Агентство "ЭКЗОРЦИСТ": CRYPTIDIS (СИ) - Глебов Виктор - Страница 56

— Многие вопрошают Бога, за что он оставил их своею милостью, — сказал отец Бэйзил. — Почто забрал возлюбленных их. Но лишь печалят они Господа, ибо видит он, что не крепка вера и что сомневаются в путях его.

При этих словах взгляд священника обрёл суровость. Он подался вперёд, и в церкви стало очень тихо.

— Но если увижу ясно, что раны нанесла мне десница Господа, то пойму, что не злом они были, а добром! И возблагодарю за всё ниспосланное мне и покорюсь!

Голос отца Бэйзила дрожал от напряжения и сдерживаемых чувств, так что казалось, будто и сам воздух, пронизанный разноцветными лучами, вибрирует.

— Можно ли свои муки считать достойными жалоб, если сам Иисус Христос взошёл на крест, дабы искупить грехи наши, и страдал ради нас? — спросил священник.

Одну руку он держал на Библии, но пальцы другой вцепились в край кафедры. Я заметил, что у многих прихожан по щекам текли слёзы, которые они не пытались утирать.

— Посему говорю вам: если желаете искоренить врагов Божьих — это стремление угодно Ему!

При этих словах мы с Глорией невольно переглянулись. Отец Бэйзил неожиданно перескочил на новую тему. Кажется, всё, что он говорил до сих пор, нужно было, чтобы довести слушателей до нужного градуса.

— Сердца наши развращены жадностью, похотью и завистью! — продолжал, распаляясь всё больше и больше, священник. — Нет в них смирения! Но Ты, Господи, даруй нам благодать, чтобы очистились мы от скверны и не роптали, и принимали любое дело твоё с радостью.

Отец Бэйзил говорил ещё долго и пространно. Прохлада церкви вскоре сменилась духотой. Люди вокруг меня обмахивались кто чем и согласно кивали головами, некоторые вытирали носовыми платками лица и шеи, другие, в особенности женщины, заворожено смотрели на священника, словно находились в трансе от его страстной и проникновенной речи.

Я старался не пропустить ни единого слова — надеялся уловить в них намёк на убийства, найти хоть какую-нибудь зацепку.

Глория откровенно скучала. Думаю, она пожалела, что отправилась в церковь. Наверное, с куда большим удовольствием провела бы утро в полицейском управлении.

К концу проповеди я сделал вывод, что отец Бэйзил, безусловно, обладает в определённой мере даром внушения. Его обаяние носило агрессивный характер, но, подкреплённое религией, буквально завораживало. И, главное, он, похоже, сам искренне верил во всё, что говорил. Его бескомпромиссное осуждение греха показалось мне вполне искренним. Однако достаточно ли этого, чтобы заподозрить священника в зверских убийствах четырёх человек? Мог ли он тронуться умом и возомнить себя карающим мечом Господним? Его разящей дланью? Не принял ли он на себя роль орудия, действующего по воле Всевышнего?

Под конец проповеди священник счёл необходимым затронуть тему денег. Посетовал на то, что некоторые наживаются на трудностях соседей, призвал не поклоняться золотому тельцу. Погрозил геенной огненной. Он вообще часто упоминал её — видимо, полагал, что кнут куда эффективней пряника.

Закончил призывом жертвовать на починку церковной крыши. Служка с подносом двинулся по рядам. Прихожане давали щедро.

Когда мы с Глорией вышли на улицу, жара показалась морским бризом по сравнению с духотой, сгустившейся внутри церкви.

Взглянув направо, я заметил возвышавшуюся над кронами деревьев маковку часовни, возле которой обнаружили тело последней жертвы, рыжеволосой незнакомки. Это могло свидетельствовать одновременно и в пользу священника, и против него. С одной стороны, убийца, безусловно, не должен совершать преступление там, где часто появляется, чтобы не навлечь на себя подозрений. С другой, религиозный фанатик может не задумываться о подобных вещах, считая, что находится под высоким покровительством того, чью волю, якобы, исполняет. Кроме того, кто знает: возможно, отец Бэйзил жаждет пострадать за веру.

Глория прервала ход моих мыслей.

