Временная мама для дочери соседа (СИ) - Кейн Лея - Страница 16

Лиза снова отвинчивает крышечку бутылки и пьет. Делает паузу. Снова пьет.

— Царев, теперь я ненавижу тебя еще больше, — заявляет, посмотрев мне в глаза.

— За что теперь-то? — хмыкаю, пытаясь улыбнуться.

И тут она выдает самую немыслимую дичь:

— Как ты смеешь быть таким обалденным?

Глава 12. Лиза

Блуждаю взглядом по комнате отдыха, где нас с Царевым разместили после оформления документов. Кровь для подстраховки у меня уже взяли — удостовериться в группе и резус-факторе. Хотя вряд ли она понадобится. Это же всего лишь аппендицит.

Операция началась полчаса назад. Царев никак не успокаивается. Меряет комнату шагами. Теребит плюшевого зайчика Марьяны. И периодически выглядывает в коридор. Вытягивает шею, выискивает доктора.

— Сядь, — прошу его в сотый раз. — А то примелькаешься.

Дергает уголком рта. Опускает глаза на потрепанную игрушку и поджимает губы.

Родные отцы не всегда так переживают за своих детей, как Царев за племянницу. Впрочем, родные отцы не всегда своих детей и воспитывают в одиночку. Если те по какой-то причине лишаются матери, то обычно груз опеки ложится на плечи бабушек.

Стук в дверь немного отвлекает. Появляется надежда, что нам пришли доложить об успешной операции. Но на пороге возникает незнакомый мне мужчина. В деловом костюме. С ухоженной седой бородкой. Высокий. Волевой. Встречается взглядом с Царевым и выше поднимает подбородок.

— Ты что тут забыл? — звереет Царев.

Мужчина входит в комнату, но дверь оставляет открытой. Сует руки в карманы брюк, смотрит на меня и вдруг улыбается. Будто узнает. Но я его впервые вижу.

— Ребровский сообщил, что Марьяша в больнице. Я сразу же прилетел, — отвечает он, переводя взгляд на Царева.

— Нафига?

— Она моя крестница, Константин.

Царев желчно усмехается. Жестом руки показывает мне на своего собеседника и представляет его:

— Лиза, познакомься, Иван Григорьевич Кайсаров собственной персоной.

Я поднимаюсь с дивана и медленно ему киваю:

— Здравствуйте.

Выглядит он куда представительнее Рубена. Доверия внушает больше. Смотришь на него и видишь серьезного бизнесмена. Рубен же напоминает хозяина шашлычной. Причем чертовски хитрого и изворотливого.

— Можешь сидеть. Он здесь не задержится, — цедит Царев сквозь зубы. — Не поздно ты вспомнил о крестнице? Вчера не пренебрегал угрожать мне тюрягой. Ради каких-то китайцев до шантажа опустился. За бабки совесть продал.

— Я вовсе не собирался отнимать у тебя Марьяшу. Я ее люблю. И китайцы мне были не нужны. Просто я до сих пор в ярости. Хотел надавить на тебя. Встряхнуть. Чтобы глаза разул. Увидел нечистоплотность Рубена и его шавки Вики. Но ты уперся как баран. Не оставил мне выхода.

— Преклоняюсь перед твоей находчивостью, Иван Григорич, — язвит Царев. — Все сказал? Выход у тебя за спиной. Не заблудишься.

Он отворачивается от Кайсарова, давая понять, что разговор окончен. Однако крестный Марьяны не спешит уходить. Наоборот, дожидается, пока к нему присоединится его спутница, задержавшаяся в коридоре ради стаканчика кофе.

Смотрим с ней друг на друга и обе теряем дар речи.

— Лиза? — первой приходит в себя она.

— Мама? — тем же ошарашенным тоном бормочу я.

В комнате повисает тишина. Исчезает шум больничного коридора. Только тиканье часов напоминает о времени.

Царев переключает все внимание на нас. Словесная перепалка с Кайсаровым прекращается.

— Это что, платье Яры? — спрашивает мама, разглядывая меня. — В котором она была на свадьбе?

Хмурюсь. Внутри все напрягается.

— Откуда ты знаешь про свадьбу? — Опускаю глаза. Но меня интересует не кофе в маминой руке, а кольцо на безымянном пальце. Не папино. Новое. С большим бриллиантом. — Так она была на твоей свадьбе?

