Эсминцы против линкоров (СИ) - Ангелов Августин - Страница 36

Гибель двух гидросамолетов эскадры, запущенных с крейсеров ради разведки и корректировки огня по береговым батареям, показала, что русские пилоты, базирующиеся на финском берегу, настроены решительно. Два звена истребителей даже устремились к месту спасательной операции, обстреляв из пулеметов шлюпки и катера. Но, зенитчики немецкой эскадры быстро сбили один из самолетов с красными звездами. Вот только все понимали, что за налетами истребителей в любой момент могли последовать и атаки бомбардировщиков. А командир эскадры ждал определенного времени, когда начнут волнами подлетать к полуострову самолеты с аэродромов в захваченной немцами Курляндии.

Применение авиации люфтваффе для атаки на Ханко гросс-адмирал накануне планируемой операции согласовал не только с Герингом, но и с самим Гитлером. Неожиданностью оказалось то, что фюрер на этот раз не кричал, а внимательно выслушал и даже одобрил план Редера провести отвлекающую операцию против базы русских на Ханко, чтобы в это время более тщательно подготовиться к операции против Моонзунда и большевистских линкоров. Убедившись в том, что буксируемые крейсер и эсминец отошли под охраной эсминцев на безопасное расстояние, а время приближается к согласованному сроку, гросс-адмирал распорядился прибавить ход и держать курс на юго-восток в расчетный квадрат для выхода с юга на траверз полуострова Ханко, где по плану операции, предложенному самим гросс-адмиралом и разработанному им же вместе со своим флагманским штабом, намечалась удобная артиллеристская позиция.

Флагманский артиллерист рассчитал, что с тридцати километров обстрел русских береговых батарей будет вполне эффективным, и, в то же время, вполне безопасным для немецких кораблей, потому что у советских двенадцатидюймовок, установленных на железнодорожных транспортерах, эффективная дальность стрельбы до тридцати километров не дотягивала. А для орудий «Тирпица» и «Шарнхорста» такая дальность была вполне посильной. Линкор из своих пятнадцатидюймовых пушек главного калибра мог добивать до тридцати шести километров, а линейный крейсер стрелял одиннадцатидюймовыми снарядами на все сорок. В плохую погоду, при волнении моря и ветре, точность и расстояние уверенного поражения корабельного оружия, естественно, сокращались. Но, немецкие метеорологи обещали хороший вечер. Эскадра следовала ордером, разрезая форштевнями совсем небольшие волны при слабом северо-западном ветре.

Вскоре после того, как Александр вернулся от гостеприимного майора в штаб базы для уточнения кое-каких формальностей, важных для правильного составления отчета, его пригласили к телефону прямо в кабинет генерала Елисеева. И этот внезапный телефонный звонок вывел Лебедева из равновесия. Сначала он подумал, что, наверное, из Таллина звонит его родной дядя Игорь Добрынин. Но, на другом конце провода ВЧ обнаружился отец, который звонил из самого Ленинграда.

Голос Лебедева-старшего в телефонной трубке казался взволнованным. Он требовал от сына немедленно вылетать с Моонзунда. При этом, отец толком не объяснял подобную спешку. Намекнул лишь, что опыт Александра срочно потребовался штабу флота. И дело не терпит отлагательств. О быстрой доставке сына отец тоже позаботился. Самолет, оказывается, ждал Сашу на взлетной полосе ближайшего аэродрома. И сам генерал Елисеев уже был поставлен Евгением Лебедевым в известность о срочном отзыве молодого штабного инспектора в штаб флота. Саша понял, что возражать отцу бесполезно. Да и не станет он принимать зря подобные решения. Значит, дело срочное в самом деле, и нужно лететь.

Впрочем, собрался Александр быстро. Ведь из вещей при нем имелся только один единственный кожаный портфель, позаимствованный у дяди Игоря перед командировкой. Туда Саша и сложил аккуратно все листы отчета о состоянии береговой обороны архипелага. Опыт работы в архиве в далеком будущем для Александра не пропал даром, позволив ему быстро проанализировать значительный объем материала, выработать необходимые замечания, сформулировать выводы и предложения. Фактически, отчет был готов. Его оставалось лишь перепечатать начисто. И Саша покидал Моонзунд с чувством выполненного долга. Если бы не история с попойкой на эсминце, то можно было считать, что командировка на архипелаг прошла весьма успешно.

