Метаморфозы. Тетралогия - Дяченко Марина и Сергей - Страница 49

Сашке казалось, что он плывет очень долго. Течением обоих сносило все ниже, туда, где берега были болотистые и топкие, где выбраться было невозможно. Пловец перевернулся на спину и изо всех сил заработал свободной рукой; человек, которого он тащил за собой, казался грудой мокрого тряпья.

На мелководье пловец встал на ноги, и Сашка его узнала. Это был первокурсник Егор: светлые волосы облепили голову, глаза красные, а губы посинели. Утопленник оказался другим первокурсником, которого Сашка видела в институте, но имени его не знала. Он выглядел гораздо хуже: одутловатое синюшное лицо и почти черные губы.

Егор обвел берег блуждающим взглядом. Увидел Сашку:

– Есть мобила?

Сашка мотнула головой.

– Беги к автомату. «Скорую», быстро.

Сашка побежала. Наступила босой ногой на ракушку, охнула от боли. Вернулась; прыгая, без носков натянула кроссовки. Успела увидеть, как Егор кладет утопленника на живот, грудью на камень, как, что-то бормоча, нажимает сплетенными ладонями ему на спину; дальше смотреть не было времени.

Телефонная будка нашлась неподалеку от моста, напротив последнего дома тихой, почти деревенской улицы. Сашка сорвала трубку, с облегчением услышала далекий гудок; мимоходом вспомнилось, как тогда, зимой, она давила на кнопочки окровавленными пальцами, а за спиной в сугробах неподвижно лежали негодяи, которых она сама изувечила… Люди.

Сашку обдало холодом, но в этот момент в трубке ответили.

– Здесь человек утопился! – крикнула Сашка. – Утонул! Его вытащили, а он не дышит!

– Адрес?

– Возле реки!

– Река большая… Адрес? Куда ехать?

Сашка огляделась. На противоположном заборе масляной краской были выведены загогулины, весьма отдаленно похожие на буквы и цифры.

– Луговая, семь дробь один!

– Понятно. Ждите.

«Скорая» приехала через тридцать минут. К тому времени первокурсник, отвечая реанимационным усилиям Егора, не только задышал, но и открыл мутные глаза, начал дергаться и вырываться. Он орал, ругался гадкими словами и был, кажется, совершенно невменяем.

– Он утопился или белку поймал? – угрюмо спросил санитар в сером халате, когда студента наконец-то затолкали в машину.

– Прыгнул с моста по пьяни, – сказал Егор. – Вообще нормальный парень.

– Нормальный, – проворчал врач, измученный, с черными кругами вокруг глаз. – Тут две машины на всю Торпу… Сейчас, может, ребенок где-то кончается или сердечный приступ у кого-то, а мы возимся с этими наркашами… Студенты, блин…

Врач сплюнул.

– Где вы видели… какие наркаши?! – выкрикнула Сашка.

Возмущение накрыло ее, как волна накрывает песчаный замок. Чужие люди, равнодушные лица, Егор спас человека, хоть бы кто-то его поблагодарил!

Ледяная рука ухватила ее за локоть: Егор удержал ее и оттащил на полшага назад.

– Он захлебнулся, – сказал, глядя в глаза врачу. – Вода была в легких, а там песок, тина…

– Поучи, – сказал врач. – Все? Мы поехали.

Машина сорвалась с места и умчалась, оставив на берегу облако вонючего выхлопа. Егор и Сашка некоторое время смотрели ей вслед. Потом Егор выпустил Сашкину руку: его начало трясти.

– Спасибо, – сказала Сашка.

– За что?

– Мне злиться нельзя. Я тогда… – Сашка запнулась. – Знаешь, тебе надо водки выпить.

– Побежали, – сказал Егор, стараясь не цокать зубами.

И потрусил вдоль улицы прочь от берега, а Сашка за ним.

Давние ежедневные пробежки не успели окончательно забыться; она бежала ровно, не отставая от Егора. Тот тяжело топал, роняя капли, мерное хлюпанье его кроссовок то сливалось с Сашкиными шагами, то приходило с ними в диссонанс. Оба молчали; как всегда на бегу, Сашке легче стало сосредоточиться.

Первый курс. Истерики, депрессии. Пьянство. Как зовут этого парня? Что, если бы ему в самом деле удалось утопиться? Нет, не удалось бы; слишком неэффективно, слишком напоказ… Он же видел, что Егор рядом… А может быть, он ни о чем не думал, а просто допился до «белочки», повредился умом от портновских занятий?