Ноги вмиг немеют. Не верю, что Яська скрыла от меня такое! Она же моя сестра. Мы всегда делились секретами. Вместе объявили бойкот родителям. А теперь выясняется, что у меня за спиной она продолжала с ними общаться?!

— Мы с Иваном познакомились в прошлом году, — говорит мама. — Месяц назад поженились. Я знала, что вы с Ярой меня не поддержите. Не осмелилась вас приглашать. Яра узнала обо всем случайно. В своих бизнес кругах. Ее появление на свадьбе было настоящим сюрпризом. С тех пор мы общаемся. Я всегда спрашиваю у нее о тебе. Знаю о Валере…

— Замолчи, — шепчу я.

Мне становится душно. Слышать маму невыносимо. Возможно, я плохая дочь. Но она могла бы сообщить о своей свадьбе!

— Мне надо на воздух, — бросаю Цареву и быстрым шагом выхожу из кабинета.

— Лиза… — несется голос мамы мне в спину.

Но я не останавливаюсь. В груди колет. Почему со мной всегда все жестоки?!

Выбегаю на улицу, отхожу подальше от дверей и глубоко дышу. Сердце трепещет. Я должна поддерживать Царева, а в итоге сама впадаю в панику.

— Лиза, — мягко произносит он у меня над ухом. Берет осторожно за плечо, разворачивает и прижимает к своей груди. — Только не реви.

— Не буду, — бурчу ему в грудь и поедаю его сильный запах.

Цареву сейчас самому не сладко, а он помчался за мной, чтобы успокоить. Опять пополняет свою карму.

— Какой-то дурной сон. Кайсаров женат на твоей маме. Чем дольше живу, тем сильнее охреневаю от поворотов судьбы.

В его объятиях так тепло, что мне не хочется из них выбираться. Вечность бы тут стояла. Забывшись. Сбежав ото всех.

— Как так вышло, что ты об этом только сейчас узнала? — спрашивает он.

— У меня натянутые отношения с родителями, — вздыхаю я, чуть отстранившись и вперив взгляд в пуговицы на его рубашке. — Вернее, они давно сошли на нет. Ты не поверишь, но в моей семье такая же история, как в твоей. Мой отец изменил маме.

— А разве он у тебя не профессор?

— Профессор, — признаюсь со стыдом. — Который двадцать пять лет был примерным семьянином, а потом не устоял перед молоденькой студенткой.

Царев присвистывает. Его-то отец наверняка был богатым папиком для моделек. Ему по статусу было положено налево ходить.

— Мама его не простила. Он месяцами вымаливал прощение. Ходил за ней по пятам. Клялся исправиться. Но она и слышать его не хотела. Тогда он решил повлиять на нее через нас с Яськой. Мы, как дочери, сумели его простить. У Яськи тогда тоже бардак был в личной жизни. Она своему бойфренду на корпоративе изменила. Отец, как доктор психологических наук, использовал это. Раз мы простили ошибку Яськи, то могли простить и его. Мы стали уговаривать маму. Напоминать, как счастливы были все вместе. Но она была категорична. Подала на развод. А нас обвинила в предательстве за то, что общаемся с отцом. Тогда мы с Яськой психанули и выставили им обоим ультиматум. Как девчонки, ей богу, — криво улыбаюсь, вспоминая, как мы разрывались между родителями. — Несколько лет мы не разговаривали с ними. Даже по телефону. Мы вроде уже были взрослыми, а разрушенный мир, в нерушимость которого когда-то верили, принять не смогли.

— По сути, я тоже по дурости с Кайсаровым разосрался. Так что не мне тебя судить. — Царев поднимает мое лицо за подбородок и заставляет посмотреть ему в глаза. — Ты заметила, как много между нами общего?

— Ничегошеньки, — смеюсь я.

— Да ладно? — улыбается он и, склонившись, целует меня в губы.

Опять потрясно. Головокружительно. Поджигающе.

— Еще скажи, что тебе со мной сосаться не нравится.

Упираюсь ладонями в его грудь и возмущаюсь:

— Царев! Что это за выражение «сосаться»?! Тебе двенадцать?

— Ну не у всех папы профессора.

В шутку отталкиваю его от себя.

— Придется научить тебя человеческому языку. А то у Рубена только гадостей нахватался.

Он обнимает меня одной рукой за плечи и разворачивает обратно к дверям.

— А давай назло Кайсарову и твоей маме сделаем важные морды?

— Ты это только что придумал?