На выходе, возле КПП, Сашу поджидал сам оперативный дежурный, немолодой армейский капитан с седыми усами. Ему из штаба базы уже передали соответствующие распоряжения. Потому и с транспортом проблем не возникло. Машина с шофером уже ожидала штабного инспектора. События закрутились настолько неожиданно и стремительно, что Саша даже не успел попрощаться ни с майором Широкиным, ни с собственным вестовым.

Дежурная штабная машина быстро домчала до транспортного «Дугласа», на который грузили тяжелых раненых, эвакуированных с мыса Колка. Саша вспомнил, что и в прошлый раз попал на рейс вместе с ранеными. Потери на фронте все нарастали, оттого и количество раненых уменьшаться не собиралось. Если в прошлый раз он летел в Ленинград из Таллина на санитарном транспортнике, то теперь вылетал с Моонзунда вместе с ранеными командирами, эвакуированными на архипелаг с мыса Колка.

Несмотря на все предпринятые усилия руководства Советского Союза по налаживанию обороны, война с Германией на суше все равно оборачивалась для страны не только утратой территорий, но и большими людскими потерями. Ведь количество воюющих с обеих сторон исчислялось миллионами, а санитарные потери за полмесяца войны уже составляли десятки тысяч. И, разумеется, на огромном фронте, протянувшемся с севера на юг между Балтийским и Черным морями, потери нарастали с каждым новым днем боевых действий. Большой приток раненых, хлынувший на архипелаг Моонзунд и связанный с завершением советской оборонительной операции в Курляндии, а также с эвакуацией морским путем через Ирбенский пролив, пытались распределять на месте.

Госпиталь Аренсбурга был неплохо оснащен оборудованием и подготовленными специалистами. Много медработников эвакуировали сюда из военно-морского госпиталя Либавы. И все равно, госпитальные мощности Аренсбурга уже не справлялись. Потому раненых отправляли дальше. Тех, кто, по заключению врачей, был более транспортабелен, грузили на транспортные пароходы и отвозили в Таллин. А тех, кто нуждался в срочных операциях, эвакуировали санитарными самолетами в Ленинград. Лебедев подумал, что если так пойдет и дальше, то Ленинград скоро превратится в медицинскую столицу страны. Потому что Москва находится далеко от линии боевого соприкосновения, а Ленинград расположен довольно близко. Причем, уровень развития медицины в городе ничем не уступает московскому.

Лебедев попрощался с шофером, который подвез его почти вплотную к борту двухмоторного санитарного самолета, выкрашенного в белый цвет, с большими красными крестами по обеим сторонам фюзеляжа. Лебедев, как и в свой прошлый перелет вместе с ранеными, разместился в хвосте салона на жестком откидном стуле. Кроме него, раненых сопровождала немолодая медсестра, которую санитары, заносившие носилки внутрь, называли Валентиной Петровной. Медработница находилась на противоположном конце салона самолета, притулившись рядом с кабиной пилотов. Все остальное пространство занимали тяжелораненые, лежащие на брезентовых носилках.

Неожиданно Лебедев узнал кое-кого из них. Перед ним на полу внутри самолета лежал Павел Березин. А следующие носилки занимал каперанг Малевский. Пашка очнулся и бормотал что-то невразумительное в бреду. Малевский же лежал тихо с открытыми глазами. Странное стечение обстоятельств свело их на этот раз вместе не на боевом корабле, а в санитарном транспорте.

— Держитесь, друзья, я с вами. Как только долетим, расшибусь в лепешку, но организую для вас самое лучшее лечение, — попытался подбодрить боевых товарищей Александр.

Малевский в ответ лишь моргнул и слабо улыбнулся. Похоже, что сил на разговоры у каперанга совсем не осталось. Пашка же продолжал бормотать какую-то ерунду в бреду себе под нос. Саша разобрал только фразу: «Вижу след справа по борту. Торпедная атака». Из чего Лебедев заключил, что комсомолец все еще ведет бой на эсминце в своем воспаленном воображении. Саша в этот момент прикидывал, что первым делом попросит отца определить этих двоих под надзор самых толковых ленинградских врачей. А еще Сашу мучила совесть, он ругал самого себя, что даже и не подумал позаботиться о судьбе собственных раненых товарищей с эсминца. И, если бы не стечение обстоятельств, то мог даже и не вспомнить о необходимости их немедленной эвакуации в Ленинград.