Метаморфозы. Тетралогия - Дяченко Марина и Сергей - Страница 68

Тень не знает препятствий. По воде, по земле, по снегу; тень легко падает в провалы и так же легко выбирается на поверхность. Облака лежали двумя ажурными слоями – один над другим. А еще выше белым жемчужным слоем лежали звезды. А под ними темнел лес, полный жизни. Поезд, медленная змея, вырвался на открытое пространство, в поле, где темнели проталины. В глубоком рву стояла вода под нежной корочкой льда. Это была еще зимняя, еще глубоко спящая земля, уже беременная весной.

Сашке захотелось петь.

И еще – захотелось забрать это все себе. Это жемчужное небо. Эту холодную, беззащитную землю. Эти семена глубоко под подтаявшим снегом. Эти холмы…

Она раскинула руки. Каждое невидимое зернышко в мерзлой земле показалось ей тенью большого, невыносимо огромного слова «жизнь». Каждый корень в ожидании тепла. Каждая капелька влаги. Жизнь, вокруг которой вертится все на свете.

Которая одна имеет смысл.

– Мое! – крикнула Сашка.

Ее крутануло, как щепку в водовороте. Навалилась серая мгла, Сашка перестала видеть поезд, небо и лес. Она рванулась вверх, но марево сгущалось. Тогда, обхватив колени руками, она упала вниз, вырвалась на свет, увидела половину солнца, поднимающегося над гладким горизонтом, и не узнала этой местности.

Тогда она рассыпалась на буквы. На коротенькие простые мысли. Прошло сто лет, и еще сто лет, и Сашка сложилась снова – в себя.

Она лежала ничком на крыше несущегося поезда.

На ней был свитер, изодранный в лохмотья, и видавшие виды черные джинсы.

– Простите, какой это вагон?!

Маленький красноглазый человечек, куривший в тамбуре, отшатнулся и чуть не упал. Снаружи, из приоткрытого окна на него смотрела, свесившись вниз головой, девушка.

– Какой это…

– Сгинь! – закричал мужичок, и Сашка поняла, что он много пил вчера. А может быть, и позавчера тоже.

Двери вагонов были закрыты. Поручни заиндевели. Сашкины ладони распластывались, прилипая к железу, и держали надежно – но потом их было больно отрывать. Ее вагон был седьмой; дверь, подавшись, вдруг открылась внутрь, Сашка секунду болталась над входом, как портьера, а потом провалилась в тепло – прямо на влажный затоптанный пол.

В коридоре было душно. Светлый полосатый ковер вдоль вагона казался длинным, как взлетная полоса. Пассажиры спали.

Сашка прокралась в туалет, посмотрела на себя в зеркало – и заплакала.

– Девушка! Девушка, Торпа через пятнадцать минут…

Сашка только притворялась спящей.

Ночью она распотрошила свой чемодан и напялила на себя все, что было. Все свитера и кофты. Осеннюю куртку. Шапку. Перчатки. Обмотала лицо шарфом. Надела темные очки.

Было темно, когда проводница выпустила ее на перрон в Торпе – стоянка одна минута.

Поезд тронулся. Сашка села на чемодан; она не чувствовала холода. Все ее тело было покрыто жесткой коркой, красновато-коричневой, как полированное дерево. Хитиновые пластинки терлись друг о друга, похрустывали, поскрипывали при каждом движении.

На часах было без десяти пять утра, вдоль перрона мела февральская поземка, и до первого автобуса, отправляющегося со станции в город Торпу, оставалось два с лишним часа.

Сашка вытащила из сумки плеер. Надела наушники. Нажала на кнопку – и закрыла глаза.

– Самохина, занятие началось десять минут назад.

– Я знаю.

– Очень плохо, что вы знаете – и позволяете себе опаздывать. Я только что сообщил группе, что первое контрольное занятие – завтра в семнадцать тридцать, по отдельному расписанию. Садитесь, к завтрашнему дню вы подготовите номера с первого по восьмой на странице пять. Коженников, выдайте ей учебники.

Волоча ноги, Сашка прошла к своему месту.

Она почти решилась не ходить на специальность. Почти. В автобусе на нее смотрели, как на прокаженную, рядом никто не решался сесть. Всю дорогу она не снимала наушников, и к моменту, когда ключ повернулся в замке двадцать первой комнаты, к ней вернулось человеческое обличье.