— Заметил во время проповеди что-нибудь необычное?

— Я надеялся найти в словах священника намёк на мотивы, которые могли заставить его покрыть своё тело крестами и в чём мать родила носиться по Доркингу.

— И слушал так внимательно, что пропустил один важный момент.

— Какой?

Глория быстро осмотрелась, чтобы убедиться, что рядом никого нет. Но поблизости были люди: мы двигались чуть впереди небольшой толпы возвращавшихся из церкви.

— Давай отойдём подальше, — предложила девушка.

Мы свернули на боковую улочку.

— Отец Бэйзил мог бы сделать карьеру фокусника, — заявила Глория, самодовольно улыбнувшись. — Ведь основа трюков в том, чтобы в нужный момент отвлечь внимание зрителей на что-то второстепенное.

Я демонстративно вздохнул, но промолчал, решив позволить ей преподнести своё открытие со всей помпой, хотя и сомневался, что оно действительно имеет такое уж важное значение для расследования.

— Всё-всё, не томлю! — поняла меня Глория. — Так вот, когда отец Бэйзил поднялся на кафедру и открыл Библию на заложенной странице, на мгновение его лицо изменилось так, словно он обнаружил нечто, чего увидеть никак не ожидал. Я бы сказала, что это вызвало у него одновременно сильное беспокойство и досаду, ибо он оглянулся на служку, как если бы боялся, что тот мог заметить предназначавшееся только ему одному.

— Ты уверена? — я действительно не заметил ничего подобного.

Должно быть, меня слишком занимала внешность священника, вот я и не обратил внимания на его действия.

— Не могу предположить, что именно лежало в Библии, — сказала девушка, — но для отца Бэйзила это точно оказалось сюрпризом.

— Послание? Письмо, записка?

— Во всяком случае, нечто очень маленькое, так как по окончании проповеди, когда все, кроме меня, при слове «аминь» опустили головы и перекрестились, отец Бэйзил быстро взял вложенный в Библию предмет и молниеносным движением спрятал в рукаве. К сожалению, я не успела разглядеть, что это было.

— Наверное, записка. Любой другой вложенный в Библию предмет проповедник заметил бы сразу, не открывая книгу. Получается, он находится с адресантом в таких отношениях, что их обнародование представляется крайне нежелательным. Кто это, по-твоему, может быть? Сообщник?

Глория пожала плечами.

— Почему бы и нет? Но есть другая версия. Предположим, убийца приходит в церковь и на исповеди признаётся отцу Бэйзилу в совершённых преступлениях. Тайна исповеди не позволяет священнику изобличить душегуба, но он жаждет остановить кровопролитие. Преступник понимает, что его судьба висит на волоске, и принимает меры.

— Угрозы? — удивился я. — Но зачем тогда было исповедоваться?

— Ты забываешь об отпущении грехов. Возможно, первым порывом убийцы было раскаяние.

— Отец Бэйзил не мог дать ему прощение, — возразил я. — Исповедаться ещё не значит получить отпущение.

— Так, может, всё дело в этом? Убийца, религиозный фанатик, хочет убедить приходского священника простить ему грехи и для этого вступает с ним в тайную переписку. Хорошо бы последить за отцом Бэйзилом. Но едва ли у Абрамсона найдутся люди, способные сделать это незаметно.

— Это верно, — согласился я. — Тем более, что здесь их все хорошо знают. А если о слежке станет известно преступнику, жизнь отца Бэйзила окажется в опасности, ведь убийца наверняка решит, что его предали. Он может запаниковать и скрыться. Придётся заняться этим самому.

Однако в гостинице мы решили, что слежкой займётся Глория. Ей не терпелось заняться чем-нибудь, а я хотел перекусить, выпить лимонада и посетить мудреца в мире Чёрного зиккурата, поэтому возражать не стал.

Однако вскоре заявился Абрамсон.

— Помните, вы просили выяснить, нет ли в Доркинге людей, которые могли ожидать в гости убитую рыжеволосую женщину? — спросил он сходу. — Так вот. Никто её не знает, не видел её и не слышал о ней. Стоило возиться!

— Поверьте, стоило, — сказал я. — Теперь нам, по крайней мере, известно, что она прибыла в город тайно.