Метаморфозы. Тетралогия - Дяченко Марина и Сергей - Страница 58

Может быть, Костя придет? Спросит, что с ней случилось? Или после вчерашнего Жениного демарша побоится без крайней надобности подниматься на второй этаж?!

Сашка осталась одна. Совершенно, космически. И не ужасная метаморфоза тому причиной, а чья-то ревность и чья-то гордость. Обычные вещи. Можно сказать, бытовые.

За окном постепенно темнело. Приближалось время занятий с Портновым; Сашка с трудом поднялась. Забыв на столе раскрытый учебник, накинула куртку. В карманах звенела мелочь.

Низко надвинула капюшон, поправила темные очки на носу. Вышла из комнаты. Мир покачивался; Сашка видела его кожей щек, и потому казалось, что она стала на несколько сантиметров ниже.

В конце коридора болтали два первокурсника; увидев Сашку, вытаращили глаза и замолчали на полуслове. Она прошла мимо, неуклюже кивнув – будто дернув головой. Первокурсники смотрели с ужасом.

Пусть расскажут Егору, отрешенно подумала Сашка.

Снег во дворе был вытоптан. Бездомные собаки разукрасили углы желтыми иероглифами. Сашка видела глаз вороны, умостившейся на голой липе. Видела каждый окурок, втоптанный в грязь перед входом в институт. Поворачивая лицо, видела потоки воздуха разной температуры – теплые струйки поднимались из форточек, сырое марево дрожало над крышей. Оттепель.

Отвечая на чьи-то приветствия, ловя недоуменные взгляды, она вошла в институт. Уже взявшись за ручку аудитории, вспомнила, что так и не успела даже по первому разу прочитать для Портнова параграф.

Отступать было некуда. Она вошла.

Женя Топорко как раз закончила занятие. Не было другого человека, которого Сашке в этот момент хотелось бы видеть меньше.

Облик Сашки, в капюшоне, в черных очках, темным чучелом остановившейся в двери, произвел на Женю впечатление. Она потрясенно разинула напомаженный рот.

Портнов обернулся, хотел было что-то сказать – и замолчал. Сашка впервые в жизни увидела, как он меняется в лице.

– Свободна, Топорко. Поторопись, пошло чужое время.

Женя нарочито медленно закрыла книжку, положила ее в сумку, подергала «молнию» – та не закрывалась. Женя мельком взглянула на Сашку – и снова на сумку. Сделала озабоченное лицо: как же ее закрыть?

– Топорко! За дверь!

Голос Портнова произвел магическое действие. Женя вылетела из аудитории, как подхваченный сквозняком бумажный шарик.

Сашка стояла неподвижно.

– Подойди.

– Я не прочитала параграф.

– Понятно… Сядь.

Портнов вытащил мобильный телефон. Бросил в трубку:

– Пришла.

Сунул телефон обратно в карман.

– А разве в Торпе есть покрытие? – тихо спросила Сашка.

– Теперь есть, – сказал Портнов, перебирая бумаги на столе. – Прогресс неудержим… Как ты себя чувствуешь?

Сашка сглотнула. Под двумя свитерами и майкой катились, будто капельки пота, трескучие искорки.

– Сними очки. Вообще, убери этот маскарад, сейчас придет Николай Валерьевич.

Сашка зубами стянула шерстяные перчатки. Ее руки видоизменились еще больше: кожа стала почти прозрачной, колесики-суставы блестели белым никелем, по трубочкам-венам текла золотистая, вязкая на вид жидкость. Портнов подался вперед, выглядя почти таким же потрясенным, как Женя; Сашка сняла очки. Открыла глаза. Потом закрыла снова, демонстрируя картинку на веках.

– Остроумно, – глухо сказал Портнов.

Без стука раскрылась дверь. Вошел Стерх и тут же повернул ключ в замке. Он был очень бледен, пепельные волосы спутались, как будто Николай Валерьевич долго бродил без шапки на сильном ветру. Горб топорщился на спине заметнее, чем обычно.

Сашка расстегнула куртку. Уронила на пол. Сняла через голову свитер, потом еще один, осталась в синей майке. Мельком глянула на свои предплечья и локти; посиневшая бугристая кожа кое-где была покрыта лиловыми перьями.

Портнов присвистнул и снял очки. В его взгляде появилось теперь нечто новое. Если бы Сашка не знала Портнова – подумала бы, что это страх.