Колготки пришлось выбросить – они были изрезаны хитиновыми пластинками. Джинсы скрипели в руках от противной пыли, похожей на коричневый крахмал. Полуголая, в одном полотенце, Сашка прошла в душ, шокируя по дороге первокурсников. В душевой под зеркалом нашла чье-то забытое мыло и измылила его о себя до тоненькой пластинки. Все так же, в полотенце, вернулась в комнату и натянула последнюю целую одежду – спортивный костюм.

Потом она легла в кровать, посмотрела на часы и поклялась себе не ходить сегодня на специальность. Пусть делают что хотят.

За минуту до начала пары не выдержала. Вспомнила маму. Вспомнила Валечку – в те минуты, когда он ей улыбался. Встала, кое-как расчесалась и, как была, в трикотажном спортивном костюме, побрела в институт.

– Итак, второй курс, группа «А», слушайте меня внимательно.

Прямые волосы Портнова за последние месяцы стали еще длиннее. Светлый «хвост» дотянулся до середины спины.

– То, что мы называем встроенным сознанием, довольно потрудилось на вас во время предыдущих семестров, теперь от вас потребуется не просто выполнение, но и глубокое понимание довольно сложных вещей… Коженников, мне долго вас ждать?

Костя стоял перед Сашкиным столом с тонкой стопкой книжек в руках. Казалось, он никак не мог решить, какие из учебников отдать Сашке, а какие – оставить себе.

– Все, что вы хотите сказать Самохиной, вы скажете после занятия! Передайте ей текстовой модуль, сборник упражнений и понятийный активатор, вот этот, в желтой обложке…

Сашка, чуть повернув голову, отметила, что Женя Топорко поправилась. Не особенно, но уже заметно. Ей не стоило надевать сегодня эту блузку – в обтяжку… А вот Лиза, наоборот, похудела, на ней был строгий черный свитер и широкие брюки, на груди поблескивал серебряный кулон – стильно; Сашка осознала вдруг, что она сидит на занятии в мятом спортивном костюме, с едва расчесанными волосами, без косметики. И что такой ее увидели все, когда она, опоздавшая, переступила порог.

– Смыслы множественны. Они могут отчуждаться от породившей их воли, запаковываться, распаковываться и преобразовываться. – Портнов прошелся по аудитории, высоко задрав подбородок. Постоял у окна за спинами сидящих. Прошествовал обратно, оперся кулаками о преподавательский стол; свет зимнего дня на секунду выбелил стекла его очков. – Учитывая, что на нынешнем этапе вашего развития вы способны воспринимать только привычным образом оформленную информацию, мы начнем с самого простого. Перед каждым из вас лежит понятийный активатор. Откройте его на странице три.

По всей аудитории зашуршала бумага. Сашка бездумно развернула книжку, тоненькую, в мягкой обложке. Ни имени автора либо составителя, ни исходных данных; на белом пространстве с внутренней стороны обложки был искусно нарисован большой возбужденный фаллос.

– В чем дело?

Сашка не собиралась хихикать, как дурочка. Губы сами расползлись в ухмылке. Рисунок был вызовом – грубым и отчаянным, выходкой человека, «запаковавшего» свой «смысл» в единственно доступную оболочку.

Портнов взял книгу у нее из рук. Скептически хмыкнул:

– Ну да, ну да… Конечно… Останетесь после занятия, Самохина.

– Я-то здесь при чем?!

Не отвечая, Портнов отошел к столу, сунул Сашкин учебник в ящик стола, вытащил такую же книгу в желтой обложке, но поновее:

– Возьмите, Самохина… Итак, страница три. Перед вами схема, развернутая в четырех измерениях, что будет представлять для вас некоторую трудность. В целом активатор – это одна большая интерактивная система, дающая возможность обнаружить связи между фрагментами информации. К концу семестра, если вы, конечно, будете учиться, а не валять дурака, эта книга покажется вам живым существом, вечным двигателем, генератором и поглотителем великих смыслов… Тогда, возможно, вы не станете рисовать на полях дебильные картинки. Внимание: в горизонтальном ряду, строка пятнадцать, глубина один, вы видите условные обозначения. В диагональной колонке под номером один – понятия, для вашего удобства выраженные словами. Откройте тетради. За пятнадцать минут вы должны распознать закономерность и выписать как можно больше словесных определений для каждого значка… Время пошло.