На улице Сакко и Ванцетти она все-таки отстала. Егор не обернулся, нырнул в переулок, и, когда Сашка, пыхтя, взбежала по ступенькам общаги, его уже и след простыл.

Она поднялась к себе в комнату. Обеих соседок не было дома. Беспорядок творился жуткий: на кроватях свалена одежда, под кроватями – обувь, на столе, среди бумаг – крошки, грязная банка из-под варенья и перепачканная пластиковая посуда. Сашке сделалось противно; она не была фанатом уборки, но чудовищный «срач», который порой устраивали в комнате соседки, раздражал ее все больше.

Она открыла окно и выбросила вниз, на газон, чей-то правый ботинок, правую кроссовку и туфлю на шпильке. Может, задумаются в следующий раз.

Переоделась в спортивный костюм. Натянула теплые носки. Идти на обед не хотелось: аппетита не было совершенно. На третьей паре и на четвертой предстояли индивидуальные с Портновым, но Сашка была записана на шестнадцать пятнадцать, а значит, время у нее было.

Она села за стол. Открыла ящик с учебниками и наткнулась на плеер; сразу вспомнилось все. Разговор с Коженниковым. «Укради кошелек». «Мне жаль, что у вас с Костей так плохо получилось»…

Запихнув плеер в глубину ящика, она взялась за текстовой модуль с цифрой 4 на обложке. Параграф тридцать шесть; она успела прочитать текст три раза от начала и до конца, когда в дверь постучали.

– Войдите, – сказала Сашка, не оборачиваясь.

Скрипнула дверь.

– Извини… Ты занимаешься?

В дверях стоял Егор. Он переоделся, на нем был теплый осенний свитер и синие тренировочные штаны. В руках Егор держал правую туфлю на шпильке и правый же ботинок.

– Извини, у тебя под окном вот это лежит… Так надо?

– Да, – сказала Сашка.

Поднялась, взяла у Егора обувь и снова выбросила в форточку. Отряхнула ладони.

– Я провожу воспитательную работу среди твоих однокурсниц, – пояснила в ответ на удивленный взгляд Егора. – Видишь, что они мне устроили?

И она широким жестом обвела беспорядок в комнате. Егор смутился: вид девичьих трусов, брошенных на кровати, заставил его нервно отвести глаза.

– Прости их. Понимаешь, у нас на первом курсе…

– Ты думаешь, я не училась на первом курсе? – Сашка прищурилась.

– У вас было то же самое?

– Ну конечно. И ничего, живы.

Егор вздохнул:

– Я хотел с тобой поговорить… Саша.

– Говори, – Сашка улыбнулась. – Заварить тебе чаю? Пошли на кухню, там хоть трусы где попало не валяются…

Она вышла в коридор вслед за Егором, заперла дверь и ключ положила в карман. Пусть побегают, козы, за ключом.

– Я летом на Сакко и Ванцетти насобирала липы. Знаешь, как она цветет! Пчелы просто с ума сходят… Сплошной гул стоит… И пахнет, пахнет липой по всей улице, и в комнате пахнет, если окна не закрывать…

– Ты летом домой не ездила?

– Ездила на две недели… А так у нас была практика… Ничего особенного, вишню собирали, – Сашка говорила легко, в этот момент ей самой казалось, что лето с липой и вишней было простым и беззаботным, настоящим студенческим летом. – Я на вишню потом смотреть не могла. И липы насушила целую жестянку. Тебе после холодной воды – самое оно.

Она поставила чайник.

– А как ты оказалась на берегу? – спросил Егор, протирая тряпкой клеенку на столе.

– Гуляла, – коротко ответила Сашка. Подняла крышку большой жестяной банки, вдохнула запах липы. – Вижу – вы барахтаетесь… Как он, такой пьяный, на мостик-то поднялся?

– Не такой уж он был пьяный, – сказал Егор. – Просто… Ну понимаешь.

– Позор, – коротко сказала Сашка и подумала, что за несколько минут до происшествия на реке сама смотрела на мостик, примериваясь. В чашках запузырился кипяток, сухие липовые цветки начали стремительно набухать, над столом поплыл замечательный запах.

– Здорово, – Егор принюхался, его ноздри вздрогнули. – Саш… А кроссовки ты зачем сняла? Там, на берегу?

Сашка поставила чайник на место. Сняла с полки сахарницу с отбитой ручкой.