчина в кепке и в болоньевом плаще. Оба лет под сорок и, похоже, муж с женой.

– Присмотрите за моим товарищем, – попросил их старшина. – Я пойду спросить насчет билетов.

– Приглядим, – кивнул мужчина и спросил, не удержавшись: – Отпуск в самолете отмечали?

– Мы не собирались, – старшина вздохнул. – Только доброхоты прицепились. Разглядели… – не закончив, он махнул рукой. – Как пристали! Выпей с нами, а не то обидишь. Кое-как, но я отбился, а Сергей не удержался. Вот и напоили. Хорошо, что хоть до лавки довели.

– Ничего, проспится, – хохотнул мужчина. – Помню, сам, когда из армии вернулся…

– Помолчи! – перебила его женщина. – Не позорься перед людьми. Вы идите, старшина. За товарища не беспокойтесь, мы за ним присмотрим. Рейс наш отложили, и спешить нам некуда.

Старшина кивнул и отправился к билетным кассам. Там он подошел к окошечку с надписью «Для Героев Советского Союза и Социалистического труда» и положил на стойку военные билеты с вложенными в них фиолетовыми листками.

– Два билета на ближайший рейс до Минска, – сообщил женщине, сидевшей с другой стороны окошка.

– Ничего не попутал, пограничник? – усмехнулась та. – Это касса для Героев.

– Черт, забыл, – старшина полез в карман шинели и выложил на стойку красную книжечку. – Вот.

Кассир взяла ее и раскрыла. Затем перевела изумленный взгляд на старшину. Тот улыбнулся и снял зеленую фуражку.

– Похож? Могу награду показать.

Он надел фуражку и стал расстегивать шинель.

– Не нужно, – покрутила головой кассир. – Удостоверения достаточно. Извините, товарищ старшина, я впервые вижу такого молодого Героя. Не могла поверить. А за что вас наградили?

– За Даманский, – ответил пограничник. – Как насчет билетов?

– Я сейчас!

Женщина сняла трубку телефона.

– Маша? – заговорила в микрофон. – У меня герой просит два билета на ближайший рейс до Минска. Ну и что, что осталась только бронь? А ему положено. Говори места!

Она записала цифры на бумажке, положила трубку и придвинула к себе военные билеты.

– За перелет придется доплатить, – сообщила кассир. – Войсковые требования выданы на проезд по железной дороге.

– Знаю, – улыбнулся пограничник. – Сколько с нас?

– Шесть рублей за два билета.

Старшина полез в карман и выложил на стойку две бумажки – синюю и желтую. Кассир взяла их и занялась оформлением билетов. Спустя минуту выложила их на стойку вместе с документами.

– Вылет через полтора часа. Не опоздайте на посадку.

Старшина поблагодарил и, забрав документы с билетами, отправился обратно. На пути к скамье, где он оставил друга, разглядел тревожную картину. Там толпились люди, и они ругались. Привлеченные скандалом, к ним подтягивались ожидавшие своего рейса пассажиры.

– Что за хрень? – удивился старшина и ускорил шаг.

Старший лейтенант Анцибор и его наряд прибыли в Шереметьево во второй половине дня на автомобиле УАЗ-452 вагонной компоновки, проще говоря, микроавтобусе. В комендатуре Москвы он использовался для доставки на гауптвахту нарушителей устава. Их «комендачи» собирали по вокзалам, изредка – аэропортам. Время-то горячее, только не в буквальном смысле: последняя декада мая 1969 года в Москве выдалась прохладной – температура днем не поднималась выше 10 градусов. Дело тут в другом. Из своих частей на побывку едет много срочников. Пьяные, расхристанные солдаты и сержанты заполняли поезда. Ладно бы сидели по вагонам, но орда отпускников выплескивалась на вокзалы, улицы столицы, где своим поведением позорила высокое звание военнослужащего СССР. Комендантские патрули наводили здесь порядок. Нарушителей устава собирали и везли на гауптвахту. Там они проспятся, день-другой походят строевым, и домой поедут присмиревшими.

Анцибор и его наряд из сержанта и ефрейтора до обеда прочесали два вокзала, отвезя на гауптвахту более десятка нарушителей. Во второй половине дня наряд старшего лейтенанта направили в Шереметьево. Самолетами срочники летали редко, но случалось и такое. Приказав водителю встать у аэровокзала, офицер с нарядом вышли из машины. Перед тем, как зайти в здание, Анцибор осмотрел подчиненных. Все в порядке: форма ни на ком не топорщится, фуражки на головах одеты строго по уставу, сапоги начищены, на рукавах – красные повязки с надписью «патруль». За себя офицер не волновался – он всегда одет, словно бы сошел с плаката. Как-никак в столице служит, а не в каком-то Мухосранске.