– Вы довольны? – спросила Сашка, глядя на Стерха. – Я хорошо поработала?

– Да. Я доволен.

Стерх не был похож на себя. Куда девался мягкий, немного рассеянный Николай Валерьевич; горбун стоял, хищно подавшись вперед, и смотрел на Сашку, как китобой на лучшего в своей карьере кита. Как кот – на выдающуюся мышь. Как охотник на призовую добычу. А у Сашки не было глаз, чтобы достойно ответить на этот взгляд.

– Спасибо, – сказала Сашка. – Вы своего добились. Вы сделали из меня вот это.

Комната поплыла. Сашка видела ее зудящей кожей, видела стену за спиной, ключ в замочной скважине, круглую бирку «38», щербинку на дверной ручке. Институт специальных технологий переработал ее, переварил, как хотел.

– Все, – сказала Сашка шепотом. – С меня хватит. Я больше не могу.

Горбун подхватил ее, падающую. Обнял. Это было так неожиданно и дико, что она замерла, не посмев вырываться.

– Я был прав, Олег. Ты видишь, я даже недооценивал… Ты подарок, Сашенька. Талант. Ты вырвалась из оболочки, вылупилась из яйца… ты видела цыплят? Им надо дать время, чтобы прийти в себя… Освоиться с новым миром и своим новым местом в мире… Ну-ка, перестань. Все хорошо. Ты прорвалась на свою главную дорогу, теперь ты пойдешь по ней, шаг за шагом, будешь учиться и выучишься. И все тебе будет понятно… Нет, но какой подарок!

И Сашка, смотревшая на горбуна кожей щек, разглядела на его глазах слезы.

Он вел ее по коридору, и студенты, идущие навстречу, расступались. Сашка, в куртке с низко надвинутым капюшоном, в темных очках, в шерстяных перчатках, шла под конвоем, съежившись, опустив глаза. Стерх держал ее за локоть – чтобы не свалилась или чтобы не удрала. Скорее всего, и то и другое.

Они были на первых ступенях лестницы, ведущей в административное крыло, когда из-за бронзовых копыт конной скульптуры выбежал Костя.

Сашка рванулась, освобождаясь. Стерх поймал ее за капюшон.

– Костя! – крикнула Сашка. – Прости. Я… не смогла прийти на английский!

Костя остановился, переводя взгляд с Сашки на горбуна и обратно.

– Что вы с ней сделали?!

– Завтра, – с улыбкой предложил Стерх. – Вы встретитесь завтра и обо всем побеседуете… Извините, Костенька, у нас совсем нет времени.

И он повлек – почти поволок – Сашку вниз, в кабинет. Она хотела на ходу крикнуть Косте: «Спасибо»…

Но у нее не повернулся язык.

Она вернулась в общежитие в половине двенадцатого ночи, едва живая, но в человеческом обличье. Еще пробегали по коже колючие искорки, еще ныл позвоночник, но в глазах были и зрачок, и радужка, а руки, хоть и непривычно белые, перестали быть похожими на механические протезы.

Стерх возился с ней долго. Ей казалось, что это никогда не закончится. Она сидела за столом – в наушниках, перед ней лежала стопка бумаги, а скрюченная рука держала карандаш. Стерх рисовал перед ней знаки, один за другим, сложные незнакомые знаки, не связанные на первый взгляд никакой системой, а Сашка должна была вписывать недостающие линии, а тишина давила на барабанные перепонки, и Сашка, покорившись неизбежному, каким-то чудом догадывалась, чего не хватает, и водила карандашом, и стопка исписанных листов перед ней росла. Стерх менял диски в плеере и сам переключал треки.

За эти часы Сашка много нового узнала о тишине. Молчание могилы, которой две тысячи лет, не было похоже на беззвучие ледяной пустыни где-то в далеком космосе. Сашка перестала ощущать боль и время – зависла, как муха в янтаре, и пришла в себя только тогда, когда Стрех пустил ей в глаза световой луч, отразившийся в перламутровом зеркальце.

– Ну-ка… Смотрим на меня… Славно. Вот это совсем другое дело. Просто дух захватывает, что тут еще можно сделать, какая предстоит нам с вами работа… Редкий дар. Редкостный.

За маленькой дверью обнаружилась крохотная душевая с зеркалом во всю стену. Сашка смотрела на себя и видела осунувшуюся, с перепуганными глазами, растрепанную, но совершенно нормальную девицу. Человека.